Кулаков не присоединился к ним. Остался стоять у стены, рассматривал свежую кладку критическим взглядом. Видно, мастер своего дела, даже в перерыв о работе думает.

Я снова подошел к нему:

— Егор Петрович, насчет раствора. Какую вы используете пропорцию?

Кулаков обернулся, недовольно поморщился, но ответил:

— Три части песку, две части извести. Вода по потребности, чтобы густота правильная была.

— Битый кирпич добавляешь?

— Нет. Зачем? Известь хорошая, держит крепко.

Я нахмурился. Битый кирпич в растворе увеличивает прочность, делает схватывание быстрее. Я специально указывал это Баранову при обсуждении материалов.

— Я велел добавлять битый кирпич. Одну часть на пять частей смеси.

Кулаков скривился:

— Это лишнее. Раствор и так получается хороший. Битый кирпич только мешает, создает неровности.

— Битый кирпич укрепляет раствор, — твердо сказал я. — Особенно при больших нагрузках. А у нас на втором этаже будет паровая машина стоять, у нее огромный вес. Раствор должен держать крепко.

Кулаков замолчал, глядя на меня исподлобья. Молчание затянулось. Видно, он взвешивал, стоит ли спорить дальше.

Наконец неохотно буркнул:

— Ладно. Будем добавлять. Только где брать битый кирпич? Его же приготовить надо, молотом колоть.

— У Степана есть запас. Мы еще при заливке фундамента готовили. Осталось пудов пять. Хватит на первое время. Потом еще привезем.

Я обернулся к Степану:

— Степан, покажи Егору Петровичу, где лежит битый кирпич. Пусть его люди добавляют в раствор.

— Слушаюсь, Александр Дмитриевич, — кивнул Степан.

Кулаков стоял мрачный, борода топорщилась. Я видел, что он сдерживается из последних сил. Не привык, чтобы ему указывали, как работать. Самолюбие мастера задето.

Но молчал. Понимал, что ослушаться не может. Я заказчик, я плачу деньги, мое слово закон.

— Что-то еще, ваше благородие? — спросил он с едва заметной иронией.

— Да, — ответил я спокойно. — Швы. Я вижу, кое-где толщина все-таки неравномерная. Где-то полвершка, где-то чуть больше. Надо строго выдерживать, полвершка и все. Иначе стена пойдет волнами.

Кулаков стиснул зубы:

— Швы нормальные. В пределах допустимого.

— Полвершка, — повторил я жестко. — Строго. Проверяй каждый ряд линейкой, если надо.

— Слушаюсь, — процедил Кулаков.

Я задержал на нем взгляд еще мгновение, потом отвернулся. Прошелся вдоль стен еще раз, приглядываясь к деталям. Действительно, кое-где швы чуть толще, чем надо. Не критично, но неприятно. Нужно следить.

Вернулся к Степану:

— Степан Кузьмич, ты останешьсяздесь? Присмотришь за работой?

— Останусь, Александр Дмитриевич. Мои ребята тут леса для кладки строят, я с ними. Заодно и за каменщиками пригляжу.

— Хорошо. Если что-то не так заметишь, сразу останавливай работу. Особенно за швами следи и за вертикальностью углов. Это самое важное.

— Понял. Будьте спокойны.

Я огляделся в последний раз. Каменщики сидели в тени, доедали свой хлеб и рыбу. Кулаков стоял отдельно, хмурый, курил короткую трубку. Стены возвышались ровным красным прямоугольником на сером фундаменте.

Начало хорошее. Работа идет. Но расслабляться рано. Нужен постоянный и строгий контроль. Иначе обязательно где-нибудь схалтурят.

Я направился к дороге, где ждал очередной извозчик. Нужно возвращаться в Тулу, дел еще полно. Завтра снова приеду, проверю следующие ряды.

А Кулаков пусть привыкает. Придется ему терпеть мои проверки еще добрый месяц, пока не возведем стены. Нравится ему это или нет, его проблемы. Моя задача построить мельницу крепкую, надежную, на века. И ради этого я готов хоть каждый кирпич лично проверять.

На следующий день я приехал на стройку с самого утра. В мастерской оставил Семена и Трофима с новыми помощниками, мастеровыми из Севастополя.

Толковые ребята, руки золотые, быстро освоились. Морозов уже самостоятельно точил детали для насосов, Иван помогал Трофиму в кузне. Можно теперь на день-два отлучаться, мастерская не встанет.

Бричка, опять новая, нанял у другого извозчика, подкатила к стройке около восьми утра. Каменщики уже вовсю работали. Стены выросли еще на добрых полтора аршина за вчерашний день. Теперь почти в рост человека.

Я слез и осмотрелся. Степан стоял у строящихся лесов, руководил плотниками. Увидел меня, помахал рукой. Кулаков работал у дальней стены, спиной ко мне.

Подошел ближе. Достал ватерпас, приложил к свежему ряду.

Пузырек отклонился влево.

Переложил в другое место. Снова отклонение.

Я нахмурился. Взял отвес, приложил к углу. Веревка шла не строго вертикально, а с небольшим наклоном наружу.

Стена заваливается.

Обошел периметр, проверяя другие участки. Где-то ровно, где-то отклонения. Но самое плохое, южная стена, там, где Кулаков работал вчера после обеда. Она отклонялась от вертикали почти на четверть вершка.

Я подошел к Кулакову. Он как раз намазывал раствор на очередной ряд, не оборачивался.

— Егор Петрович, — окликнул я.

Он обернулся и увидел меня. Лицо помрачнело.

— Здравия желаю, ваше благородие. Опять проверять?

— Южная стена завалена, — коротко сказал я. — Отклонение на четверть вершка наружу. Надо разбирать три верхних ряда.

Кулаков застыл с кельмой в руке. Глаза расширились, потом сузились.

— Что? — глухо переспросил он.

— Три ряда разбирать, — повторил я. — Стена идет не вертикально. Сейчас четверть вершка, через десять рядов будет палец, через двадцать зазор на два вершка. Паровая машина такое не выдержит. Надо разбирать.

Кулаков швырнул кельму на землю. Она упала с глухим стуком.

— Да вы что! — взорвался он, забыв про субординацию. — Три ряда! Мы вчера полдня их клали! Раствор уже схватился! Кирпич испортим, если будем разбивать!

— Испортим десяток кирпичей, — ровно ответил я. — Зато стена будет вертикальной. А если оставить как есть, через месяц вся мельница рухнет. Выбирай.

— Да отклонение мизерное! — Кулаков размахивал руками, борода топорщилась. — Четверть вершка! Это вообще не считается! Любая стена так отклоняется!

— Не любая. И не должна. Я рассчитывал нагрузки. При таком отклонении через пять саженей высоты стена даст трещину. Паровая машина работает с вибрацией. Трещина пойдет дальше. Стены обрушатся.

— Да какое там обрушатся! — Кулаков махнул рукой. — Я двадцать лет кладу! Церкви, дома, амбары! Все стоят! Никто никогда не разбирал из-за четверти вершка!

— Церкви и дома стоят без паровых машин, — жестко сказал я. — А здесь будет машина весом в триста пудов, которая трясется каждый день по двенадцать часов. Нагрузка совсем другая. Требования совсем другие.

Кулаков стоял красный и тяжело дышал. Подмастерья бросили работу, столпились поодаль и слушали наш спор. Степан тоже подошел и молча встал рядом со мной.

— Не буду я разбирать! — рявкнул Кулаков. — Работа добротная! Стена крепкая! Вы просто придираетесь!

Я холодно посмотрел на него:

— Егор, ты нанят подрядчиком. Я инженер стройки. Мое слово закон. Если я говорю разбирать, будешь разбирать. Не хочешь, забирай своих людей и уходи. Деньги не получишь, договор расторгнут.

Повисла тишина. Каменщики переглянулись. Кулаков стоял, сжав кулаки, челюсти ходили ходуном.

Я знал, что он прикидывает. Уйти сейчас значит потерять весь заработок. А работы на месяц минимум. Деньги хорошие, Баранов платит щедро. Жалко терять.

Но и разбирать три ряда обидно. Напрасный труд, потерянное время.

Наконец Кулаков выдохнул, опустил плечи:

— Ладно, — процедил он сквозь зубы. — Разберем. Но это последний раз! Больше не позволю так придираться!

— Буду придираться столько, сколько нужно, — ответил я спокойно. — Пока стены не будут идеальными. Это моя работа.

Кулаков нагнулся и поднял кельму. Обернулся к подмастерьям:

— Василий! Архип! Берите ломы, разбирайте южную стену! Три верхних ряда!

Подмастерья неохотно двинулись выполнять приказ. Кулаков стоял, глядя на меня исподлобья.