Я её в тот вечер не трогал.

Не лез с утешениями, не пытался говорить банальные фразы из дешёвых мотивационных книжек. Просто периодически приносил кофе и что-то поесть.

Она механически жевала, пила, смотрела в одну точку. Время подползло к восьми вечера, на улице начало темнеть, а она всё так же сидела в одной позе.

В какой-то момент я просто спросил:

— Тебе есть куда идти?

Она подняла глаза. Взгляд был не стеклянный, нет. Он был слишком живой для стекла. Там читались и обида, и злость, и растерянность. Но поверх всего этого — пустота, когда человек впервые понимает, что его мир строился на песке.

— Нет, — тихо сказала она. — Могу я остаться в офисе?

Как мужчина я мог бы сказать: «ну да, конечно, ложись на диван, переживёшь». Как человек, которому по факту уже сорок семь, я не мог оставить девочку ночевать в холодном офисе. В моём понимании это был ребёнок в беде. По паспорту двадцать один, физически — взрослая девушка, но по состоянию сейчас — именно ребёнок, у которого только что выбили землю из-под ног.

— Поехали ко мне, — сказал я тогда. — В офисе ночевать не будешь.

Дома меня догнала очевидность, которой я, честно говоря, не сразу уделил внимание.

Спать с ней на одной кровати я не мог и не хотел. Не потому, что она была некрасивой, как раз наоборот. А потому что это был бы самый дешевый и подлый способ воспользоваться ситуацией: девушка в шоке, вся жизнь рушится, а ты тут такой «добрый рыцарь», который утешит её в постели.

Не моя это история.

Поэтому я пошёл в ближайший гипермаркет, купил надувной матрас, вернулся, накачал его прямо в комнате и постелил у кровати. Она, конечно, попыталась возразить:

— Рома, давай я на матрасе, а ты на кровати… неудобно как-то.

— Никаких вариантов, — отрезал я. — Ты на кровати. Я на полу. Даже не обсуждается.

Папа в прошлой жизни учил меня бить мужиков, если они ведут себя как мрази. Мама учила никогда не относиться к женщинам как к вещи. Кажется, оба были в чём-то правы.

Утром, когда я вышел на кухню, Ксюша уже сидела за столом. По-взрослому поздоровалась, поблагодарила за ночлег, за то, что не трогал её весь вечер.

Вроде бы всё «нормально». Но это было «нормально» только из её уст, тело же её говорило об обратном.

Плечи опущены чуть ниже, чем должно быть при обычной усталости. Пальцы крепко сжимаются на кружке. Взгляд будто и осмысленный, но фиксируется либо на одной точке, либо на мелочах, не имеющих значения. Дыхание ровное, но время от времени даёт чуть более глубокий вдох — так обычно тело пытается сбросить внутреннее напряжение, которое не выпускают наружу словами или слезами.

Она разговаривала. Да.

Но по всем признакам всё внутри у неё продолжало рушиться. И если в этот момент оставить её в покое, дать ей дальше падать внутрь себя, оставить одну — можно получить затяжную депрессию, которая аукнется не только ей, но и всем, кто окажется рядом. Включая меня.

Вот тогда я и решил: нужно начинать её вытаскивать. Потихоньку. Без психологических лекций. Без «давай поговорим по душам». Не теми инструментами. Для таких вещей куда лучше работают шутки, лёгкий троллинг и простое человеческое участие.

Я стал вести себя с ней проще. Не как с только что нанятой помощницей или пострадавшей стороной дела, а как с человеком, который теперь в моей зоне ответственности. Где-то подколол, где-то ответил на её колкость, где-то специально перевёл разговор на какую-нибудь ерунду, лишь бы только вытянуть её мысли из этой чёрной воронки.

И это сработало.

Не сразу. Не волшебной палочкой.

Но постепенно, день за днём я видел, как в её реакциях появляются нормальные эмоции. Сначала осторожная улыбка, потом лёгкое фырканье, потом уже и полноценные шутки в мою сторону. Её флирт, который сейчас так красиво оформился в ванную, в платье, в чулки, начинался тогда — с мелочей. С комментариев про мой возраст, манеру одеваться, привычки. С попыток поймать меня на неловкости.

Я прекрасно понимал, откуда это всё росло.

У неё в жизни был один центр — мать. Любовь к матери занимала всё пространство. Теперь эта любовь в одночасье осталась без адресата.

А пустота внутри долго пустой не бывает. Она чем-то заполняется. И самым очевидным оказалось то, что стояло ближе всех: я.

Она видит перед собой парня двадцати одного года — условного ровесника.

Но этот «ровесник» думает, говорит и действует, как мужчина заметно старше. Мужчины постарше всегда притягивают девушек, особенно тех, кто рос в деформированной семье без нормальной мужской фигуры. А здесь ещё и бонус — я вытащил её из схемы, защитил от прямого удара, взял домой, купил для себя матрас, не тронул.

Для неё это набор признаков «надёжного взрослого».

Для меня же она очень странная смесь.

С одной стороны — молодая, привлекательная, умная женщина, с которой в теории можно было бы построить нормальные отношения. С другой — девочка, которой психологически сейчас лет семнадцать максимум, а по уровню доверия ко мне — вообще лет двенадцать.

И ты одновременно можно увидеть в ней того, с кем можно было бы разделить ночь, и того, кого нельзя предать ни при каких условиях.

Не самый простой коктейль.

Отдельная история — особняк.

Через день-два после той ночи встал простой бытовой вопрос: ей нужно во что-то переодеваться.

Её вещи остались у матери. Денег на новый гардероб у неё нет. Свои я тратить на это не планировал — не потому, что жадный, а потому что это очень тонкая граница между помощью и превращением в кошелёк. Плюс у меня был ещё один ресурс — Максим и его «одна просьба», которую я не собирался сливать на мелочи.

Особняк матери сейчас находился под наблюдением людей Драгомировых. Им нужно было поймать саму хозяйку.

Я мог позвонить, сказать: «Ребята, пустите нас внутрь, заберём вещи, и разойдёмся миром».

Они бы, скорее всего, пошли навстречу. Но тогда я бы использовал ту самую возможность, которая может понадобиться в куда более серьёзный момент. А я не привык тратить такие вещи на то, что можно решить иначе.

И вот тут пригодилось то, что Ксюша — не просто девушка с красивыми глазами, а маг иллюзий. Да, ещё сырая, да, без боевого опыта. Но уже умеющая менять внешность и повадки так, чтобы с расстояния трёх шагов её не отличить от оригинала.

Мы подъехали к особняку на машине Женька и остановились неподалёку.

Я показал ей наблюдателей, объяснил, где скорее всего расположены посты, как они должны меняться, что делают, когда им скучно. Она слушала внимательно, без привычной болтовни. В такие моменты особенно ясно видно, что у неё с головой всё более чем в порядке.

— Задача простая, — сказал я. — Ты копируешь одного из охранников, заходишь через служебный вход, поднимаешься к себе в комнату, забираешь только своё. Ни украшений матери, ни документов, ни денег, ни ничего лишнего. Нам нужно просто, чтобы у тебя были твои вещи. Никакой художественной самодеятельности.

Она кивнула.

На секунду прикрыла глаза, вдохнула, и я прямо чувствовал, как она собирает на себе иллюзию.

Через пару мгновений передо мной стоял парень из охраны, которого мы только что видели на перекуре: походка, ширина шага, угол поворота головы, манера держать плечи — всё совпадало.

— Ну, — сказал я, — вперёд, боец. Только помни: ты не в кино. Любая глупость — и мы оба будем потом очень долго объясняться.

Она усмехнулась — уже в чужом лице — и пошла.

Я остался в машине, делая вид, что просто жду кого-то. В таких ситуациях самое сложное — дать другому человеку сделать шаг самому, не побежав решать всё за него. Особенно, когда этот человек — не твой оперативник, а девушка, у которой пару дней назад рухнула вся прошлая жизнь.

Минут через тридцать она вернулась, уже в своём теле, с двумя чемоданами и сумкой.

Вид у неё был… странный. Снаружи — уверенность. Даже, можно сказать, лёгкая гордость собой: миссия выполнена, я справилась. Перекинулась какой-то шуточкой, мол, «ну вот, ещё чуть-чуть и могла бы в театр поступать».