— Не нравится мне это, Гриша. Слишком уж мудрено. Ежели горцы… Да не, не похоже на них. Сам что думаешь?

— А черт его знает, прости господи, — перекрестился я. — Может, и горцы за Умара мстят, а может, от Жирновского привет. Хотя ума не приложу, на кой я ему сдался. Но граф точно знает, где меня искать.

— А Иваны те, которых ты уму-разуму поучил в Пятигорске, могут?

— Да не, деда. Я там чисто сработал, живых не осталось, кроме бабы. Но та и не видала ничего — я в маске был. Хотя…

— Чаво еще?

— Ну, могла понять, что я… как бы это сказать… подросток, в общем. Не взрослый муж. А коли догадалась да своим напела, то они и перетрясти могли город. Узнать, кто приезжал, кто что серьезное покупал. В общем, непросто, но связать два и два, наверное, могли. Блин, деда, рука тогда на бабу эту не поднялась…

— Ну, Гриша, крови лишней, если можно, избегать всегда надобно. И то, что ты ее в живых оставил, дело доброе, — он почесал затылок и добавил тихо, почти шепотом: — Гавриле Трофимычу скажи. Пусть прознает, у кого такое ружжо немецкое имеется. Редкость большая, а вдруг выйдет?

Я кивнул, покосился на работников, которые возились с баней. Сидор копал небольшой прудик, в котором будет скапливаться вода. Излишки станут уходить обратно в ручей.

По плану — вкопать трубу, и будет слив, как в ванной, за участок выходить. Там тоже небольшую канавку прокопаем.

— Ладно, дед, пойду до Строева дойду — авось атаман что посоветует.

Атаман стоял у колодца, подставив лицо под утреннее солнце. Услышал шаги, обернулся.

— Григорий? Что стряслось?

— Здрав будь, Гаврила Трофимыч, дело срочное, — сказал я, доставая пулю. — Под Волчьим оврагом стреляли в меня и, видать, знали, что я там пробегаю.

Атаман нахмурился, повертел в пальцах свинец.

— Форма какая диковинная…

— Видать, стреляли скорее всего из винтовки Дрейзе. У немчуры на вооружении стоит, но в наших краях редкость большая. Больше месяца назад, как был в Пятигорске в оружейной лавке, там такая продавалась. А вот когда в последний раз зашел — не было.

Он прищурился:

— Где точно это случилось?

— В версте от станицы, за терновником. Насторожили бутылку, волос привязали. Я должен был так сигнал подать стрелку и под выстрел вылететь. А заметил — случайно вышло — и зашел немного со стороны. Увидел тень в темном. Похоже, черная бурка длинная накинута, на лице — маска или платок. Лошадь у стрелка рядом дожидалась, все продумал стервец.

— Ну я подобрался и пальнул. Точно попал: видал, как того развернуло в седле, но удержаться сумел и дал шенкелей. Ушел супостат.

Гаврила выругался.

— Знать бы, кто… Сейчас гадай: горцы ли, али кто еще. А может… — он замолчал, глядя прямо на меня. — Может, кто из наших, кому ты, парень, поперек горла стал.

Он еще помолчал, вертя пулю, потом кивнул:

— Сделаем так. Никому ни слова, языком об этом не трепи. Я пластунов пошлю со следопытом Захаром — глянут место. А ты пока по станице без дела не шатайся. Вон хозяйством своим занимайся — все никак не угомонитесь, долбите и долбите там что-то! Он махнул рукой в сторону нашей новостройки.

— И еще — не бегай больше по той тропе. Коли невмоготу, каждый раз направление меняй и не повторяйся.

— Принял, Гаврила Трофимыч.

— Ну и добре, — он вернул мне пулю. — А теперь иди, отдыхай, да смотри, не учуди чего.

Дойдя до двора, я передал деду наш разговор с атаманом, переоделся и включился в работу, которая наконец-то уже близилась к завершению. Первым делом занялся подставками для труб. На триста метров канавы нужно было их много — штук двести, если ставить через каждые полтора метра.

Прикинули: делать из глины. Обожженные простоят дольше дерева, не сгниют в первый же год. Мирон сколотил форму из досок, а я набивал ее глиной, трамбовал и ставил сушиться под навесом. Потом все это придется обжигать — морока, конечно, но куда деваться.

Тем временем Мирон с Трофимом и Пронькой вовсю занимались баней. Сруб уже стоял, шла работа с крышей.

Мирон все норовил, как положено, глиной баню обмазать, но я настоял этого не делать. Видать, здесь так принято, чтобы щелей не было.

А я был уверен: такая баня дышать не будет. И внутри штукатурки мне тоже не надо. На меня, конечно, подивились, но недолго.

Баня дышать должна. Если сруб правильно выставлен, да между бревен мох положен как следует — больше ничего и не требуется.

По крайней мере, так сосед в прошлой жизни говаривал, когда я ему в нашей вологодской деревне помогал. Эх, помню, как мы в мае в воду прыгали, когда в половодье Северная Двина из берегов выходит, аж до самого дома вода, будто море…

И здесь, думаю, все работать будет как надо. К черту эту глину на бревнах — только портить.

Печник Ефим, мастер лет пятидесяти, коренастый, с умными глазами, уже вовсю с печью управлялся. Котел на пятнадцать ведер вмонтировал прямо в кладку, ловко орудуя кельмой и уровнем.

— Гриша, глянь-ка, — позвал он меня. — Колосники сюда ставлю, тяга хорошая будет. Дрова хоть сырые пихай — прогорят.

Я одобрительно кивнул:

— Делай, Ефим, как знаешь. Ты тут мастер.

К обеду Аленка с Машкой позвали всех к столу.

Расставили миски с дымящейся картошкой в мундире, положили по куску сала с прослойкой мяса, поставили глиняный кувшин с квасом.

К вечеру закончили с черепицей. Трофим и Пронька слазили с крыши усталые, но довольные. Стояли, разглядывали свою работу. Крыша теперь лежала ладно. Края подрезали аккуратно, на конек медную полосу положили — вода с дождем не попадет.

— Ну вот, и крыша готова, — вытер пот со лба Трофим. — Теперь хоть ливень — внутри сухо будет.

Я кивнул, глядя на темнеющую кровлю бани. Теперь она вместе с домом смотрелась очень здорово. Эти строения заметно выделялись на фоне соседских соломенных крыш.

Завтра Мирон начнет предбанником заниматься. Помещение почти на две сажени вышло. Плотник будет тесом зашивать. Печник Ефим принес глину, начал выводить топку в предбанник.

— Ну ты, Гриня, и учудил, — усмехнулся он. — Не видывал такого. А сейчас гляжу — ладно выходит.

— Конечно, Ефим. Сиди на лавке да подбрасывай дровишки, а угар в баню не идет. И не жарко за огнем сидеть. Одно удовольствие. Ну и зимой тут тепло будет, когда баня топится. В общем, одни плюсы, правда возни побольше.

— Да не особо, Гриня, добре, добре выходит.

Я и про отвод воды не забыл.

Канаву под баней вырыли, глиной обмазали, потом песком с галькой засыпали. Вода из бани будет по ней под горку стекать.

— И откуда у тебя это все? — кивнул дед на баню и дом.

— Не знаю, деда. Ну а что? Надо все по-людски сделать, чтобы нам удобно было. Для себя же стараемся.

Я усмехнулся:

— Вот коровы еще не хватает. Но, думаю, мы ее сей год заводить не станем. Это уж на будущий: скотник поправим да расширим. И купим буренку — пускай Аленка управляется. А пока от Трофима молочка поносим.

— Любо, Гриня! — дед тяжело вздохнул. — Вот бы Матвей, царство небесное, порадовался такому помощнику. Да и матушка твоя…

Он сглотнул и перевел взгляд на небо.

Днем, на следующий день, ко двору подошел сам Гаврила Трофимыч. Остановился у калитки, кивнул мне:

— Гриша, пойдем-ка, место-то глянем.

Я отложил глиняную подставку, вытер руки о портки.

— Сейчас, атаман, умоюсь да хоть портки сменю.

Сунул за пояс револьвер, проверил нож. Дед с лавки молча проводил нас взглядом. Мы двинулись в сторону оврага. С нами были пластуны: Артемий — здоровяк с медвежьими плечами, Яков-старшина и Захар-следопыт.

Шли не спеша, делая вид, будто просто осматриваем окрестности. Я отметил, какой легкий шаг у пластунов: вроде здоровые мужики шагают, а ни единая веточка под ногой не хрустнет. День стоял ясный, солнце припекало. В воздухе пахло полынью и нагретой землей.

— Вот тут, — показал я на развилке троп. — Здесь волос был натянут.