Подсвеченное прожекторами небо выглядит серым, ненастоящим. Но даже так видны длинные росчерки сгорающего в атмосфере мусора и призрачное сияние в верхних слоях. Будто разноцветная дымка.

Кто-то заорал истошно, как обезьяна, падающая с дерева. Следователи развернулись и увидели, как один из трупов дёргается.

Она видела свет и тьму. Чувствовала холод и воду, но ничего не могла сделать. Странно, даже больно не было, до тех пор, пока под руку не вонзился стальной шип, и тело не повисло на ране.

Затем были вспышки света, чувство холода и тепла. Она забылась. Снова очнулась спустя целую вечность, что длилась два удара сердца. О, Орсар-дей, что с ней происходит?

Пилот писал отчёт. Обыденный патруль резко обернулся целой горой бумаги и бесполезных разговоров. Это раздражает, ведь отнимает драгоценное время. А у пилотов его очень мало. Большую часть отжирают проверки перед вылетом: скорость и острота зрения, реакция, выносливость и ещё с полсотни показателей.

Тело пилота — самая важная деталь в истребителе. Только от него зависит успех в глухих вылазках, когда нет ни связи со штабом, ни навигации. Пилот обязан быть если не совершенным, то функциональным на сто десять процентов.

Маленькое военное общежитие в этот раз заждалось его допоздна. Нирел, покачиваясь от усталости, бросил на стол ключи. Пересилив себя, стянул лётный комбез и плюхнулся на кровать. Лицом вниз. Но так сон не идёт. Он перевернулся на спину и только сейчас заметил письмо в контейнере на двери.

Выругался и с трудом поднялся. Нет, ему не тяжело, просто так не хочется вставать. Письмо маркировано печатью Министерства обороны. Ну конечно, кто же ещё ему будет писать. Только начальство и налоговая. К счастью, доходы военного не облагаются налогом, к несчастью, тратить их некогда. До ближайшей увольнительной почти полгода.

Нирел сел на кровати, подцепил конверт ногтем и резким движением вскрыл. Один-единственный листок. Почти без текста. Приказ о переводе в новое подразделение. Пилот сглотнул, руки мелко затряслись. Приказ выскользнул и, покачиваясь, опустился на пол.

Ему страшно. Он сам не понимает почему, но как же страшно.

Завтра приказано явиться на сборный пункт, с которого перебросят в новую часть. На передний край, на стык трёх государств. Если даже его забирают, значит, война на пороге.

Нирел прикусил губу, мотнул головой и полез в тумбочку. Одна-единственная таблетка снотворного. Раз уж завтра ему не летать, то можно себя побаловать.

Ему снился воздушный бой. Не тот, что был днём, то даже дракой не назвать. Вертолёт был беззащитен. Нирел видит нечто ужасное. Полная тишина. Локальный ЭМИ уничтожил всю активную электронику. Вся координация подразделения полетела в пекло. Контуры истребителей несутся через рваные облака. Мимо тянутся трассеры от зенитных орудий. Настоящий свинцовый дождь, идущий снизу вверх, и каждая капля калибром 130 миллиметров.

Пули прошивают броню, как игла — бумагу. Рвут в клочья, и товарищи падают сквозь серые облака в полном молчании. Нирел сжимает штурвал, совершенно не понимая, что делать, куда стрелять и как спастись. Тело действует рефлекторно, давит на педали, дёргает штурвал, будто стараясь вырвать.

Истребитель швыряет из стороны в сторону, закручивает, и от перегрузок темнеет в глазах. Из носа уже течёт кровь, а Нирел продолжает уворачиваться от длинных очередей. Забыв о задании, забыв о товарищах, забыв о самом себе.

Очередной истребитель вспыхнул от попадания неуправляемой ракеты. Нирел готов поклясться, что видел, как нос распускается, подобно цветку, объятый пламенем. Видел, как пилот кричит, сгорая, а его фонарь покрывается трещинами и чернеет изнутри.

Нирел кричит, представляя, как сам сгорит в кресле, а руки тянутся к рычагу катапульты. Но ведь и это не шанс на спасение, просто чуть более медленная смерть. Медленно опускайся на землю и жди, пока тебя поймают в прицел.

Нирел проснулся, упав с кровати, и долго лежал, жадно хватая ртом воздух и пытаясь успокоить сердце. В окно заглядывает трепетный рассвет, пение птиц пробивается даже через двойной стеклопакет. Впрочем, окно приоткрыто, и Нирел может слышать, как скребёт метла по бетону.

Шкряб-шкряб.

И в этом звуке он слышит далёкие отзвуки пуль, рвущих фюзеляж. Сердце сжимается, рвётся из груди, обливаясь кровью. Нирел перевернулся на спину, раскинул руки и задержал дыхание. Может, проще закончить всё так. Просто перестать дышать.

Проклятье, он до сих пор не может понять, почему его вообще допускают до полётов. Да таких, как он, даже на винтовочный выстрел нельзя подпускать к штурвалу.

Рентгеновские снимки висят на световой панели, и кости отдают синевой. Целая конференция врачей собралась вокруг и живо обсуждает причины выживания пациента. С другой стороны, у стекла в палату стоят двое в строгих костюмах. Седая женщина с лицом злой рыси и мужчина с только пробившейся проседью на проборе.

Оба смотрят на пациентку.

Женщина, чуть за тридцать, с лицом, замотанным бинтами, и с подключёнными дыхательными трубками. Аппаратура слева от кровати размеренно пищит, а по капельницам поступают лекарства. Её ввели в медикаментозную кому по настоянию врачей. Что впрочем на руку агентам, позволяет продумать план действий.

Седая потянулась за сигаретами, вспомнила, где находится, и цыкнула, отдёрнула руку. Мужчина протянул жевательные пластинки в яркой упаковке и пояснил с улыбкой:

— Никотиновые, специально беру для таких случаев.

Седая смерила их и его взглядом, закатила глаза.

— Мерил, это по-гейски даже для тебя.

— Не более, чем совать в рот продолговатые и горькие предметы.

— В моём случае это нормально. — Фыркнула Седая и постучала пальцем по стеклу. — Имя уже узнали?

Мерил спрятал жвачку во внутренний карман, ничуть не обиженный. Покосился на спорящих врачей, на распахнутую дверь в палату. За ней стоит военная охрана, и оружие снято с предохранителя.

— Да, Грэйн Аркштайн, археолог.

— Горянка… — пробормотала Седая, и крылья носа дёрнулись, на лице проступило лёгкое отвращение. — Быстро вы управились. Она была агентом?

— Нет, пару раз попадалась, перейдя границу в спорных областях. Не привлекалась, так как всё замяли. Наши археологи также часто плутали.

— Ну, в этот раз у неё была уже не просто экспедиция, — заметила Седая. — Других идентифицировали?

— Пару человек, несколько её коллег и пара контрабандистов.

— Тоже горяне?

— Да.

Мерил бросил в рот пару пластинок жвачки. Седая посмотрела на него со смесью презрения и отвращения, снова повернулась к стеклу и заложила руки за спину.

— Есть догадки, что они там делали и за что получили пулю?

— Ни малейших, Синая, — мужчина покачал головой. — Только догадки. В руинах был центр управления беспилотными орбитальными объектами.

— Кому понадобилась информация о мусоре?

— Возможно, там были чертежи, но…

— Это значит, у горян есть способ дешифровки, — закончила Синая, сощурилась. — Скажи, девочка, если выживет, сохранит память?

— Конечно, это же недешёвый шпионский опус.

— Это хорошо. — Синая кивнула и рефлекторно прижала два пальца под нижнюю губу. — Пустая болванка была бы бесполезна. Пошли к ней парочку спецов с полным набором препаратов. Добавим парочку полезных нам воспоминаний.

Нирел вошёл в ангар нового места дислокации. В спину бьёт рассвет, и длинная тень рассекает бетон. Истребители стоят в два ряда, накрытые плотной тканью, словно призраки. Один накрыт слегка небрежно, и вокруг полно следов ботинок. Рядом кто-то пролил машинное масло.

Быстрый шаг, ткань сорвалась легко, скользнула по гладкому металлу и упала на лужу, быстро пропитавшись. Истребитель пристал перед Нирелом во всём великолепии. Резкие контуры, острый нос и крылья с хищным изломом. Красный цвет контрастирует с белыми и чёрными линиями. Над передним шасси выгравированы имена. Тонкий столбик — перечисление всех пилотов, что садились за штурвал. «Нирел» значится последним, во всех отношениях.