— Брок…? — прохрипел Йорн, не веря глазам.
— Что, старина… — Брок попытался ухмыльнуться, но гримаса вышла болезненной. — Думал, я уже того? Отправился к предкам пить мед?
Мужик закашлялся, сгибаясь пополам — изо рта полетели красные брызги.
— Хрен тебе… Я слишком люблю эту проклятую жизнь, чтобы подохнуть так рано. Тварь промахнулась… Печень цела… Кажется.
На секунду улыбка коснулась губ Йорна. Живой, хренов везунчик.
Но радость тут же угасла, задушенная тяжестью потерь — перед внутренним взором пронеслось лицо Киана — застывшее, с выражением детского удивления. Лица других… Жителей Оплота, которых знал с пеленок — соседей и друзей.
Командир судорожно вдохнул, морозный воздух ободрал горло.
Вспомнил молодых охотников — «Волчат». Они бились сегодня как львы, бесстрашно бросаясь под удары, закрывая стариков. Мальчики должны были жить, стать сменой, стать будущим.
— Киан… — тихо произнес Йорн, глядя в пустоту. — Торк. Маленький Свен. Рыжий Хальд… Остались у колодца.
Одноглазый опустил голову, не в силах смотреть другу в глаза.
Брок оперся о древко копья, которое использовал как костыль.
— Знаю, — глухо отозвался усатый. — Но не все — Рагнар жив — видел, как тащил раненую мать в погреб. Олаф тоже, хоть и без уха. И еще двое… близнецы выбрались.
Мужчина сплюнул кровавую слюну.
— Нас мало, Йорн, но мы еще дышим.
Командир охотников замер, глядя сквозь Брока куда-то в холодную бесконечность. Мысли ворочались тяжело, но тело действовало на автомате.
Рука скользнула к кожаному поясу, где в специальных петлях висели подсумки — пальцы нащупали пробку.
Йорн достал небольшой флакон из темного стекла — внутри переливалась янтарная жидкость — настойка «Живица», сваренная им самим на основе спирта, меда диких пчел и сока редкого горного мха, останавливающего кровь и сращивающего плоть. Рецепт отца.
Одноглазый медленно, шатаясь от усталости, побрел к Броку — подошел вплотную, чувствуя запах крови и пота, исходящий от охотника, и протянул флакон.
— На. Пей. Прямо сейчас, — голос одноглазого был тверд и не терпел возражений. — Если не хочешь отключиться через пару минут и истечь кровью изнутри.
Усатый скосил глаза на флакон — янтарная жидкость перетекала внутри, обещая жгучую боль, но и жизнь. Молча взял склянку, выдернул зубами пробку и залпом опрокинул содержимое в горло.
Брока передернуло — лицо покраснело, на лбу выступил пот — зелье начало работать, разгоняя кровь и заставляя раны стягиваться.
Над деревней висела ватная тишина, разрываемая карканьем Стервятника. Птица сделала круг, снизившись почти до крыш, высматривая добычу среди мертвецов — желтый глаз даже во тьме горел блеском.
— Вали отсюда, крылатая тварь… — прошипел усатый, глядя в небо.
Но Йорн уже смотрел на птицу — взгляд скользил по главной улице, уходящей вверх, к дому старосты. Блестящая слизь ихора смешалась с красной кашей человеческой крови, превратив снег в грязное месиво — трупы лежали неестественными куклами.
— Ну, что будем делать, старина? — вопрос, который мучил и одноглазого. — В Черный Замок?
Командир сфокусировал взгляд на бледном лице товарища — Йорн знал: Брок ждал этого момента, усатый охотник давно мечтал вырваться из дыры, сменить земляной пол на мостовую Черного Замка, а охоту на вепрей — на службу в фон Штейну.
Одноглазый понимал, но молчал — усатый мог быть циничным, жадным до комфорта, но в бою был надежен — ни разу не дрогнул, не подставил спину друга под удар. А для Охотника это — единственная валюта, которая имеет значение. Братство, скрепленное кровью, выше остального.
Но каждый раз, думая об этом «братстве», Йорн чувствовал, как старая рана в сердце начинает кровоточить.
Арвальд, отец Кая. Лучший из них.
Вина разверзлась внутри — командир не уследил тогда, не увидел, как гниль просочилась в тесный круг. Все домыслы указывали на то, что Арвальд погиб в горах не от клыков Духовного Лорда, а от ножа в спину — от рук «товарищей», которые завидовали удаче и силе.
Но одноглазый смалодушничал — засунул сомнения в самый темный угол души, заколотил дверь и запретил туда заглядывать. «Нельзя сомневаться в братьях. Нельзя сеять смуту без доказательств». Доказательств не было, только чутьё, которое выло, как раненый волк.
— Да… — тихо выдавил Йорн, отгоняя призраков прошлого. — Нужно было сделать это сразу, а не играть в героев, защищая кучу бревен…
Горечь в голосе сквозила, как сквозняк в дом полных не законопаченных щелей.
Брок смотрел на командира не мигая — широкие, поседевшие усы трепал морозный ветер с гор. Внезапно рука опустилась на плечо Одноглазого, сжимая в знак поддержки.
— Люди бы не пошли, Йорн. Ты же знаешь наших — они упрямее баранов.
Усатый покачал головой.
— Не твоя вина, что жители Оплота предпочтут голодать, замерзать и быть растерзанными на пороге своего дома, чем бросить нажитое и уйти в неизвестность. Это в их крови — мы дали им время, сражались до последнего. Но теперь…
Мужик перевел взгляд на разбитые ворота, за которыми начинался тракт, ведущий прочь.
— Теперь у них нет выбора — дом сгорел, стены рухнули. Оставшиеся пойдут, если хотят жить.
Йорн кивнул — мужчина знал, что приятель прав, но от этого было не легче, потому что командир вел людей не к спасению, а в клетку — в пасть Барона.
Одноглазый коротко кивнул. Реальность вокруг расплывалась, словно воин смотрел на мир сквозь мутное стекло. Мысли о прошлом, о предательстве, о будущем в Замке обрушились лавиной, грозя похоронить под собой остатки воли.
Внезапно Брок дернулся — тело выгнулось дугой, из горла вырвался рык боли. Мужик рухнул на колени, упираясь руками в красный снег, плечи мелко затряслись.
Командир очнулся от оцепенения и бросил на усатого встревоженный взгляд.
— Брок?
— Нормально… Нормально… — прохрипел тот, не поднимая головы. — Это ничего. Зелье работает грубо, ты же знаешь. Сращивает мясо, как гвоздями сбивает — сейчас пройдет…
Охотник тяжело дышал, глядя в кровавую кашу под собой.
— Лучше… — усатый сглотнул, пытаясь унять дрожь. — Лучше начни собирать людей. Ждать нельзя — уходить нужно сейчас, пока основной рой Скверны оттянулся в лес, а этих мы прикончили. Я не уверен, что у нас есть даже сутки — если останемся ночевать — утром просыпаться будет некому.
Йорн кивнул и побрел вверх по улице, перешагивая через тела.
Полумертвая, ночная деревня встретила тишиной. Йорн шел, как призрак. Каждый раз, замечая выжившего: женщину, сидящую у дома, ребенка, прячущегося в сарае, — одноглазый подходил.
— Ты как? Цел? — спрашивал сухо.
А затем, не дожидаясь жалоб, отдавал приказ голосом, в котором не было места для споров.
— Собирай вещи — только самое необходимое: еду, теплую одежду. Через час быть на площади. Кто опоздает — останется кормить стервятников.
Люди смотрели на мужчину пустыми глазами, но подчинялись.
Час спустя на площади, превратившейся в кладбище, собрались остатки Верескового Оплота.
Пятьдесят два человека.
Всего пятьдесят две души из трехсот пятидесяти, что проснулись этим утром — жалкая горстка, дрожащих на ветру.
В первом ряду стоял Староста Борин — хитрый политик теперь выглядел как сломанная кукла. Мужчина потерял жену Ингу — женщину, на воле которой держался весь его авторитет. Без её шепота и решений тот оказался беспомощным стариком. Борин стоял, опустив голову, полные руки мелко тряслись, а из груди вырывалось тихое поскуливание. Мужчина плакал, не стесняясь, размазывая слезы по лицу.
Чуть в стороне, прислонившись к стене, застыл Алхимик Ориан — всегда безупречный кафтан был изодран в клочья, сквозь прорехи виднелась рваная рана на плече, наспех перетянутая тряпкой. Мужчина пытался сотворить «Барьер Сна» во второй раз, но резерв был пуст — заклятие схлопнулось, едва начав формироваться, и Ориану пришлось драться за жизнь, используя посох как дубину, и скупую магию, что мог позволить себе создавать. Сейчас алхимик смотрел в пустоту остекленевшим взглядом.
