Баташев задумался. Ходил по кабинету, по привычке сложив руки за спиной, борода топорщилась.

— Нет, — сказал он наконец. — Третий вариант плохой. Слишком сложно, слишком далеко. Лучше попробовать первые два.

Он вернулся к столу, сел:

— Значит, план такой. Я сегодня прошу встречу с Беляевым. Завтра мы встречаемся с ним, показываю ваши расчеты, объясняю ситуацию. Прошу снизить уплату до полупроцента или заменить на плату за помещение. Если Беляев согласится, он прикажет Зубкову.

— А если Беляев не согласится помочь?

— Тогда придется соглашаться на пять процентов, — вздохнул Баташев. — Но использовать разные хитрости. Грамотный счетовод нам в помощь. Чистая прибыль первые годы будет нулевой.

Он взял со стола графин с водой, налил два стакана. Протянул один мне, второй взял себе. Выпил залпом.

— Эх, Александр Дмитриевич, — сказал он, вытирая бороду. — Почему так всегда все сложно? Казалось бы, мы затеяли простое и нужное для города дело. Мы хотим продавать важные вещи, делать их сами, а не везти из-за тридевять земель. Да нас за такое начинание на руках должны носить. А тут интриги, торги, какие-то условия, опять не слава богу.

— Такова жизнь, Степан Федорович, — ответил я. — Ничего не дается просто. Но мы справимся.

— Конечно, справимся, не впервой, — твердо согласился Баташев. — Я уже говорил, у меня всегда так. Но потом заработает производство, никуда не денутся.

Он протянул мне руку:

— Тогда договорились. Оставляйте ваши материалы, я займусь Беляевым. Вы готовьтесь к встрече с Зубковым. Будем надеяться, что к тому времени условия изменятся в лучшую сторону.

Я пожал его руку:

— Буду ждать новостей.

— Как только встречусь с Беляевым, сразу пришлю нарочного. Узнаете результат.

Мы попрощались. Я вышел из кабинета, спустился по лестнице и очутился во дворе фабрики. Я прошел через ворота, нанял извозчика и поехал обратно к мастерской.

По дороге обдумывал разговор. План хороший, шансы есть. Баташев человек влиятельный, Беляев его уважает. Если они вместе надавят на Зубкова, тот уступит.

Главное получить разрешение. Остальное приложится.

Телега остановилась у мастерской. Я расплатился с извозчиком и зашел внутрь.

Разговор с Баташевым вымотал, но дел оставалось еще много. Нужно доделать насос для Петрова, проверить чертежи расширения, подготовить документы для встречи с Зубковым.

В мастерской кипела работа. Кузнецы или по раскаленным прутьям. Семен работал у токарного станка, вытачивал цилиндр для насоса.

Остальные возились с медными листами у верстака, что-то примеряли и спорили вполголоса. Егор с Иваном чистили готовые детали песком, до блеска. Гришка помогал Филиппу.

Морозов стоял у моего стола, изучал чертежи.

Услышав, как открылась дверь, все обернулись.

— Александр Дмитриевич! — поздоровался Морозов, не отрываясь от чертежей. — Вернулись! Как дела у Баташева?

— Обсуждали расширение, — коротко ответил я, снимая фуражку. — Все идет по плану.

Прошел к своему столу и положил на него портфель. Достал тетрадь с записями, начал просматривать список дел.

Семен отошел от станка, вытирая руки тряпкой:

— Александр Дмитриевич, насос для Крылова почти готов. Еще день-два, и можно везти.

— Хорошо. Постарайтесь закончить завтра. Крылов торопит.

Я углубился в записи, когда вдруг в дверь постучали. Три коротких стука, негромких, но отчетливых.

Все переглянулись. Обычно клиенты не стучат так вежливо, врываются сразу или кричат с порога.

— Войдите! — окликнул я.

Дверь открылась. На пороге стоял лакей в темной ливрее с серебряными пуговицами, в белых перчатках. Молодой, лет двадцати пяти, с гладко выбритым лицом и прямой спиной.

— К господину инженеру Воронцову барышня приехала, — произнес он четко, кланяясь. — Елизавета Петровна Долгорукова.

Я замер, держа перо над тетрадью. Сердце екнуло.

Ну вот дождался. Не ездил к девушке, она приехала сама.

Я думал, она развлекается с Долгоруким и другими местными щеголями аристократами. После того ужина у Баранова, после напряженного вечера, когда она сидела рядом со мной и Анной… Втайне я надеялся что она уедет в Петербург, так и не встретившись со мной.

Но нет. Она все еще здесь.

Рабочие уставились на меня с любопытством. Морозов отложил инструмент и выпрямился. Семен замер с тряпкой в руках. Остальные перестали спорить и болтать.

Я медленно поднялся из-за стола и отложил перо:

— Где барышня?

— У коляски, господин инженер. Ждет вас.

Я кивнул, взял фуражку со стола, надел. Вышел за лакеем на улицу.

У крыльца мастерской стояла изящная коляска, запряженная парой гнедых лошадей. На дверце блестел золотой герб, щит с короной и двумя грифонами. Герб Оболенских, если не ошибаюсь.

Кучер на козлах сидел неподвижно, глядя прямо перед собой. Второй лакей стоял у дверцы, держа руку на ручке.

Дверца отворилась. Из коляски вышла Елизавета.

Она сменила темное дорожное платье на светлое, голубого цвета, с кружевным воротником и узкими рукавами. На голове маленькая шляпка с вуалью, приподнятой над лицом. Волосы уложены в сложную прическу, локоны обрамляют лицо. В ушах серьги с жемчугом. Перчатки белые, до локтя.

Выглядела потрясающе. Настоящая аристократка, княжна из высшего света.

Она увидела меня и улыбнулась. Улыбка теплая, но в глазах читалась тревога.

— Александр Дмитриевич, — произнесла она, делая шаг навстречу. — Добрый день. Прошу прощения, что без предупреждения. Надеюсь, не помешала?

Я быстро спустился с крыльца, поклонился:

— Елизавета Петровна. Какая неожиданность. Я всегда рад видеть вас, какие предупреждения⁈

Она покачала головой:

— Я решила задержаться еще на две недели. Гощу у дядюшки, Бориса Николаевича Оболенского. Он живет в соседнем уезде, имение в пятнадцати верстах отсюда.

Оболенский. Дальний родственник Елизаветы по материнской линии, кажется. Богатый помещик, владеет несколькими деревнями и винокуренным заводом.

— Понятно, — кивнул я. — Рад, что вы не уехали так быстро. Как дорога? Устали с пути?

— Дорога недолгая. Пятнадцать верст проехать легко. — Она оглядела здание мастерской, потом снова посмотрела на меня. — Я хотела увидеть, где вы работаете. Можно осмотреть?

Я колебался мгновение. Пригласить ее в мастерскую значит дать рабочим повод для разговоров. Но отказать было бы невежливо.

— Конечно. Прошу. Милости просим.

Я предложил ей руку. Она положила свою ладонь на мой локоть, и мы поднялись на крыльцо.

Внутри мастерской рабочие стояли не шевелясь и глядя на нас. Морозов стоял у станка, держа в руке деталь. Трофим у горна вытирал руки. Все уставились на вошедшую барышню.

Елизавета огляделась, с любопытством осматривая помещение. Станки, верстаки, горн, готовые насосы в углу, чертежи на стенах. Пахло металлом, маслом и угольной гарью.

— Вот здесь я работаю, — сказал я, обводя рукой. — Насосно-гидравлическая мастерская. Производим насосы для пожарной части, для частных заказчиков. Негусто конечно, но чем богаты…

Елизавета кивнула, потом взгляд ее упал на Семена Морозова. Она вгляделась, глаза расширились:

— Семен? Семен Морозов? Из госпиталя?

Семен ахнул чуть не уронил деталь на верстак:

— Елизавета Петровна! Матушки-светы! Как же вы тут?

Он быстро вытер руки о фартук, подошел и низко поклонился.

Елизавета искренне улыбнулась:

— Семен! Какая встреча! Вы тоже переехали в Тулу?

— Так точно, Елизавета Петровна, — кивнул Семен, краснея от смущения. — Александр Дмитриевич позвал, сказал здесь работа хорошая, и будет платить исправно.

Остальные севастопольцы, Егор, Иван, Петр, Василий, тоже узнали Елизавету. Подошли, кланялись, почтительно поздоровались. Они все помнили ее еще по госпиталю, как она ухаживала за ранеными, перевязывала раны своими руками, не брезговала грязной работой.

— Егор, Иван! — Елизавета узнавала их одного за другим. — Как же я рада вас видеть! Все здоровы? Раны зажили?