Мы развернулись, пошли обратно к заводу. Разговор перешёл на более лёгкие темы — Глеб Иванович расспрашивал о Машке, о предстоящих родах, желал здоровья.

У ворот завода нас ждал Захар. Глеб Иванович попрощался, пообещал держать меня в курсе озвученных проектов, и уехал в своей карете.

Я направился в мастерскую. Там меня уже ждали Григорий и Савелий Кузьмич. На верстаке лежали несколько собранных замков с пьезоэлементами.

— Ну что, как успехи? — спросил я.

Григорий с гордостью показал на замки:

— Сегодня собрали шесть штук. Все проверили — работают как часы. Кристаллы с кожаными прокладками держатся отлично.

Савелий Кузьмич добавил:

— И коляску для княгини почти доделали. Завтра утром будет готова.

— Молодцы, — похвалил я. — Продолжайте в том же духе.

Мы ещё немного обсудили технические детали, потом я распрощался и направился к выходу. Захар переминался с ноги на ногу у лошадей.

— Теперь точно домой, Егор Андреевич? — с лёгкой иронией спросил он.

— Теперь домой, — согласился я, садясь в седло.

Мы ехали по вечерним улицам Тулы. Город погружался в сумерки, в окнах зажигались огоньки свечей и лампад. Где-то лаяла собака, где-то скрипнула калитка.

Я думал о разговоре с градоначальником. Ливневая канализация, уличное освещение, общественные туалеты, центральное отопление — всё это может сделать Тулу более комфортным городом. Конечно, не за один день, не за один год. Но начало будет положено.

А ещё я думал о Ричарде. Хорошо, что Глеб Иванович позаботился о нём. Человек действительно ценный, заслуживает отдельного жилья. Интересно, как он отреагирует на новость?

Эти мысли сопровождали меня всю дорогу домой.

Дома меня встретила Машка, всплеснув руками:

— Ну наконец то. Уже заждались тебя, Егорушка.

— Дела были, — улыбнулся я, целуя её в щёку. — С градоначальником разговаривал.

— Ухты. О чём? — полюбопытствовала она, помогая мне снять кафтан.

Я коротко пересказал разговор, опустив технические детали.

Мы прошли в столовую, где уже был накрыт стол. Бабушка, отец и мать уже сидели, ожидая меня.

— О, вернулся сын блудный! — проворчал отец. — Думал, до утра ждать будем.

— Какой уж есть, — засмеялся я, усаживаясь. — Задержался.

За ужином я рассказал о делах на заводе, о новых замках, о коляске для княгини. Бабушка одобрительно кивала, мать что-то тихо комментировала, отец молча ел, изредка задавая короткие вопросы.

После ужина, когда все разошлись, я поднялся в кабинет. Хотелось посидеть в тишине, обдумать прошедший день.

Но едва я устроился в кресле у камина, как раздался стук в дверь.

— Войдите, — разрешил я.

Вошёл Ричард. Выглядел он взволнованным, в руках держал какое-то письмо.

— Егор Андреевич, простите, что беспокою, — начал он. — Но я должен вам сказать.

— Садись, Ричард, — я указал на кресло напротив. — Что случилось?

Он сел, нервно теребя письмо в руках:

— Мне сегодня привезли это. От градоначальника. Он… он выделил мне дом. Небольшой, но отдельный дом! Рядом с лечебницей!

— Знаю, — улыбнулся я. — Он мне сегодня рассказывал.

Ричард растерянно посмотрел на меня:

— Вы знали? И вы не против?

— Почему я должен быть против? — удивился я. — Наоборот, рад за тебя. Ты заслужил отдельное жильё. Главный врач лечебницы не должен скитаться по чужим углам.

— Но я у вас жил, — запротестовал он. — Вы меня приютили, когда мне некуда было идти!

— И это было правильно тогда, — согласился я. — Но сейчас у тебя есть возможность жить отдельно, иметь своё пространство. Может тебе приглянулась какая медсестричка уже, — я усмехнулся. — Может, женишься, детки будут…

Ричард молчал, переваривая мои слова. Потом медленно кивнул:

— Спасибо вам, Егор Андреевич. За всё. За приют, за помощь, за доверие. Я никогда этого не забуду.

— Да брось ты, — отмахнулся я. — Мы друзья. А друзья помогают друг другу.

Он встал, протянул мне руку. Мы пожали друг другу руки — крепко, по-мужски.

— Когда переезжаешь? — спросил я.

— Думаю, завтра-послезавтра, — ответил он. — Дом небольшой, мебели немного нужно. Быстро обустроюсь.

— Если что понадобится — говори, — предложил я. — Помогу, чем смогу.

— Спасибо, — ещё раз поблагодарил он и вышел.

Я остался один, глядя в огонь камина. Ричард съезжает. Это правильно. У каждого должно быть своё место, своё пространство.

Проснулся я от собственного крика. Сердце колотилось так, словно пыталось выбраться из груди. Машка испуганно приподнялась на локте:

— Егорушка! Что случилось⁈

Я тяжело дышал, вытирая пот со лба. Сон был таким реальным, таким отчётливым. Метро. Станция «Комсомольская». Я стою на перроне, жду поезд. Но всё моё внимание приковано не к путям, а к потолку — к длинным лампам дневного света. Они мерцают, беспорядочно вспыхивают и гаснут. Перегоревшие стартеры. Я знаю это, потому что сам когда-то менял их в подъезде.

И вдруг — озарение. Такое яркое, что я проснулся.

— Всё в порядке, — выдохнул я, успокаивая Машку. — Просто сон странный приснился.

Она обеспокоенно посмотрела на меня:

— Страшный?

— Нет, — покачал головой я. — Наоборот. Очень полезный.

Машка не поняла, но больше не стала расспрашивать. Устроилась поудобнее, вскоре её дыхание снова стало ровным и спокойным. А я лежал, глядя в темноту, и в голове крутились мысли.

Свет. Постоянный, яркий электрический свет. Лампы дневного света работают на принципе люминесценции — электрический разряд в газе заставляет люминофор светиться. Но для этого нужно электричество. Постоянный источник тока.

А у меня есть пьезоэлемент. Кварц даёт электрический импульс при механическом воздействии. Но это разовый импульс, короткая искра. Для постоянного свечения нужен постоянный источник механического воздействия.

И тут меня осенило. Пружина! Заводная пружина, как в шарманке или в музыкальной шкатулке! Её можно закрутить один раз, и она будет медленно раскручиваться, приводя в движение механизм. Механизм будет многократно ударять по кварцу, создавая серию импульсов. А если импульсы идут достаточно часто… свет будет казаться непрерывным!

Конечно, это не настоящая лампа дневного света. Но принцип похож. Можно сделать стеклянную колбу, наполнить её разреженным газом, поместить внутрь электроды. Серия электрических разрядов от пьезоэлемента будет вызывать свечение газа.

Я осторожно выбрался из постели, накинул халат и прошёл в кабинет. Зажёг свечу, достал бумагу и карандаш. Начал набрасывать схему.

Основа — заводная пружина в корпусе. От неё идёт зубчатая передача к барабану с выступами. Барабан вращается, выступы поочерёдно бьют по рычажкам, а те — по кварцевым кристаллам. Кристаллы дают импульсы, импульсы через провода идут к электродам в стеклянной колбе.

Нужно рассчитать частоту ударов. Человеческий глаз воспринимает мерцание до частоты примерно пятьдесят герц. Если делать ударов шестьдесят-семьдесят в секунду, свет будет казаться ровным.

Я рисовал, зачёркивал, рисовал снова. Механизм усложнялся на глазах. Пружина, редуктор, барабан, рычаги, кристаллы… И всё это должно работать как часы.

Часы. Точно! Нужно сделать точные передачи, отрегулировать скорость хода. Нужно только адаптировать под мои задачи.

Я работал до рассвета. К тому моменту, когда за окном начало светлеть, у меня был готов подробный чертёж первого прототипа. Механическая лампа на пьезоэлементах. Заводится ключом, работает несколько часов, потом нужно заводить снова.

Конечно, это не электрическая лампочка Эдисона. Но для начала XIX века — настоящий прорыв.

Я устало откинулся на спинку кресла, потирая красные глаза. Голова гудела от напряжения, но внутри разливалось удовлетворение. План есть. Осталось воплотить его в жизнь. С этими мыслями, я вернулся в спальню.