— Рианна… — шепчет он моё имя с таким надрывным, мучительным рычанием, будто само произнесение причиняет ему боль.

В его голосе слышится желание — тяжёлое, голодное, обжигающее. Он закрывает глаза, и я понимаю: он жаждет меня так же отчаянно, как и я его. Это знание проходит током по моему телу, заставляя сердце сбиться с ритма.

— Хочешь, чтобы я облизала его?

Я поднимаю на него взгляд — дыхание сбивается, будто кто-то вытянул воздух из моей груди. Его челюсть напрягается, скулы режут свет, глаза вспыхивают алым огнём желания. Он едва заметно кивает — и в этом кивке больше власти, чем в любом приказе.

Я подаюсь к нему ближе, чувствуя его тепло, его запах, эту нечеловеческую, плотную энергию, которая будто затягивает меня внутрь себя. Едва мои губы касаются его члена, из его груди срывается низкий, прорезанный мукой стон — такой тёмный, такой глубокий, будто он удерживал его слишком долго.

Мне нравится это звучание. Не просто нравится — оно пьянит.

Я скольжу вверх, медленно, дразняще, проводя языком по его напряжённой плоти, чувствуя, как напрягается его тело. Его пальцы мгновенно находят мои волосы, сжимают их у основания — не больно, но властно, так, что у меня мурашки бегут по спине.

Он пытается держать себя в руках; я чувствую это в каждом движении, в каждом дрожащем выдохе, в том, как его бёдра едва заметно подаются вперёд, будто он борется не со мной — с самим собой.

Он втягивает воздух сквозь зубы, грудь его поднимается резко и тяжело, словно я отнимаю у него способность думать.

— Рианна… — срывается с его губ, хрипло, будто ему больно от того, как сильно он меня хочет.

Его хватка становится крепче. Его дыхание — тяжелее. Его контроль — тоньше льда.

И я понимаю: ещё немного — и он потеряет его полностью.

— Хорошо… Рианна… — вырывается из его горла, низко, хрипло, почти рычанием, которое проходит вибрацией через всё его тело и отзывается дрожью в моём.

Эта вибрация — как удар. Как зов.

Мой пульс сбивается, я чувствую его беспомощное желание, ту ярость удовольствия, что рвёт его изнутри.

Он дышит тяжело, с каждым вдохом будто сражается, его лицо запрокинуто, глаза крепко зажмурены — он отдаётся ощущению полностью, без остатка. Я вижу, как его грудь вздымается, как мышцы тянутся под кожей, как он теряет контроль, несмотря на отчаянные попытки удержаться.

— Это… слишком хорошо… — говорит сквозь зубы, почти болезненно, будто удовольствие обжигает.

Он становится неподвижным — тело натянуто, как тетива. Эта внезапная напряжённость сводит меня с ума. Я чувствую, что он на грани. Прямо здесь, в моих руках, он рушится, ломается, дрожит подо мной.

Я знаю ещё мгновение — и он не выдержит. Я хочу это. Хочу его без остатка. Я хочу, чтобы он почувствовал, как наполняет мой рот своей спермой. Хочу, чтобы он показал, на что способен. Показал, насколько сильно хочет меня

— Хватит.

Его голос — низкий, рваный, почти хищный.

Он отстраняется так резко, что меня будто выбрасывает из собственного тела. Я поднимаю на него взгляд — и застываю.

В его глазах пылает огонь. Не просто желание — голод. Опасный, неконтролируемый, обжигающий.

Я вся горю, дрожу от нетерпения, а он смотрит на меня так, словно я — единственная добыча в тёмной комнате. И в то же время — то, что он жаждет больше собственной жизни.

Он тянет меня за руки, поднимая на ноги. Его дыхание тяжёлое, обжигающее. Его грудь вздымается быстро, неровно, будто каждый вдох даётся ему через силу. Взгляд — затуманенный, тёмно-алый, почти звериный.

Он возвышается надо мной, весь собранный, напряжённый, как хищник на грани срыва.

— Амата…

Он произносит моё имя так, будто это молитва и проклятие одновременно.

— Ты нужна мне.

Он тянет меня к себе, его ладони скользят вверх по моим бокам — горячие, жёсткие, уверенные. Он обхватывает мою грудь так, словно имеет на это право по рождению. Мои губы размыкаются сами собой, дыхание рвётся, я буквально таю под его пальцами.

— Сними платье.

Он рычит это, низко и властно, так, что меня пробирает до дрожи. Его голос — не просьба. Не приглашение. Это приказ. Голодный, опасный, от которого у меня подкатывает сладкий страх и тёмное возбуждение.

В следующую же секунду я шагаю назад и сбрасываю платье на пол. Чёрное кружево на моём теле казалось почти смешным—таким хрупким по сравнению с тем, как он смотрел на меня.

Голодно.

Так, будто я — не женщина, а запретная добыча, которую он наконец-то догнал.

Едва я успела вдохнуть, как он оказался на мне — стремительный, горячий, словно единый порыв. Мягкость постели ударила в спину, и тут же его руки сорвали с меня последний слой ткани. Его рот накрыл мою грудь, жадный, горячий, не знающий нежности. Я выгнулась, не в силах сдержать стон — от голода в его движениях, от того, насколько отчаянно он меня хотел.

Это было слишком. Слишком хорошо. Слишком необъяснимо правильно.

Он скользнул ниже, по моему животу, оставляя на коже следы горячего дыхания. Я протянула к нему руку, запуская пальцы в его волосы — и замерла.

Септис схватил мои запястья одной рукой. Его хватка была железной, не поддающейся. Он вытянул мои руки над головой, прижимая к подушкам. В его глазах блестело что-то тёмное, обещающее и опасное.

— Пожалуйста… — едва слышно сорвалось с моих губ.

Он улыбнулся так, что по коже прошёл холодный ток. Тёмная, хищная улыбка. С клыками, чуть блеснувшими в свете свечи.

Затем — лёгкое движение пальцев, и серебристые нити паутины обвились вокруг моих запястий, захватывая плотно, надёжно, почти ласково. Я дёрнула — бесполезно. Они держали меня крепко… слишком крепко.

— Мне нравится, когда ты связана, Рианна.

Его голос был низким, густым, пропитанным голодом.

Я зажмурилась, тело уже не слушалось, реагируя только на его голос, его тепло, его власть.

Септис навис надо мной, его тело излучало жар, от которого у меня кружилась голова. Он скользил губами по моей коже медленно, почти пытливо, как хищник, который смакует вкус жертвы ещё до укуса.

Когда он остановился у тонкой полоски ткани на бёдрах, я снова дёрнулась в путы, отчаянно, беспомощно.

— Я хочу тебя… — выдохнула я, почти сорвавшись.

Он тихо рассмеялся — низко, опасно, будто ему нравилось слышать мою мольбу.

— Я знаю.

Его ладонь легла на мои бёдра, горячая, уверенная.

— Я чувствую каждую твою дрожь.

Он раздвинул мои ноги шире — не спрашивая, просто беря то, что считал своим по праву. Его пальцы скользнули по коже моих бёдер, медленно, томительно, заставляя каждую клетку тела дрожать.

Я была раскрыта. Уязвима.

И всё моё тело хотело только его.

Септис поднял голову, проводя взглядом по моему телу, связанному, растянутому перед ним.

— Откройся шире, Амата.

Находясь на грани, я расставляю ноги шире, как он попросил. Холодный воздух прошелся по моей разгоряченной киске. Он еще не коснулся меня, вместо этого руки Септиса скользнули под колени, открывая меня еще шире. Одна его рука скользнула вниз, еле-еле дотрагиваясь до возбужденной части меня.

— Пожалуйста…

Слова вырываются у меня на едином, разорванном вдохе — отчаянно, хрипло, будто я больше не владею собственным голосом. Мой позвоночник выгибается, запястья дёргаются в путах, но я всё равно остаюсь беспомощной — связанной, раскрытой, разорванной на желание.

Мне нужен он.

Не позже.

Не «когда-нибудь».

Сейчас.

Ощущение пустоты внутри сводит с ума — я чувствую его тело рядом, его дыхание, его жар, его тень нависает надо мной… но он всё ещё не там, где я хочу его больше всего.

Я зову его по имени — хрипло, почти всхлипывая, так, будто само имя должно заставить его сорваться.

Но из горла выходит только жалкий, дрожащий звук.

— Скоро, Амата…

Его шёпот проходит по моей коже, как жаркое прикосновение.

Медленное.

Насмешливо-ласковое.