Серёга замялся. Плечи сжались. Глаза ушли чуть в сторону — микросекунда, но достаточно. Поза закрылась, ладонь ушла к инструменту перед ним, как будто он его поправляет — классический жест «сказал лишнего».

Такой человек не обычный ремонтник. И не такой уж простой, каким хочет казаться.

Но вслух я сказал только:

— Совпадение. Мне просто повезло.

— Ну да, ну да… случайности не случайны, — протянул он.

Потом махнул рукой:

— Ладно, не буду тебя отвлекать. Беги. Там тебя девушка ждёт.

— Ой, всё, — бросил я и развернулся к себе в офис.

Виктор Драгомиров уже тридцать лет занимал пост главы рода. И в первый раз за это время он ощущал странное, неприятное подползание сомнения — как будто что-то давило изнутри, заставляя взглянуть назад, в ту самую историю, к которой он не любил возвращаться.

Он сидел за массивным чёрным столом — тем самым, за которым когда-то сидел его отец, и его дед, и глава рода до них. Стол был отреставрирован десятки раз, каждая царапина на нём переживала новое рождение, и всё равно оставалась частью истории. Фамильная реликвия. По ценности — дороже любого его предприятия. Не как вещь, нет. Как память, как корень, как живая плоть рода.

Солнце било Виктору в спину через высокие цветные витражи, отбрасывая на каменный пол тёплые, переливающиеся пятна. Эти витражи ставили ещё при его прапрадеде, и Драгомировы свято хранили традицию: поместье должно выглядеть так же, как в тот день, когда предок построил его.

Да, внутри теперь проведено современное электричество; в углу тихо светился монитор нового поколения; на полке стоял проектор; в стенах был тёплый контур. Но всё это вплетено в старину так аккуратно, что не резало глаз.

Кладка стен — та самая, многовековая. Местами швы неровные, где-то камень чуть выщерблен. Специально сохранено. В некоторых комнатах даже не трогали оригинальную структуру камня, укрепляя её магическими растворами, чтобы она простояла ещё сотню лет. Кабинет не был исключением: современность здесь всегда стояла на службе традиции, а не наоборот.

Виктор провёл ладонью по краю стола — жест машинальный, но почти медитативный. И именно в этот момент ему вспомнился Кранов.

Он был одним из тех, кто отправлял того на плаху. Дело выглядело идеальным: улики безукоризненно собранные, признания косвенные, сроки давили, политика требовала реакции.

Всё было ровно.

Слишком ровно.

Спустя пятнадцать лет Виктор наконец позволил себе признать то, что ощущал тогда.

В этой истории был чужой след.

Чужая рука.

Чужая воля.

И главное — сам Кранов. Он не сопротивлялся. Не оправдывался. Стоял, как человек, который закрывает собой кого-то другого. Не как преступник — как отец.

Наверное, именно поэтому Виктор когда-то позволил Максиму жениться на дочери Белозерских, зная, что та по крови — Кранова. Это было что-то вроде маленького, тихого искупления. Даже себе он в этом не признавался, но внутри — да, именно так.

Тем более что несколько баронских ветвей Крановых тогда перешли под его управление. Не в старом смысле — без клятв, без мечей — а финансово. Их активы, их долги, их счета. Всё лежало в его сейфах, велось его экономистами. Род был уничтожен, а остатки растворились под его рукой.

И вот теперь… пришло известие.

Его сын, Максим, выдвинулся с частью дружины к поместью Крановых. Причина — неприятная: невеста воровала деньги и носила их своей биологической матери.

Виктор знал, что три женщины из Крановых выжили. Знал, что Белозёрские взяли младшую. Но он не ожидал, что мать когда-нибудь начнёт действовать — тем более так грубо, так близко к его роду.

Он взял телефон, набрал главу охраны.

— Усильте меры. Держите его в зоне контроля. При необходимости — разрешаю огнестрел.

Короткий ответ. Подтверждение.

Всё.

После этого Виктор задержал взгляд на экране. Номер, который он собирался набрать, прямо сейчас перед ним и ему категорически не хотелось нажимать кнопку вызова.

Но выбора не было.

Он нажал.

Трубку подняли после первого же гудка.

— Слушаю тебя, Витя, — сказала она своим неизменным, спокойным голосом.

Виктор выдохнул через нос.

— Госпожа… вы уже слышали?

— Да.

Поднявшись в офис и толкнув дверь, я застал сцену, к которой не был морально готов.

Чёрный засранец разлёгся на спине прямо на коленях у Ксюши, вытянул лапы и урчал так, будто ему делают персональный массаж в пятизвёздочном котелье. Она то пузико ему чешет, то шею, а он только глаза прикрывает и подмахивает хвостом.

Вообще-то я знаю, что коты не любят, когда им трогают живот.

А этому — нравится.

Конечно. Где логика, где правила — и где мой кот.

Зато Ксюша больше не плачет. Сидят они вдвоём на диване, как добрая старая парочка: один ластится, вторая улыбается.

Я даже опешил. Не то чтобы ревность — но я точно не был готов увидеть, как кот, который пару дней назад передавал мне свои категоричные мысли о том, что девушка «шмара», теперь лежит у другой на руках, как барин, и получает удовольствие.

«Ну всё понятно», — подумал я. — «Предал меня, хвостатый».

Чтобы разогнать эту чересчур милую атмосферу, я решил зайти резко:

— Ксюша, кстати… а сколько тебе лет?

— Двадцать один, — ответила она, даже не задумываясь. А потом ойкнула, посмотрела на меня виновато. — Мы тут немножко поигрались… он меня успокоил.

Я вздохнул, подошёл ближе и протянул ей стакан:

— Вот твой кофе.

Она взяла — и сразу заметила надпись на картонке.

Нахлебница.

Бровки у неё тут же свелись в сердитую ниточку.

— Я вообще-то могу быть полезной…

— Да-да, — кивнул я. — Мы об этом ещё поговорим.

Я поставил на стол второй стакан — свой — и выложил пакет с выпечкой. Демонстративно открыл коробку, чтобы запах растёкся по комнате.

— Кстати, вот, — кивнул я на круассаны и маффины. — Можешь перекусить.

Кот в этот момент спрыгнул с дивана, важно направился ко мне, но я метнулся за стол так быстро, будто меня током шибануло. Не хватало ещё, чтобы этот наглец начал выбивать еду или требовать свою долю.

Он остановился, зыркнул, потом повернулся обратно к Ксюше.

«Вот и ладно», — подумал я. — «Вот пусть кто тебя чешет, тот и кормит».

Я поставил локти на стол и посмотрел прямо на девушку:

— Давай разберёмся с твоей матерью. И вообще — со всем этим. Пока всё горячее, пока эмоции живые — лучше закрыть вопрос сейчас, чем потом опять выковыривать.

Она сглотнула.

— Может быть… не сейчас? Я ещё не отошла.

— Нет, — покачал я головой. — Сейчас — лучше. Потом будет тяжелее. И ты знаешь, что я прав.

Внутри я отметил, что это прям классика психологии: когда рана ещё не покрылась коркой, её легче дочистить. И да — пока эмоции не упали, пока она не закрылась — самое время говорить. К тому же… мне нужно понять, кто она для меня.

У меня уже был зародыш решения: Ксюша как секретарь и напарник — слишком удобное совпадение, чтобы им не воспользоваться. Маг иллюзий, которая может спрятать себя… и, возможно, однажды — меня. Отличное дополнение к моему ремеслу.

Но это, конечно, при условии, что она согласится.

Пока я это прокручивал в голове, она, кажется, прокручивала своё: говорить или нет.

Потом выдохнула и посмотрела прямо на меня:

— Да. Хорошо. Давай. Я согласна. Что тебя интересует? Ты же не расскажешь Элизабет и Максиму?

И вот тут я действительно задумался.

После того, как детектив впечатал Антона в асфальт и выбил из него весь дух, Антон, конечно же, придумал себе куда более героическую версию произошедшего. Пацанам он потом расскажет, что дрался не с каким-то тощим мальцом, а как минимум с шестью накачанными мужиками. Всех положил. Последнего — уже почти. Просто тот, падла, лежа на земле, подножку сделал.

Вот отсюда и шишка.