И страшно уверенное.

Мои ноги начинают дрожать от желания, как и все тело. В потребности быть с ним еще ближе. Медленно и уверено он проводит пальцами по моим мокрым складкам. Я чувствую разряды возбуждения, когда он проходит по чувствительному бугорку и двигается плавно. Делает круговые движения, надавливает где нужно, заставляя меня вновь стонать под ним. Пока я не теряюсь в этих ощущениях и стону его имя.

— Пожалуйста....я не могу больше...

Резко, без остальных прелюдий, Септис полностью проникает в меня своим членом. До самого основания. От наслаждения у меня выгибается спина, а глаза Септиса закатываются от удовольствия. Я всхлипываю от его массивного и горячего члена, когда он начинает двигаться. Я не было готова к таким интенсивным эмоциям и наслаждению поэтому после нескольких толчком я кончила. Но он продолжал вбиваться и вбиваться в мою мокрую киску. Было настолько хорошо, что это ощущалось почти как боль. Мои выкрики заглушались его страстным поцелуем. Я не могла контролировать ни мое тело, ни мои стоны. Я чувствовала себя настолько наполненной. Словно в раю.

— Ммх… ты сводишь меня с ума, — вырывается у него сквозь стиснутые зубы.

В его голосе — хрип, голод, еле сдерживаемая ярость желания. Сейчас он начал двигается медленно, мучительно медленно — будто пытается растянуть этот момент настолько, насколько позволит его собственное самообладание.

Каждое движение отдаётся во мне тягучей волной тепла, заставляет тело дрожать, изгибаться, цепляться за ощущения, которые накрывают один за другим, не давая ни секунды передышки.

Он наклоняется, его губы скользят по моей шее, тёплые, требовательные. Его язык проходит по тому самому месту — по следу вчерашнего укуса — и по коже пробегает огненная дрожь. Слишком горячо. Слишком интенсивно. Слишком сладко.

Я не могу удержаться — моё тело само тянется к нему, жадно, отчаянно, будто боюсь, что он исчезнет, если отпущу хоть на мгновение.

Его дыхание касается моей кожи, горячее, глубокое, наполняющее комнату тяжёлым, необузданным голодом.

— Скажи мне… тебе приятно, Амата?»

Его голос низкий, хриплый, чуть вибрирующий.

Он задаёт вопрос, но я чувствую — он уже знает ответ.

Он слышит моё дыхание, видит дрожь, чувствует, как я буквально таю под ним.

Септис двигает нас медленно, будто направляя наши тела так, чтобы они скользили друг в друга как единое существо — две половины, которые становятся целыми только тогда, когда снова соединяются.

Почти невозможно поверить, насколько легко мы подходим друг другу, насколько естественно наши движения снова сливаются в один ритм, будто мы всегда должны были быть именно так — вместе.

— Да-а… — шепчу я, чувствуя, как глаза сами закатываются от накатывающего удовольствия.

Ещё один стон вырывается у меня, и в тот же миг он ускоряется — его движения становятся яростнее, точнее, контролируемее, и от этого наслаждение только острее.

Каждый толчок отдаётся разрядом внутри меня, горячей вспышкой, пробегающей по всему телу. Я чувствую, как меня буквально сжимает от его глубины, от его силы, от того, как интенсивно он двигается.

— Смотри на меня, Амата.

Его голос — это приказ, низкий, властный, проникающий в меня так же глубоко, как он сам.

Он сжимает меня за талию и удерживает неподвижно, заставляя принять его ритм, который он выбирает. Его движения становятся настолько страстными, что почти больно — но это та боль, от которой невозможно отказаться, сладкая, обжигающая, невыносимо желанная.

Он оставляет след из поцелуев, начиная с шеи и постепенно спускаясь внизу к груди. Теплыми губами он хватает один сосок и начинает посасывать его, в то время как пульсирующий член продолжает вдалбливаться в меня. Его горячее дыхание делает мое тело податливыми, мягким для него.

Это почти невыносимо. Но ощущается так божественно, что каждое следующее движение срывает дыхание ещё сильнее прежнего.

Слишком много, слишком ярко, слишком хорошо — лавина ощущений смывает всё, что могло бы называться мыслью, оставляя во мне лишь одно:

чистый, первобытный инстинкт хотеть его ещё,

ещё жаднее,

ещё яростнее.

Но я хочу большего. Хочу почувствовать, как его клыки входят в мою кожу, как он наполняет меня своей сладкой амброзией чистого наслаждения. Хочу, чтобы он пил мою кровь в тот самый момент, когда наполняет меня собой.

— Твой яд… — выдыхаю я, открывая шею ещё сильнее, подаваясь к нему. Я жажду его укуса, жажду почувствовать, как его клыки входят в моё тело.

Сжав пальцами покрывало под нами, я вскрикиваю, когда он резко входит в меня.

— Сделай это… я хочу этого… — умоляю я. — Пей из....

Но фраза рвётся пополам. Я чувствую, как всё его тело напрягается, он притягивает меня, и я кричу от вспыхнувшего наслаждения. Он попадает в меня идеально — под правильным углом, в правильную точку — и я просто рушусь на него, когда волна за волной накрывает меня, слишком ярко, слишком сильно. Настолько, что в глазах вспыхивают звёзды. Я хочу, чтобы он укусил меня… но этого не происходит. Вместо укуса — мой оргазм разрывает меня на части. Я выгибаюсь, полностью теряя контроль над телом, сжимаясь вокруг него, пока он входит ещё жёстче, прижимая меня к себе одной рукой, второй удерживая за шею. Я чувствую жар его дыхания на своей коже, вспыхиваю под его хваткой.

Он тяжело дышит, его руки держат меня так крепко, что почти дрожат.

— Амата… не заставляй меня…— хрипит он, голос сорван от усилия сдержаться.

— Заставить… тебя… что? — выдыхаю я, едва улавливая собственный голос сквозь тяжёлое дыхание.

Но уже поздно. Он резко выскальзывает из меня — и ощущение потери пронзает мгновенно, болезненно.

Я ещё не закончила. Я хочу больше. Моё тело дергается в пустоте, и из горла вырывается жалобный стон.

Он смотрит на меня — взгляд тёмный, раскалённый, словно красные угли в глубине его глаз.

— Мне мало… — прошу я, хрипло, отчаянно, почти ломаясь под собственным желанием.

Он знает, чего я хочу. Я вижу это на его лице. Слышу это в его дыхании. Чувствую это — как будто он внутри моей головы. Но вместо продолжения — только тишина. Я остаюсь лежать на постели, растерзанная и неутолённая. Только что это было лучшим сексом в моей жизни — и он… просто останавливается. Его грудь стремительно поднимается и опускается, дыхание рваное, почти болезненное.

Послесвечение — совсем не сладкое, а колючее, беспомощное.

— Что, чёрт возьми, сейчас произошло? — спрашиваю я.

Пытаюсь сесть, но не могу — его шёлковые путы всё ещё стягивают мои запястья к изголовью.

Он смотрит на меня так, будто борется с самим собой, делает дрожащий вдох:

— Рианна… я просто не могу…

Он говорит это и поднимает взгляд к потолку, проводит ладонью по лицу — измученный, разорванный на части.

В висках у меня стучит, я дёргаю запястья, пробуя освободиться из шелковых оков.

— Прости.

Его голос — мягкий, искренний. И как бы я ни хотела разозлиться — я не могу. Не на него. Не когда он смотрит так. Он отвязывает мои ноги. Я закрываю глаза, чувствуя, как он оседлал меня, чтобы распутать руки — лёгкое движение, быстрый поцелуй в губы, затем в лоб.

Он слезает с кровати.

— Всё в порядке, — говорю я, поворачиваясь к нему. — Просто скажи, что случилось?

— Просто… думаю, я слишком увлёкся сегодня.

Он садится на край кровати, спиной ко мне, пропуская пальцы через волосы.

Его поза — жёсткая, напряжённая, в ней читается и тревога, и вина.

— Сеп… — тянусь к нему, но он уже встаёт, поднимая с пола свою рубашку.

— Я лягу пораньше. Увидимся утром, Амата. И помни… я люблю тебя. Что бы ни было.

В этих словах чувствуется сожаление. Он касается моих губ быстрым, неуверенным поцелуем и выходит из комнаты, не дав мне ничего ответить.

— Я тоже люблю тебя…

Фраза слетает шёпотом, когда я поднимаюсь на кровати — но доходит только до пустого дверного проёма.