Семён кивнул и убежал.

Пока его не было, мы с Фёдором подготовили всё необходимое для получения водорода. Взяли большую стеклянную банку, насыпали в неё железных опилок. Фёдор принёс трубку, которую мы использовали для вакуумного насоса.

— План такой, — объяснял я. — Нальём кислоту на железо. Пойдёт реакция, выделится водород. Водород по трубке пойдёт в колбу. Когда колба заполнится, запаяем горлышко.

Григорий записывал:

— А как узнать, что колба заполнилась?

— Подержим трубку на весу несколько минут, — ответил я. — Водород лёгкий, он вытеснит весь воздух из колбы. Потом перекроем.

Через полчаса вернулся Семён с пробиркой серной кислоты:

— Ричард передал её с предупреждением — не проливать, не трогать голыми руками, очень едкая.

— Спасибо, — взял я бутылку, соблюдая осторожность. — Начинаем.

Поставил банку с железными опилками на верстак. Вставил один конец трубки в горлышко новой колбы (с электродами, но ещё не запаянной). Второй конец трубки опустил в банку, так чтобы он был над опилками.

— Отойдите, — предупредил я мастеров. — Если что пойдёт не так, может брызнуть кислота.

Они отступили. Я осторожно начал наливать серную кислоту на железные опилки.

Реакция началась мгновенно. Зашипело, забурлило, пошёл белый дым. Железо растворялось в кислоте, выделяя водород.

— Ничего себе⁈ — воскликнул Семён.

Водород по трубке пошёл в колбу. Я держал колбу горлышком вниз, чтобы лёгкий газ вытеснял воздух.

— Сколько держать? — спросил Фёдор.

— Минуты три, — ответил я, следя за реакцией в банке. — Пусть колба хорошо заполнится.

Прошло три минуты. Реакция начала затухать, шипение стихло. Я быстро вытащил трубку из колбы и пережал трубку.

Колба с водородом готова.

— Сейчас узнаем, — выдохнул я, устанавливая колбу в крепление над механизмом.

Подсоединил провода. Завёл пружину.

Барабан начал вращаться. Рычаги застучали. Щёлк-щёлк-щёлк.

И колба вспыхнула.

Яркий, резкий, голубовато-белый свет залил мастерскую. Все ахнули, отшатнулись, зажмурились от неожиданности.

— Работает! — заорал Григорий. — Работает, Егор Андреевич!

Я стоял, не в силах оторвать взгляд от колбы. Она светилась. Савелий Кузьмич перекрестился. Импульсы от кристаллов создавали серию электрических разрядов в водороде, а водород вспыхивал ярким светом. Частота импульсов была достаточно высокой, чтобы свет казался почти непрерывным — лишь лёгкое мерцание, почти незаметное глазу.

— Это… это… — Савелий Кузьмич не находил слов, глядя на лампу. — Это свет без огня! Настоящий свет без огня!

Фёдор Железнов присел на лавку, не сводя глаз с колбы:

— Я не верю своим глазам.

Я улыбался во весь рот:

— Это наука. Физика, химия, механика. Всё вместе.

Семён подошёл ближе, протянул руку к колбе:

— А она не горячая?

— Осторожно, — предупредил я. — Стекло может нагреться от разрядов.

Он коснулся колбы кончиками пальцев, тут же отдёрнул руку:

— Тёплая. Но не обжигает. Не то что свеча или лампа.

Григорий достал свой блокнот, начал лихорадочно записывать:

— Егор Андреевич, это нужно задокументировать! Дату, время, состав колбы, параметры механизма — всё!

Я кивнул:

— Правильно. Записывай. Это первая в России механическая лампа на пьезоэлементах и водороде.

Мы стояли вокруг светящейся лампы, загипнотизированные. Она продолжала работать — барабан вращался, рычажки стучали, кристаллы давали импульсы, колба светилась.

— А сколько она проработает? — спросил Савелий Кузьмич.

— Зависит от пружины, — ответил я. — Ювелир говорил, что пружины хватит на два-три часа работы. Потом нужно будет заводить снова.

— Всё равно это невероятно, — восхитился Фёдор. — Завёл раз — и три часа при свете работай!

Мы стояли в мастерской, освещённой не свечами, не лампами, а механическим чудом. И я понимал — это момент, который запомнится на всю жизнь.

Я стоял, глядя на светящуюся лампу, и в голове уже крутился план. Это не просто диковинка для мастерской. Это решение проблем, о которых я говорил Глебу Ивановичу. Уличное освещение. Ночные смены на заводе. Работа в зимние сумерки без копоти и чада от лучин.

Но показывать это нужно не только мастерам. Нужны люди, которые поймут масштаб.

Я повернулся к Семёну Кравцову:

— Семён, беги к воротам. Найди караульного, пусть бежит к градоначальнику от моего имени. Скажи — дело срочное, очень срочное. Прошу прийти немедленно. И скажи, чтобы Давыдов тоже шёл.

Семён вскинул брови от удивления, но спорить не стал. Кивнул и сорвался с места, выбежав из мастерской.

Григорий недоуменно посмотрел на меня:

— Зачем градоначальника звать? Что-то случилось?

— Был у меня разговор с Глебом Ивановичем, — ответил я уклончиво. — Вот, по всей видимости, и решение его вопросов.

Я вспомнил ещё кое-что важное. Повернулся к Григорию:

— Гриш, кликни Захара. Пусть мигом везёт сюда Ивана Дмитриевича. И важно — чтобы он приехал быстрее градоначальника.

Григорий кивнул:

— Сейчас!

Он выскочил за дверь. Я слышал, как он окликнул Захара, быстро отдал распоряжение. Через пару минут Григорий вернулся:

— Передал. Захар уже поскакал.

— Молодец, — кивнул я.

Савелий Кузьмич с сомнением посмотрел на меня:

— Егор Андреевич, вы уверены, что стоит такой шум поднимать? Лампа-то ещё сырая, недоделанная. Вдруг что не так пойдёт?

Я покачал головой:

— Савелий Кузьмич, она работает. Это главное. Конечно, есть что улучшать — механизм можно упростить, колбу сделать прочнее, продлить время работы. Но принцип доказан. А это уже победа.

Фёдор добавил:

— И потом, это же не для продажи сейчас показывать будем. Просто демонстрация, что такое возможно.

— Вот именно, — согласился я.

Мы стояли вокруг светящейся лампы, ожидая. Колба продолжала ровно светиться, барабан тучал, рычажки щёлкали. Завораживающее зрелище.

Минут через десять дверь мастерской распахнулась. Вошёл Иван Дмитриевич — взъерошенный, без шляпы, запыхавшийся. Таким я его ещё не видел — обычно он всегда собран, аккуратен, невозмутим.

— Что случилось, Егор Андреевич⁈ — выпалил он с порога, оглядывая мастерскую. — Захар примчался как угорелый, сказал — срочно, не терпит! Пожар? Несчастный случай?

Я шагнул к нему:

— Пойдёмте сюда, Иван Дмитриевич.

Отвёл его в дальний угол мастерской, подальше от мастеров. Говорить нужно было тихо, чтобы не услышали лишние уши.

— Значит так, — начал я вполголоса. — Сейчас сюда придут Глеб Иванович и Давыдов. То, что мы сделали, — я кивнул за спину, где на верстаке стояла уже отработавшая цикл механизма лампа, — это будущее. Будущее, которое придумают ещё не скоро. Поэтому вам говорю первому — патент на это изобретение должен быть у государства.

Иван Дмитриевич прищурился, посмотрел через моё плечо на верстак:

— А что там вообще?

— Скоро увидите, — уклончился я. — Уже не успеем ещё раз показать. Всем вместе продемонстрирую.

Он усмехнулся:

— Судя по всему, что-то из ряда вон выходящее?

— Типа того, — подтвердил я.

— Ну и… — он сделал паузу, — один процент семье Воронцовых от доходов с патента? Как обычно договариваемся?

Я выдохнул с облегчением. Он быстро схватывал суть.

— Не откажусь, Иван Дмитриевич.

Он наклонил голову набок:

— А вам не кажется, что это кот в мешке? Вы меня просите согласовать условия, даже не показав, что там у вас.

Я посмотрел ему прямо в глаза:

— Знаете, Иван Дмитриевич, то, что я делаю для завода — новые стволы, замки с пьезоэлементами, паровые машины — мы не патентуем. Как говорится, пользуйтесь на здоровье и во благо Отечества. А это… — я снова кивнул на лампу, — это пусть будет у государства, но под патентом. Я лишь хочу обеспечить свой род, когда меня не станет. Чтобы Сашка, его дети, внуки — все имели доход. Небольшой, но стабильный.