Из дома вышел старик в потертой ливрее, лакей, судя по виду. Лет шестидесяти, седой, сутулый. Подошел, поклонился:

— Здравствуйте, господа. Чем могу служить?

Савва Лукич выступил вперед:

— Мы путешественники, с дороги. Карета сломалась, верстах в четырех отсюда. Нужна помощь. Хозяин дома?

Лакей кивнул:

— Николай Петрович дома. Сейчас доложу.

Ушел обратно в дом. Мы остались ждать. Мужики у забора переглянулись, вернулись к работе, но поглядывали на нас искоса.

Через несколько минут из дома вышел хозяин.

Николай Петрович Травин оказался мужчиной лет пятидесяти пяти. Высокий, сухощавый, с прямой спиной. Лицо изможденное, с глубокими морщинами, но черты правильные, благородные. Усы седые, тщательно подстрижены. Одет в домашний сюртук серого сукна, штаны заправлены в сапоги. На руке перстень с печаткой, видимо, родовой.

Вышел на крыльцо, внимательно оглядел нас. Взгляд цепкий, военный. Бывший офицер, без сомнения.

— Здравствуйте, господа, — произнес он негромко, но четко. — Семен доложил, что у вас неприятность на дороге. Прошу, входите. Расскажете подробнее.

Мы поднялись на крыльцо, вошли в дом.

Внутри прохладно, сумрачно. Прихожая небольшая, пол дощатый, стены оштукатурены. Пахнет старым деревом и пылью. Травин провел нас в кабинет.

Кабинет обставлен по-старинному. Дубовый письменный стол, покрытый сукном. Два кресла с потертой обивкой.

Книжный шкаф со стеклянными дверцами, забитый книгами и папками. На стенах портреты в рамах, наверное, предки. Один портрет — офицер в гвардейском мундире екатерининских времен. Другой — дама в пышном платье, прическа высокая, лицо строгое.

Травин указал на кресла:

— Садитесь, пожалуйста. Семен, подай воды. И хлеба с солью, если гости не откажутся.

Лакей ушел. Мы сели. Савва Лукич сразу заговорил, торопливо, сбивчиво:

— Вот какое дело, Николай Петрович. Мы ехали в Москву, я в Москву, этот господин — он показал на Рогожина — в Харьков, а вот господин капитан, — кивнул на меня, — в Тулу. Ехали в почтовой карете, и тут на дороге обоз встретили. Возница пьяный, не уступил дорогу, задел нас. Карета съехала на обочину, колесо провалилось в яму, все сломалось. Теперь стоим, застряли.

Травин выслушал, кивнул:

— Понятно. Неприятная история. Я видел, как обоз проезжал мимо усадьбы, часа полтора назад. Не знал, что они натворили. — Он помолчал, потом добавил: — Что могу для вас сделать, господа?

Рогожин подался вперед:

— Лошадей дать можете? Хоть до ближайшей станции добраться. Мы заплатим!

Травин покачал головой:

— Лошадей, к сожалению, дать не могу. У меня всего три рабочих лошади, и все в поле сейчас. Пахота идет, посевная. Без них никак.

— А людей послать? — спросил Савва Лукич. — За мастером на станцию съездить?

— Людей тоже нет свободных. Работники все при деле. Посевная, как я сказал. Могу разве что завтра утром кого-нибудь отправить, но это не скоро.

Савва Лукич поник. Рогожин вздохнул тяжело.

Травин посмотрел на меня:

— А вы, господин капитан, молчите. Что скажете?

Я встретил его взгляд:

— Николай Петрович, а у вас самих экипаж имеется? Коляска, бричка?

Травин усмехнулся:

— Имеется. Старая дорожная коляска, еще покойного отца. Лет двадцать в сарае стоит, не езжу. Хотел продать когда-то, да кому она нужна в таком виде? — Он задумался. — Впрочем, могу показать. Вдруг пригодится.

Мы встали, вышли из кабинета. Травин повел нас через двор к большому сараю, стоявшему за конюшней.

Сарай бревенчатый, крыша дранкой. Двери массивные, на кованых петлях. Травин отодвинул засов, распахнул створки. Внутри полутемно, пахнет прелым сеном и старым деревом.

Посередине, под старой тканью, стояло что-то крупное. Травин подошел, стянул чехол. Пыль поднялась облаком, мы закашлялись.

Под тканью обнаружилась дорожная коляска.

Я подошел ближе, осмотрел.

Дорожная коляска четырехместная, кузов закрытый. Дверь одна, с правой стороны. Окна по бокам и сзади, стекла целы, но мутные от грязи. Крыша выпуклая, обтянутая когда-то кожей, теперь растрескавшейся и облезшей. Козлы спереди, для ямщика.

Обошел кругом. Колеса четыре, деревянные, с железными ободами. Спицы дубовые, толщиной в большой палец. Ступицы массивные, с металлическими втулками. Обода покрыты ржавчиной, но держатся крепко.

Рама дубовая, толстая, темная от времени. Соединения на шипах, укрепленные деревянными нагелями. В нескольких местах видны трещины, тонкие, но идущие вдоль волокон.

Рессоры железные, листовые. По две на каждую ось, передняя и задняя. Передние покрыты легким налетом ржавчины, но сохранили упругость, судя по форме. Задние заржавели сильнее, пластины слиплись, утратили изгиб.

Кожаные ремни подвески идут от рамы к кузову. Четыре штуки, по углам. Кожа толстая, некогда прочная, теперь пересохшая. Трещины по всей длине, особенно в местах крепления. Один ремень надорван наполовину.

Присел возле переднего колеса, провел пальцем по ступице. Грязь застарелая, смешанная с остатками смазки, затвердела как камень. Покрутил колесо, идет туго, с натугой. Подшипники забиты, вкладыши наверняка растрескались.

Открыл дверь кузова. Петли заскрипели, но держали крепко. Внутри два сиденья, продольных, друг напротив друга. Обивка когда-то замшевая, теперь изъедена молью. Набивка из конского волоса вылезла клочьями. Пахло плесенью и мышами.

Пол дощатый, доски рассохлись, между ними щели в два пальца шириной. Одна доска треснула по центру, но держалась. Стены обшиты тонкими панелями, местами отошедшими от каркаса.

Савва Лукич стоял рядом, смотрел с сомнением:

— Что, ваше благородие? На этой развалине далеко не уедешь.

Травин усмехнулся:

— Развалина, верно говорите. Отец на ней в Петербург ездил, еще при императоре Александре Павловиче. Потом я в Москву пару раз съездил, в молодости. А после встала, не нужна стала. Двадцать лет простояла, может, больше.

Рогожин подошел, заглянул внутрь кузова, поморщился:

— Да тут мыши, небось, гнезда свили. И обивка вся пропала.

Я обошел коляску еще раз, проверяя каждую деталь. Рама целая. Колеса целые. Оси целые. Рессоры целые. Кожаные ремни пересохли, но не порваны.

Повернулся к Травину:

— Николай Петрович, а если бы я починил эту коляску и довел ее до рабочего состояния, вы дали бы нам взять ее напрокат? С возвратом через месяц или выкупом?

Травин удивленно приподнял брови:

— Починили? Вы? Сами?

— Я инженер. Карету чинить сумею.

— Инженер… — Травин посмотрел на меня внимательнее. — А сколько времени вам понадобится?

— Два дня.

Савва Лукич фыркнул:

— Два дня? Господин капитан, вы колесо веревками обмотали, когда спица треснула, это одно дело. А тут целую коляску за два дня восстановить? Не верю!

Рогожин подхватил:

— Да бросьте вы это! Давайте лошадей наймем, доедем до станции, там что-нибудь придумаем!

Я не ответил, продолжая смотреть на Травина.

Помещик задумался. Походил вдоль коляски, заглянул внутрь, пощупал раму. Выпрямился:

— Господин капитан, вы говорите два дня. А что вам нужно для работы?

— Инструменты, материалы, помощники. У вас есть мастеровые?

— Есть. Плотник Архип, мужик толковый, хоть и угрюмый. Кузнец Тимофей, молодой еще, но руки золотые. Инструменты в мастерских имеются, пилы, рубанки, молотки, клещи. Кузница действующая, горн, наковальня. Материалы… — он задумался, — доски есть, железо есть, кожа найдется, деготь, пакля, гвозди. Что еще нужно?

— Пока хватит.

Травин снова посмотрел на коляску, потом на меня. Помолчал, задумчиво поглаживая усы.

— Господин капитан, скажите честно, вы действительно уверены, что справитесь? Не обижу, если откажетесь. Коляска старая, работы много. Можем попробовать по-другому устроиться, завтра утром пошлю человека на станцию, к обеду вернется с известиями.