— Егор Андреевич, — окликнул меня Ричард. — Поезжайте домой. Марии Фоминичне нужен покой. Она и младенец останутся здесь на ночь, под моим наблюдением.

Я кивнул, подошёл к Машке. Она уже дремала, измученная родами. Я поцеловал её в лоб:

— Отдыхай, милая. Я завтра с утра приеду.

— Хорошо, — сонно пробормотала она.

Сына забрала медсестра — укладывать в детскую кроватку рядом с Машкиной. Я ещё раз взглянул на него — спал, сопя носиком.

Мой сын.

Вышел из палаты. Ричард меня проводил:

— Поздравляю, Егор Андреевич. Вы теперь отец.

— Спасибо, — улыбнулся я. — Как-то всё быстро случилось. Вроде только вчера узнали о беременности, а уже сын на руках.

— Время летит, — философски заметил Ричард. — Особенно когда дел много.

Мы вышли на улицу. Захар ждал с каретой. Увидев меня, подскочил:

— Ну что, Егор Андреевич? Родила?

— Сын! — гордо сообщил я. — Здоровый мальчик!

— Ура! — заорал Захар, подбрасывая шапку. — Наследник! Поздравляю, Егор Андреевич!

Он крепко пожал мне руку, чуть не сломав пальцы.

Мы сели в карету, поехали домой. Я смотрел в окно на тёмные улицы, на редкие огоньки в окнах.

Дома меня встретил отец, вернувшийся с дел. Узнав новость, он расплылся в улыбке, обнял меня:

— Молодец, сын! Продолжил род! Дед был бы горд!

Мы сидели в гостиной, пили за здоровье младенца. Отец рассказывал истории о том, как я сам родился, какой был крикливый и беспокойный. Бабушка вспоминала каким был мой отец. Мать тихо плакала от счастья.

Я сидел, слушал их вполуха. В голове крутилась одна мысль: завтра с утра поеду в лечебницу. Заберу Машку и сына домой. Начнётся новая жизнь. Жизнь отца.

Спал крепко, без снов. А утром проснулся с одной мыслью: еду за семьёй.

На следующий день я приехал в лечебницу с самого утра. Ричард встретил меня у входа, выглядел бодрым и довольным:

— Доброе утро, Егор Андреевич! Мать и дитя чувствуют себя прекрасно. Мария Фоминична уже позавтракала, младенец тоже. Можете забирать их домой.

— Спасибо, Ричард, — с облегчением выдохнул я. — За всё. Не знаю, что бы мы без тебя делали.

Он отмахнулся:

— Это моя работа. Да и Пётр Иванович большую часть делал. Я только ассистировал.

Мы поднялись в палату. Машка сидела на кровати, держа на руках запелёнутого Сашку. Увидев меня, она просияла:

— Егорушка! Приехал за нами?

— Конечно, — я подошёл, поцеловал её в щёку, заглянул на сына. Тот спал, посапывая носиком. — Как ты себя чувствуешь?

— Уставшая, но счастливая, — призналась она. — И домой очень хочется.

— Тогда собирайся, — улыбнулся я. — Карета ждёт.

Медсестра помогла Машке одеться, собрала вещи. Я взял Сашку на руки — осторожно, боясь сделать что-то не так. Он такой маленький, такой хрупкий.

Мы спустились вниз. У входа уже стояла наша карета. Захар помог Машке устроиться на сиденье, я передал ей сына. Сам сел рядом.

— Поехали домой, — скомандовал я.

Карета тронулась. Машка прижимала к себе Сашку, тихо напевая какую-то колыбельную. Я смотрел на них и чувствовал, как внутри разливается тепло. Это моя семья. Моя жена, мой сын. Мой мир.

Дома нас встретили всей семьёй. Бабушка, мать, няня Агафья, отец — все столпились у крыльца, нетерпеливо ожидая.

— Ну, показывайте наследника! — потребовала бабушка, едва мы вышли из кареты.

Машка показала Сашку. Все ахнули, заохали, начали наперебой восхищаться:

— Какой хорошенький!

— Весь в отца!

— Нет, в мать!

— Носик — вылитый дедушка!

Я улыбался, слушая их споры. Помог Машке подняться в дом, провёл в нашу спальню. Там уже стояла детская кроватка — простая деревянная люлька, которую мастера сделали ещё до родов.

Маша уложила Сашку в кроватку, укрыла лёгким одеяльцем. Он зашевелился, открыл глазки — мутные, тёмно-синие, как у всех новорождённых. Посмотрел куда-то в пространство, снова закрыл глаза.

— Спи, сынок, — прошептала Машка, поглаживая его по головке.

Вечером устроили небольшое застолье. За столом собралась вся семья. Отец торжественно поднял кубок:

— За здоровье наследника! За Александра Егоровича! Пусть растёт крепким, умным и счастливым!

— За Сашеньку! — подхватили остальные.

Выпили. Потом начали передавать Сашку по рукам. Бабушка взяла первой, прижала к себе, причитая что-то ласковое. Потом мать. Потом няня Агафья. Потом отец — неловко, но с гордостью держал внука на руках.

— Богатырь растёт, — констатировал он. — Чувствую, крепкий будет.

Сашка, видимо, устал от такого внимания. Захныкал, потом заплакал в полный голос.

— Всё, всё, хватит тискать ребёнка! — вмешалась Машка, забирая сына.

Она унесла его в спальню. Я последовал за ней. Машка села в кресло у окна, расстегнула ворот рубахи, приложила Сашку к груди. Тот сразу затих, принялся сосать.

Я сел рядом, смотрел на них. Картина умиротворения. Мать и дитя. Вечная, неизменная сцена, повторяющаяся из века в век.

— Егорушка, — тихо позвала Машка, не отрывая взгляда от сына. — Ты счастлив?

— Очень, — ответил я честно. — Не знаю, заслужил ли я такое счастье, но я безмерно благодарен судьбе.

Она улыбнулась:

— Ты заслужил. Ты хороший. Добрый, умный, заботливый. Лучший муж, какого только можно пожелать.

Я наклонился, поцеловал её:

— А ты — лучшая жена. И мать.

Мы сидели в тишине, слушая, как Сашка причмокивает, насыщаясь.

Следующие дни пролетели в новом ритме. Сашка требовал внимания круглосуточно — то есть хотел, то плакал, то просто капризничал. Машка была постоянно при нём, я старался помогать, как мог. Менял пелёнки, качал люльку, носил на руках, когда Машка отдыхала.

Няня Агафья постоянно крутилась рядом, давая советы:

— Егорушка, не так держи! Головку поддерживай! Пелёнки плотнее заворачивай, а то раскутается! И не тряси его так сильно, укачивай плавно!

Я послушно выполнял указания. Хотя внутренне посмеивался — в XXI веке к пелёнкам относились совсем иначе. Но спорить не стал. Здесь, в начале XIX века, были свои традиции.

На завод я почти не ездил. Отправил Захара с запиской Григорию — мол, семейные обстоятельства, справляйтесь без меня несколько дней. Григорий прислал ответ — мол, всё под контролем, не волнуйтесь, поздравляем с пополнением.

Через неделю после рождения Сашки к дому подъехал обоз Игоря Савельевича, сам он сидел на козлах первого воза.

— Захар! — позвал я. — Гости у нас!

Я накинул кафтан, вышел во двор. Игорь Савельевич спрыгнул с воза, широко улыбаясь:

— Егор Андреевич! Добрый день! Слышал, у вас пополнение? Поздравляю!

— Спасибо, Игорь Савельевич, — пожал я ему руку. — Сын родился. Александром назвали.

— Вот и славно! — он пожал мою руку. — Дай Бог здоровья младенцу! А я вот привёз товар из Уваровки. Доски отменные — Прохор с ребятами на лесопилке постарались. Стекла — Семён с Митяем наделали за зиму целый воз. И фарфор есть.

Я оглядел возы. Действительно, доски аккуратно уложены, перевязаны верёвками. На втором возу ящики со стеклом — бутылки, стаканы. На третьем — фарфоровая посуда, тщательно упакованная в солому.

— Молодцы мужики, — одобрил я. — Работают без меня, не ленятся.

— Ещё бы! — засмеялся Игорь Савельевич. — Вы их так приучили, что теперь сами понимают, что делать. Фома за всем следит, Степан хозяйство ведёт, Илья с Петькой производство налаживают. Всё хорошо там.

Он полез на воз, достал оттуда сверток, завёрнутый в холщовую тряпицу:

— А это вам лично. От Петьки.

Я развернул сверток — внутри лежали булатные ножи. Десяток, не меньше. Каждый — произведение искусства. Узор на клинке, рукоять из кости, идеальная балансировка.

— Петька передавал, что эти — специально для вас, — пояснил Игорь Савельевич. — Говорит, лучшие, что он делал. И ещё вот это.

Он указал мне на деревянный ящик. Я открыл крышку — внутри на мягкой подстилке аккуратно лежали стеклянные колбы. Два десятка штук. Цилиндрические, с запаянным дном и узким горлышком. Именно такие, как я заказывал для механической лампы!