Накрывает пледом, тщательно, медленно, заботливо, как будто каждая складка имеет значение. Я почти не чувствую собственного тела — его яд всё ещё окутывает меня, оставляя тяжёлой, блаженно расслабленной, в тёплом, дурманящем тумане. И вот — лёгкое прикосновение его губ к моей щеке. Поцелуй, в котором столько нежности, что сердце болезненно сжимается.

— День был долгим… — его голос становится низким, почти бархатным.

— Отдохни, Амата. Я так горжусь тобой.

Он включает телевизор и начинает перелистывать каналы, не торопясь, будто просто создаёт фон, чтобы мне было легче дышать.

— Скажи, когда остановиться. Мы посмотрим всё, что ты захочешь, — добавляет он, бросив взгляд вниз… и наконец замечает мое хмурое лицо. Он наклоняет голову, как удивлённый хищник, потерявший логику добычи.

— Что случилось?

— Ты придурок, ты в курсе? — бурчу я, всё ещё слишком слабая, чтобы держать ровную интонацию.

Он улыбается — дерзко, тепло, чуть самодовольно — и подмигивает.

— Знаю.

Наклоняется, касается моих губ мягким, коротким поцелуем, таким домашним и интимным, забывая, что вообще хотела сердиться. Он устраивается рядом, притягивает меня ближе к себе, устраивая мою голову на своей груди. Его тепло, тяжесть его руки, тихий шелест телевизора — всё сливается в ощущение безопасности. Я стараюсь выровнять дыхание, но оно всё ещё сбивается. Тело болит — сладко, глубоко, отголосками всего, что он сделал со мной.

Но рядом с ним… это кажется правильным. Единственно возможным.

Септис

— Септис… — голос Рианны просачивается в моё сознание, словно шёлковый шепот. Мягкий, тёплый, такой нежный, что пробирает меня глубже любой боли. — Сеп, проснись…

Спустя мгновение я чувствую, как она трясёт меня за плечо. Я вздрагиваю, резко втягиваю воздух и открываю глаза — она склоняется надо мной. Её глаза… тёмно-каштановые, влажные, блестящие… смотрят на меня так, что в груди что-то мягко ломается.

Просыпаться рядом с её прекрасным лицом — как ощутить себя живым впервые. Она отражает мою заботу, мою нежность… словно зеркало, которое я так долго боялся увидеть.

В ярком свете комнаты я замечаю, что она уже не выглядит усталой: переоделась в облегающую футболку и шорты. Полусонно я поднимаю руку и касаюсь её лица — идеального, сияющего, моей сладкой Аматы. Она мягкая, тёплая, податливая под моей ладонью. Рианна улыбается, прижимает мою руку к щеке… но потом чуть отстраняется, ловит мои пальцы в свои тонкие тёплые ладони.

И тогда я вижу её шею.

Мою метку.

Тёмные синеватые полосы расползаются под отпечатками моих клыков. Моя похоть вчера перехлестнула через край. Я был зверем. Животным. И видеть эти следы — одновременно извращённое удовольствие… и тяжёлое, давящее раскаяние. Во мраке этих отметин я вижу самого себя. Она уже успела принять душ, переодеться, поесть. От её кожи тянется тонкий шлейф — её естественный аромат, смешанный с мылом, жасминовой водой и нежной пудрой.

Этот запах сводит меня с ума.

Она наклоняется ближе.

Я вдыхаю глубоко — слишком глубоко. Сердце сбивается с ритма. Мой член сразу упирается в бедро, каменеет от одного её дыхания. От одной близости. Мои клыки болезненно вытягиваются во рту.

— Который час? — пробормотал я, стараясь унять хрип в голосе.

— Уже немного после десяти… — отвечает она, и в её глазах я вижу вопрос. — Ты так долго спал… Я была громкой, но ты всё равно не просыпался. Ты точно в порядке?

— Я… просто устал сильнее, чем думал. — Я сажусь и отвожу взгляд.

— Ты плохо выглядишь, — она кусает полную нижнюю губу, и мои глаза непроизвольно следуют за этим движением. — И ты сегодня ничего не ел. Может… я могу чем-то помочь?

Я поднимаю взгляд — и он цепляется за неё, как хищник на тёплую живую добычу. Её тёплый голос, её забота… всё это срывает мои последние границы. Во мне поднимается то голодное, всепоглощающее чувство, которое невозможно утолить ни едой, ни питьём. Я хочу её. Сильнее, чем следующий вдох. Сильнее, чем жизнь. В каждом смысле. Во всех возможных.

Моя рука дёргается, будто хочет схватить её и притянуть к себе. Но я отдёргиваю её — слишком резко, почти грубо. Если вдохну её запах ещё раз… я потеряю контроль. А если я потеряю контроль — я никогда себе это не прощу.

— Я в порядке, — отвечаю я более резко, чем хотел.

Она вздрагивает. И я ненавижу себя за это.

— Амата… — мягче, тише. — Мне не нужно есть каждый день. Правда.

Это правда. Но это не значит, что я не умираю от голода прямо сейчас.

— Ладно… — шепчет она.

Она обеспокоена. Я чувствую это кожей. Но объяснять всё прямо сейчас… нельзя.

— Спасибо, что волнуешься. Но мне правда нужно отдохнуть. Я… лягу спать. — Я поднимаюсь, наклоняюсь и прижимаю короткий поцелуй к её лбу. — Спокойной ночи, Амата.

Она улыбается, но улыбка выходит неуверенной, тревожной.

— Ну… тогда отдыхай. Спокойной н…

Я не даю ей договорить. Если останусь ещё хотя бы секунду — сорвусь. Если сорвусь — она станет добычей. Я слишком хорошо знаю, чем заканчивается голод, который подавляешь слишком долго. Я ускоряюсь, почти работаю над тем, чтобы шаги были ровными. Я чувствую, как её взгляд прожигает мне спину, пока я спускаюсь по лестнице. Как только дверь спальни захлопывается, я падаю на кровать. В комок. Лбом к коленям.

Холодный пот покрывает мою кожу, пропитывает одежду. Глупец. Какой же я глупец. Я думал, что смогу контролировать себя рядом с ней. Что смогу пойти против своей природы. Что смогу быть чем-то большим, чем чудовище, созданное для охоты. Но я ошибся. Голод разрывает меня. Слишком долго я не ел. Слишком долго сдерживался.

А её близость…

её запах…

её вкус на моём языке…

Это сводит меня с ума. Если я не удержусь — Рианна пострадает. А в состоянии такого голода… у меня не будет ни милости, ни разума. Только инстинкт. И он захочет её целиком. Я не думал, что можно так сильно желать кого-то. Что можно так нуждаться в ком-то. Меня разрывает в противоположные стороны. Каждая мысль — о ней. Каждая боль — тоже о ней. Резкая спазмированная боль пронзает живот. Я обхватываю себя руками, зубы сжимаются до хруста. В меня словно вбивают раскалённые крюки изнутри. Я молюсь, чтобы она не услышала, как во мне рычит голод.

Пожалуйста… пощади…

Боль расползается по телу, вонзается в каждую конечность, прожигает мышцы, связки, нервы. Каждая клетка словно воспламеняется электричеством. Это пытка. Настоящая. Жгучая. Наконец, темнота накрывает меня мягким, милосердным покрывалом. И я проваливаюсь в неё, позволяя себе исчезнуть хотя бы на мгновение.

Рианна

— О! Доброе утро, — улыбаюсь я, входя на кухню.

Я искренне удивлена: Септис уже не просто проснулся — он бодрствует, стоит у стола, будто и не выглядел вчера обессиленным.

— Утро, — бурчит он, оборачиваясь ко мне. Его улыбка… тёплая, но с оттенком грусти. Я уже делаю шаг к нему — хочу поцеловать, почувствовать его тепло, — но он быстро кивает в сторону стола, словно мягко отводит от себя.

— Я приготовил завтрак.

Я поднимаю бровь. Он тихо смеётся:

— И нет. Я ничего не ловил. Да, я услышал тебя с первого раза.

Я оборачиваюсь — и на столе аккуратно сложенная горка блинов, украшенных свежими фруктами, рядом стакан апельсинового сока.

— Ты всё это сам сделал? — удивляюсь я.

Он кивает.

— Я, конечно, не шеф-повар, но… возможно, кое-чему научился, пока смотрел твои кулинарные шоу. Садись, я налью тебе кофе.

На моём лице сама собой появляется улыбка. Я сажусь за стол.

— Ты меня балуешь.

— Это самое малое, что я могу для тебя сделать. — Он отворачивается. — Мне… приятно заботиться о тебе.