— Вот и собирайте, — сказал я. — А остальное время — готовьте задел. Механизмы, электроды, корзинки для колб. Когда водород пойдёт — мы будем наполнять десятки колб в день.

Савелий Кузьмич поднял вопрос:

— А этот новый аппарат точно безопасней будет?

— Намного, — заверил я. — Всё автоматически, герметично. Люди с кислотой не контактируют. Риск минимальный.

Фёдор добавил:

— А производительность? Не упадёт?

— Наоборот, вырастет, — ответил я. — Один аппарат заменит десяток банок. А если поставить три-четыре аппарата рядом — вообще красота.

Мастера переглянулись, успокоенные.

— Ладно, — Григорий хлопнул в ладоши. — Значит, работаем над заделом. Савелий Кузьмич, продолжай механизмы ковать. Фёдор, лей электроды. Семён, корзинки плети. Я пока чертежи обновлю, учту последние изменения.

Работа возобновилась. Я постоял, наблюдая. Потом вышел во двор.

Савелий Кузьмич уже наклепал гору своих «тракторных» механизмов и ходил мрачнее тучи. Он подошёл ко мне:

— Егор Андреевич, там это… Строгановский приказчик опять пришел. Спрашивает, долго ли еще «наладка» идти будет.

Я кивнул:

— Скажи ему — неделя. Технические причины. Но как только решим — сразу начнём отгрузку.

Захар дремал у коновязи.

— Домой, Захар, — сказал я.

По дороге я думал о том, что только что произошло. Ещё одна проблема, ещё одно решение.

Хотя бы для производства водорода.

Дома меня встретила Машка с Сашкой на руках:

— Что случилось? Ты так рано утром умчался!

Я обнял её, поцеловал в щёку, потрепал Сашку по пухлой щёчке:

— Всё хорошо, Машенька. Проблема была, но я решил. Через несколько дней всё наладится.

На пятый день, ближе к вечеру, во двор въехал гонец. Лошадь была в мыле, а сам Фёдор держал в руках огромный ящик, обложенный соломой, с таким благоговением, словно там была бомба. Впрочем, стекло под давлением — та же бомба.

— Привез, барин, — выдохнул он, бережно сгружая ящик. — Митяй сказал — сложнее работы в жизни не делал. Три раза переделывал, пока не вышло. Велел быть осторожным — стекло толстое, но хрупкое.

Мы с Ричардом, как два хирурга над пациентом, начали вскрывать упаковку в лаборатории. Солома, тряпки, войлок…

И вот он. Аппарат Киппа.

Он был прекрасен. Толстое, чуть зеленоватое стекло. Идеальные формы сфер. Притертые стеклянные пробки — Митяй использовал мелкий песок для шлифовки, поверхности были матовыми и плотными.

— Произведение искусства, — прошептал Ричард.

— Собираем, — скомандовал я.

Мы смазали шлифы гусиным жиром для герметичности. Собрали конструкцию. Она выглядела внушительно — высотой с полметра, тяжелая, устойчивая.

— Загружай, — кивнул я.

Ричард засыпал в среднюю сферу куски железа — мы решили не экономить на чистоте газа. Сверху вставили воронку. Я открыл кран газоотвода. Ричард начал медленно, осторожно заливать разбавленную серную кислоту в верхнюю чашу.

Жидкость с бульканьем ушла вниз, заполнила нижний резервуар и начала подниматься к цинку.

Как только кислота коснулась металла, жидкость вскипела миллионами пузырьков.

— Закрывай кран! — скомандовал я.

Ричард перекрыл вентиль.

Мы замерли. Это был момент истины. Газ начал скапливаться в средней сфере. Давление росло. И — о чудо физики! — уровень кислоты начал ползти вниз. Газ выдавливал жидкость обратно в нижний резервуар, и уровень в верхней воронке поднимался.

Кислота оторвалась от железа. Бурление прекратилось. Система замерла в равновесии.

— Работает… — выдохнул Ричард. — Смотри, она сама остановилась!

— Теперь проверим подачу, — я поднес к выходному патрубку трубку, ведущую к колбе, которую мы заранее подготовили (откачали воздух). — Открывай.

Ричард повернул кран. Уровень кислоты снова поднялся, коснулся цинка, реакция возобновилась. Газ пошел в колбу.

— Идеально, — констатировал я, чувствуя, как напряжение последних дней отпускает. — Чисто, сухо, безопасно. Никаких переливов, никаких брызг.

Мы заполнили колбу за минуту. Запаяли.

Вернувшись на завод, я вставил колбу в проверочный стенд с механизмом Савелия.

Щёлк-щёлк-щёлк.

Вспышка! Яркий, ровный, голубовато-белый свет.

Ричард опустился на табурет, вытирая пот со лба:

— Егор Андреевич, вы спасли мою нервную систему. И, вероятно, жизни моих лаборантов.

— Это Митяй нас спас, — возразил я. — С такими руками он нам черта лысого из стекла сделает.

— Знаешь, Ричард, тот аппарат не только газ для ламп может делать. С ним мы можем получать любые газы. Углекислый — для газировки, например.

— Нужно заказать Митяю еще парочку таких «снеговиков». Нам нужно масштабировать производство. Одного мало.

Прошло две недели с момента, как аппарат Киппа заработал в полную силу. Производство водорода наконец встало на рельсы, Митяй передал с Уваровки полсотни колб и мы начали выполнять накопившиеся заказы. Строганов получил свою первую небольшую партию ламп и уехал на Урал довольный как слон.

В тот день я решил прогуляться по центру города — хотел лично посмотреть, как идёт установка первых экспериментальных фонарей на Центральной улице. Погода выдалась солнечной, тёплой. Захар увязался за мной, но я отправил его обратно — хотелось побыть одному, подумать, насладиться результатами работы.

Центральная улица была оживлённой, как всегда. Купцы торговали с лотков, дети носились между домами. Я шёл не спеша, разглядывая столбы, на которых рабочие под руководством городского инженера устанавливали крепления для наших ламп.

— Егор Андреевич! — окликнул меня инженер, Пётр Фёдорович, небольшого роста мужчина с аккуратной бородкой. — Вот, смотрите! Уже пятый столб оборудовали. К вечеру ещё три поставим.

Я подошёл ближе, осмотрел крепление. Прочное, добротное. Лампа будет висеть на высоте трёх метров, защищённая стеклянным колпаком от дождя и ветра.

— Хорошая работа, Пётр Фёдорович, — похвалил я. — Когда планируете первое включение?

— Завтра вечером, — с гордостью ответил он. — Глеб Иванович хочет устроить торжественную церемонию. Пригласили городскую знать, купечество.

Я кивнул. Дубинин любил пафос. Но в данном случае это было оправдано — первое в России уличное освещение механическими лампами. Событие действительно историческое.

Мы ещё немного поговорили о технических деталях, потом я пошёл дальше. Проходя мимо лавок, заметил купчиху средних лет в дорогом платье, с пышными юбками и кружевным зонтиком. Рядом с ней шла прислуга, толкая детскую коляску.

Я улыбнулся. Значит, производство колясок пошло! Градоначальник не зря взялся за дело.

Но что-то в этой коляске меня насторожило. Я присмотрелся внимательнее, замедляя шаг.

Каркас был кривоватым. Колёса разного размера. Кожа натянута неровно, с морщинами и складками. И главное — при каждом толчке коляска издавала противный скрипучий звук, словно несмазанная телега.

Я нахмурился. Это явно была не работа мастеров градоначальника. Слишком грубо, слишком топорно.

Купчиха остановилась у лавки, рассматривая ткани. Прислуга — молодая девушка лет восемнадцати — оставила коляску у края мостовой и последовала за хозяйкой.

Я подошёл ближе, разглядывая конструкцию. Чем больше смотрел, тем сильнее хмурился. Медный каркас был сделан явно наспех, швы неровные. Колёса держались на осях без креплений — просто воткнуты и зафиксированы согнутыми гвоздями. Никакого войлока, никакой амортизации. Кожаные ремни, на которых должна была висеть люлька, были не натянуты, а просто провисали петлями.

Это была подделка. Грубая, наглая подделка.

Я посмотрел в люльку. Там мирно спал младенец, завёрнутый в дорогое кружевное одеяльце.

И в этот момент коляска дёрнулась.

Я не сразу понял, что произошло. Одно из колёс — то, что было криво прибито — съехало с оси. Коляска накренилась вправо. Люлька начала сползать.