— Я… никогда не пользовался такими ваннами. Я обычно купаюсь в озёрах или реках. Всё остальное — слишком старомодное… Я…

Он отводит взгляд, затем снова ловит мой.

— Покажешь, как это работает?

Я моргаю. Ошарашенная этим признанием. Изучаю его лицо, сперва уверенная, что он издевается. Но там нет ни тени насмешки. Только искренность. И лёгкий румянец, поднимающийся по его шее и скульптурным скулам. Он явно смущён. И это — неожиданно — трогает меня. Он пытается быть уважительным. Осторожным.

— Нет… — отвечаю я, не в силах остановиться, хотя сама себе удивляюсь. Улыбка предательски трогает мои губы, смягчая меня, и я, почти не осознавая, делаю к нему шаг навстречу.

— Тебе лучше немного отойти. - предупреждаю я.

Он тихо отступает, открывая мне проход.

— Это просто, — говорю я, стараясь не обращать внимания на то, насколько неловко мне. — Вот эта штука — душ. Вода идёт через шланг. Включается здесь.

Я демонстрирую включение панели. Тёплая вода льётся с душевой лейки. Я чуть изменяю температуру. Он наблюдает внимательно, не моргая. Его взгляд на мне — горячий, тяжёлый. Я чувствую, как щеки вновь нагреваются от его внимания.

— Температура, давление… гель там… шампунь… ну, всё просто.

Он молча смотрит на меня, в его тёмных глазах — нечто вроде жара. Мой голос дрожит.

— Шампунь тоже можешь взять. Эм… всё. Готово.

Он сбрасывает с себя последние лоскуты одежды — и невозможно не заметить абсолютную, почти нереальную совершенность его тела. Я делаю шаг назад, освобождая ему место, чтобы войти в ванну. Он ступает под поток воды, и я наблюдаю, как тёплая струя скользит по натянутым линиям его груди, по глубоким рельефам пресса. Вода стекает всё ниже, приглаживая его длинные, как ночное небо, волосы к обнажённой коже.

— А это? — спрашивает он, указывая на гель и мочалку.

— Это? А… ну да. Покажу.

Беря оба предмета, я намыливаю мочалку. На мгновение замираю, и мой взгляд сам собой возвращается к его телу. Он стоит расслабленно, абсолютно уверенный в своей наготе, будто создан для того, чтобы быть увиденным. Его мужественность, сила — всё это исходящее от него волнами могущество — захватывает меня. И вдруг, глубоко внутри, рождается жгучее, тягучее желание… желание прикоснуться, исследовать, почувствовать его.

Я знаю, что могла бы просто протянуть ему мочалку… но что-то внутри толкает меня к другому. Я поднимаю руку и прижимаю её к груди Септиса, наблюдая, как его пресс мгновенно напрягается, а кожа покрывается россыпью мурашек. Я веду губкой по его груди, и за ней остаётся игривый след пузырьков.

Пальцы сами собой касаются его кожи, скользят по затейливым узорам — глубоким чёрным линиям, что словно кружево расчерчивают его тело, как сеть, вытатуированная на каждой его мышце. Это… невероятно красиво.

Он запрокидывает голову, и с каждым движением моей руки его дыхание становится тяжелее, глубже. Я вижу, как его взгляд задерживается на моём лице, медленно скользит вниз по телу, останавливается на округлости груди и наконец — на полотенце, плотно обёрнутом вокруг меня.

Он накрывает мою руку своей — останавливая её, — и волна желания, пронзающая меня от этого прикосновения, захватывает врасплох.

Я поднимаю на него глаза — и встречаюсь с алым, светящимся взглядом, наполненным желанием. Меня пробирает до дрожи. Я судорожно сжимаю колени, надеясь хоть немного притушить ту волну ощущений, что накрывает меня изнутри. Это чувство — чужое, слишком сильное, такое, какого я никогда не испытывала. И я знаю, что должна отступить.

Но не отступаю.

Не могу.

Он мягко поднимает вторую руку и касается моего лица, обрамляя его своей ладонью с почти бережной нежностью. Я вздрагиваю, отшатываюсь и роняю мочалку, словно разрывая чары.

— Извини… я… — бормочу, чувствуя, как жар смущения поднимается к щекам. Но его рука мягко задерживает меня.

— Не извиняйся за то, что прикасаешься к тому, что принадлежит тебе.

Его голос — низкий, охрипший, почти молитвенный.

Я поднимаю взгляд — и поражаюсь тем, как он смотрит. Словно перед ним — нечто бесконечно драгоценное. Словно он запоминает каждую деталь моего лица.

— «Я… я оставлю полотенце и новую зубную щётку. У моего брата остались вещи в гостевой — сможешь взять что-нибудь. Переночуешь здесь. А утром… разберёмся.»

Он кивает.

— Спокойной ночи, Рианна.

Его голос — глубокий, тягучий, полный скрытого желания. Он разворачивается к потоку воды и закрывает глаза, позволяя теплу стекать по его телу. Я почти бегом выскакиваю в коридор, направляюсь в свою спальню и закрываю за собой дверь. Затаив дыхание, выдыхаю, дрожа, всем телом приваливаюсь к двери, словно ищу в ней опору. Сердце бьётся так, будто пытается разорвать грудь, а кровь бурлит от головокружительной смеси адреналина, сырой химии и странной тоски — томительного желания невозможного.

Я оглядываю комнату, нахожу пижаму и иду переодеваться. С любой точки зрения ясно: происходящее — чистое безумие. Под моей крышей собирается спать… «человек-паук»? «паук-мужчина»? — существо, опасное до дрожи и, чертовски странным образом, притягательное.

Несмотря на то, что мой внутренний маяк бьёт тревогу, желание внутри уже не скрывается — оно поднимается к самой поверхности, опасно близко. Я падаю на матрас, утопая в прохладной, мягкой хлопковой ткани, и в этот момент на одеяло взлетает рыжий пушистый комок.

Поджав ноги и усевшись по-турецки, я подхватываю тёплый шарик меха в руки.

— Привет, Мистер Маффинс, — улыбаюсь. — Вот ты где.

Только сейчас замечаю, что не видела кота весь вечер. Наверное, он прятался — умнее меня, увидев нового жильца.

— Мистер Маффинс, ты трус.

Он лишь растягивается у меня на коленях, требуя поглаживаний. Я машинально глажу его, и ровное мурлыканье постепенно успокаивает меня. На мгновение всё почти кажется нормальным.

Я осторожно перекладываю Мистера Маффинса в сторону и решаю наконец лечь спать. Делая глубокий вдох, закрываю глаза. Завтра придёт слишком быстро — вместе с ним ещё один день этой безумной реальности.

Но сейчас… по крайней мере сейчас… сон манит меня в свои тёплые объятие.

Рианна

Что, чёрт возьми, со мной не так?

Мысленно ругаю себя, переворачиваясь уже в сотый раз. Септис давно пожелал мне спокойной ночи и ушёл в гостевую комнату, но я не могу выбросить его из головы. Всего за несколько часов он превратился из существа, которое меня до смерти пугает, в того, кто рождает в моём сознании такие мысли, которые мне точно не стоит иметь.

Ну, технически… я могу их иметь, ведь он мой муж.

Правда, Рианна? Серьёзно?

Я должна бы быть гораздо более напуганной, чем я есть. Впереди бесконечное количество вопросов, но после всего, что произошло этой ночью, у меня просто не осталось сил их задавать. Я сжимаю бёдра, но сладкое покалывание никуда не исчезает.

Хватит быть озабоченной. Он даже не человек.

И всё же, как бы ни были тяжелы мои веки, как бы ни давила усталость, я не могу уснуть. Образ его не выходит из головы, его голос звучит будто рядом. Я почти слышу его:

«Пожалуйста…»

Пожалуйста?

От приглушённого голоса я резко поднимаюсь на постели и напрягаю слух.

— Пожалуйста… нет… не заставляй меня…

Голос Септиса. Дыхание у него тяжёлое, надломленное, будто полное отчаяния. Я замираю. Его голос звучит… умоляюще.

— Нет… — хрипит он.

Что-то не так.

Я сбрасываю с себя одеяло и босиком выскальзываю в коридор. Останавливаюсь у его двери. Я едва его знаю, но что-то толкает меня сделать, помочь ему.

Собравшись, я тихонько толкаю дверь. Сердце громко барабанит в груди.

Комната погружена во мрак, но первые лучи рассвета уже пробиваются сквозь жалюзи, окрашивая фигуру Септиса в фиолетовый свет. Он свернулся калачиком на кровати, всё ещё полностью одетый, и дрожит. Его руки намертво стиснуты вокруг собственного тела, каждый вдох — рваный, болезненный. Лицо искажено, глаза зажмурены, будто он мучается.