Вчера, после осмотра мастерской, я вернулся в гостиницу, собрал вещи, распрощался с хозяином. Тот удивился:

— Что, так быстро съезжаете, ваше благородие? Не понравилось?

— Все устроило. Просто ближе к месту службы переезжаю.

Он покачал головой, но спорить не стал. Помог донести чемодан до извозчика.

Комнату я нашел по совету Крылова. Брандмайор сказал:

— На Заречной есть вдова, комнаты сдает. Чистоплотная, готовит неплохо. Двое моих пожарных у нее жили, не жаловались.

Матрена Ивановна встретила приветливо. Женщина лет сорока пяти, полная, в платке, лицо круглое, добродушное. Показала комнату, назвала цену, я согласился сразу. Она обрадовалась:

— Вот и славно! Офицер в доме это хорошо, солидно. Обеды буду готовить, белье стирать. Самовар утром и вечером. Водку не держу, так что если выпить, ходите в трактир, не носите в дом.

— Не пью, — ответил я.

— Совсем? — удивилась она. — И то хорошо. От пьянства одно горе. Мой покойный муженек вот допился, царствие ему небесное.

Вчерашний день я провел за бумагами. Утром явился в канцелярию губернского правления, присягнул, получил официальное назначение. Озеров, титулярный советник, вручил мне толстую папку с документами:

— Вот устав мастерской, штатное расписание, инструкции, формы отчетности. Изучите. Первый отчет подадите через месяц.

Потом зашел в казначейство, оформил получение жалованья. Двести рублей в год, выплата помесячно, шестнадцать рублей шестьдесят шесть копеек. Нищенские деньги, но пока хватит.

Остаток дня провел в комнате, изучал документы. Штат мастерской: восемь работников, должности кузнец, слесарь, токарь, четыре подсобных рабочих, сторож.

Жалованье работникам от двадцати до сорока рублей в год, в зависимости от квалификации. Смета расходов на материалы триста рублей в год. Список обязанностей: ремонт пожарных насосов, обслуживание водоподъемных механизмов для казенных учреждений, выполнение частных заказов с разрешения начальства.

К вечеру все выучил наизусть.

Теперь, в предрассветной тишине, я застегнул мундир, готовясь к первому рабочему дню. Матрена Ивановна постучала в дверь:

— Александр Дмитриевич! Самовар готов, каша на столе!

— Спасибо, сейчас выйду.

Позавтракал быстро. Каша гречневая, хлеб свежий, чай крепкий. Матрена Ивановна суетилась у печи, подкладывала дрова:

— Идете на службу? На мастерскую? Слышала, что туда нового смотрителя назначили. Так это вы?

— Я.

— Ну и дело вам досталось! — Она покачала головой. — Там такие работнички! Пьяницы, бездельники. Предыдущий смотритель, Сидоров, с ними водку пил, вместе воровали. Говорят, медь из мастерской таскали, на рынке продавали.

— Это изменится, — сказал я, вставая из-за стола.

Матрена Ивановна посмотрела на меня с сомнением, но промолчала. Я надел фуражку, вышел во двор.

Рассвет разгорался. Небо из серого становилось розовым, потом золотым. Воздух свежий, прохладный, пахло росой, дымом из печных труб, навозом с огородов. Кричали петухи, где-то мычала корова.

Я прошел по улице до пожарной части. Двор еще пустой, ворота распахнуты. Пожарные обозы стоят, накрытые брезентом. Из конюшни доносилось ржание, кто-то кормил лошадей.

Мастерская рядом. Я подошел к двери, вставил ключ в замок, повернул. Замок поддался с усилием. Дверь открылась, скрипнув петлями.

Внутри темно. Я распахнул ставни на окнах, впустил свет. Мастерская предстала в прежнем виде, грязная, захламленная, заброшенная.

Я снял мундир, повесил на гвоздь у двери, остался в рубашке. Закатал рукава. Взял с верстака метлу, начал подметать. Стружка, опилки, металлические обрезки собирались в кучи. Вынес во двор, в яму за сараем.

Вернулся, продолжил уборку. Пыль поднималась облаком, садилась на лицо, лезла в нос. Я чихнул, вытер лицо рукавом, продолжил работать.

Время шло. Солнце поднялось выше. За окном послышались голоса, шаги, скрип ворот пожарной части.

Часы на башне пробили семь.

Я отложил метлу, вышел из мастерской, встал у двери. Руки за спиной, спина прямая. Ждал.

Минут через десять со стороны улицы показались фигуры. Трое мужчин, шли не спеша, переговаривались. Один высокий, плечистый, в кожаном фартуке. Второй пониже, тощий, лицо небритое. Третий совсем молодой, парень лет восемнадцати, кепка сдвинута набок.

Они подошли ближе, увидели меня, замерли.

Высокий заговорил первым:

— Это вы новый смотритель?

— Александр Дмитриевич Воронцов. Смотритель мастерской. А вы?

— Трофим Кузнецов, — представился высокий. — Кузнец. Вот уже семь лет здесь работаю.

Голос хриплый, пропитой. Лицо красное, с багровыми прожилками на щеках и носу. Руки большие, жилистые, пальцы в мозолях. Фартук закопченный, прожженный во многих местах. От него тянуло перегаром.

— Филипп Иванов, — представился тощий, не добавляя отчества. — Слесарь.

Лицо узкое, небритое, глаза хитрые, бегающие. Одет в поношенную куртку, штаны заплатанные. На поясе сумка с инструментами. Руки грязные, под ногтями чернота.

— Гришка, — буркнул молодой. — Подмастерье.

Парень низкорослый, худой, лицо мальчишеское, но глаза взрослые, настороженные. Одет бедно. Холщовая рубаха, штаны из грубой ткани, лапти. Волосы светлые, торчат из-под шапки.

Я кивнул.

— Где остальные?

Трофим пожал плечами:

— Матвей и Кузьма не приходят уже неделю. Видать, в запое. Степан, токарь, вчера сказал, что заболел. Егор, сторож, вообще не видел его с месяц.

— Восемь человек по штату, пришли трое, — констатировал я.

— Так всегда, — хмыкнул Филипп. — Кому охота работать, коли не за что? Жалованье нищенское, работы навалом, смотритель старый только пил да на базар металл носил продавать.

— Это кончилось, — сказал я спокойно. — Заходите в мастерскую.

Они переглянулись, но пошли за мной. Я распахнул дверь, вошел первым. Они остановились на пороге, оглядели помещение.

— Че, убираться начали? — удивился Трофим.

— Начал. И вы продолжите. — Я повернулся к ним, посмотрел в глаза каждому. — Слушайте внимательно. Один раз скажу, повторять не буду.

Они притихли.

— С сегодняшнего дня в мастерской новые порядки. Работа начинается ровно в семь утра. Кто опаздывает больше чем на четверть часа тому штраф, вычет из жалованья. Кто не является без уважительной причины, увольнение после второго раза.

Филипп хмыкнул, но я продолжил, не обращая внимания:

— Пьяным на работу не приходить. Кто явится пьяным отправлю домой без оплаты дня. Повторится тогда увольнение.

— Да кто ж не выпьет… — начал Трофим.

— Я не запрещаю пить. Пейте дома, вечером, в выходной. Но на работе трезвыми. Это понятно?

Трофим буркнул что-то неразборчивое, кивнул.

— Воровство, — продолжил я, — караю немедленным увольнением и передачей дела полиции. Медь, железо, инструменты все числится по описи. Буду проверять. Кто украдет пойдет под суд.

Филипп скривился, но промолчал.

— Жалованье будет выплачиваться в срок, как положено. Но заработать его надо. За выполненную работу полная оплата. За простой по вашей вине вычеты.

Я обвел их взглядом.

— Кто согласен работать на этих условиях, оставайтесь. Кто не согласен, можете уходить прямо сейчас. Задерживать не буду.

Молчание. Трофим почесал затылок, посмотрел на Филиппа. Тот пожал плечами. Гришка стоял тихо, глаза опущены.

— Ну, раз вы тут, — проговорил наконец Трофим, — попробуем. Хуже не будет.

— Будет хуже, если не справитесь, — ответил я. — А теперь за работу. Первая задача привести мастерскую в порядок. Трофим, ты разбираешь горн, смотришь, что требует ремонта, составляешь список материалов. Филипп, ты чистишь инструменты, раскладываешь по местам, ржавчину счищаешь. Гришка, подметаешь пол, моешь верстаки, выносишь мусор. Я займусь токарным станком.

Они не двигались. Трофим нахмурился: