Время тянется, как застывающая карамель. Грэйн сжалась в комок, против воли представляя, дым и прячущееся за ним пламя заполняет мир. Воображение усиливает жар и удушье. Девушка прижала кулаки к груди, вдавила лицо в подушку. Боль, пульсирующая в черепе, перестала быть такой значимой.

Нечто ударилось о стенки контейнера, заскрипел, завизжал металл и внутрь брызнули искры. Широким конусом пересекли помещение и ударились в противоположную стену. Вместе с ними контейнер наполнил свет и холодный воздух.

В расширяющуюся щель протиснулся ствол винтовки, кто-то выматерился на высокогорном наречии. Край оттянулся под давлением «рычаг», и в него вцепились пальцы в жёстких тактических перчатках. Где каждая фаланга прикрыта пластинкой, делая их схожими с латными. Только пластинки из металлического стекла, аморфного металла. В таких перчатках удобно карабкаться по скалам, и в бою пальцы защищены от осколков.

Двое мужчин оттянули лист слоёного металла. Один с винтовкой наперёд заглянул внутрь, крикнул остальным. Полез внутрь, пока УШМ расширяет проход. Грэйн вперила в него дикий взгляд, как кошка, загнанная в угол, ожидая пули в лицо. Ещё одной. А может, в этот раз в грудь?

Мужчина пробился через поваленную и дымящую аппаратуру, винтовку отпустил, и она повисла на ремнях. В правой руке сверкнул нож с пугающе длинным лезвием. Кажется, на металле отразилось искажённое лицо в бинтах. Десантник ухватил девушку за плечо и полоснул ножом по ремням, деловито и даже не обращая внимания на её страх. Освободив, осмотрел девушку на предмет травм. Сощурился, оценив бинты на черепе и проступающие сквозь них пятна крови.

— Носилки, цель ранена! — Крикнул он, спрятал нож в ножны на левой стороне груди, подвешенные рукоятью вниз.

Проход расширили, и кусок стены упал на землю как пандус. Внутрь заглянуло ещё несколько мужчин, и Грэйн увидела за их спинами массивный транспортный вертолёт. К раздутому боку машины наспех приварены пучки труб с тепловыми ловушками.

Спаренные винты медленно вращаются, и ветер гонит по рыхлой земле мелкую пыль. Вдали возвышается полоса деревьев, а за ней только небо. Сильные руки подхватили Грэйн, придерживая голову, как младенцу, чьи мышцы шеи ещё не окрепли. Она сама прижалась к груди военного и на миг забылась, разомлев от облегчения.

Металлизированные пальцы холодят кожу через тонкую ткань, ветер задувает под «подол». За пределами контейнера на неё обрушились звуки, тяжёлые, как скалы. Рокот винтов, рёв реактивных двигателей и голоса. Проклятье… боль в ране усилилась. Порыв ветра швырнул в лицо мелкую пыль, Грэйн оторвали от груди и уложили в полевые носилки: плотная ткань, натянутая меж складных шестов.

Голову зафиксировали ремнём, и человек с нашивками медика склонился над ней. В сгиб локтя кольнуло иглой и нечто тёплое заструилось по вене.

Двое десантников подняли носилки, потянули к вертолёту. Грэйн скосила глаза и увидела покосившийся фургон с метками медицинской службы. Развороченную кабину и двух человек на чёрной земле. Один лежит лицом вниз, всё ещё сжимая короткий автомат. Второй привалился колесу, и пустые глаза смотрят в холодное синее небо.

Нирел вырвался из зоны досягаемости с мерзким привкусом на языке. Как и всякий раз, когда его отрывают от любимого дела против воли. Истребитель мчится над лесом, догоняя Винель. Топливо сгорает стремительно, надо бы подняться выше и отключить двигатели. Позволяя подъёмной силе и инерции, нести его к цели.

Но нет, нельзя. ДРЛО может отследить до аэропорта. А это совсем нежелательно.

Верхушки сосен, кажется, касаются днища истребителя. Передатчик потрескивает, автоматически переключая частоты. Нирел поджал губы, часть души осталась позади, сражаясь, летая и кружа с вражеским пилотом. Полёт, как занятие любовью, вдвое приятнее.

Вместе с этим разрастается гадостное чувство и тревога. Что стало с сопровождением грузовика? С водителем и охраной?

Неужели их бросили насмерть? Ради чего?

Щелчок и сквозь помехи пробился голос диспетчера:

— Сирин-пять, как слышно?

— Слышу вас хорошо, приближаюсь.

— Вас понял, полоса свободна.

Впереди лес поредел, проступила чёрная полоса без разметки. Среди вечнозелёных елей и красно-жёлтых крон угадываются массивные решётки систем раннего обнаружения. По краям полосы застыли грузовики с натянутой между ними маскировочной сетью.

Нирел выдохнул и направил истребитель вниз.

Сбросил скорость, выровнял… шасси ударили в асфальт, и ощущение скорости резко изменилось. Мелькающие по бокам деревья, постройки и машины, создают иллюзию ускорения. Нирел вжался в кресло, скорость упала до обычного автомобиля. Истребитель, повинуясь пилоту, свернул на боковую «трассу» и закатился скрытый ангар. Со стороны неотличимый от холма. Под потолком с дребезжанием вспыхнули лампы. Осветили второй истребитель.

Нирел откинул фонарь и вылез на крыло, прошёлся, разминая спину. С другой стороны техники подгоняют заправщик, приветствуют, вскидывая руки.

— Ваша напарница в столовой! — Крикнул один и махнул масляной тряпкой на выход. — Отдохните, у нас всё равно до завтра режим тишины!

Нирел кивнул и спрыгнул с крыла, в последний момент ухватившись за край, повиснув и мягко опустившись на бетон. После полёта ходьба воспринимается, как шутка.

Выйдя из ангара, остановился, наблюдая, как грузовики выезжают на трассу. Маскировочная сетка натягивается между ними наподобие строительных кранов. Со стороны маскировка кажется бесполезной, но для пилота, несущегося на уровне облаков, сеть едва ли отличима от ландшафта.

Листья на сети вполне себе настоящие, может, нанесённые ветром, а может, солдатами. Ведь любая армия славится тем, что сержанты из кожи вон лезут, лишь бы личный состав не бездельничал. Траву красить, подметать ломами или копать яму, чтобы после сразу закопать. Солдат не должен прозябать, его задача — выполнять приказы. Предоставленный сам себе солдат начинает творить дурости, за которые отвечать приходится сержанту.

Аэропорт мал, большая часть строений умещается в передней части взлётно-посадочной полосы. Ангары спрятаны в холмах, а вместо вышки диспетчера почти детский шалаш на высоком дереве.

Нирел сошёл с бетона на утоптанную землю. Пошёл к одноэтажному зданию, в котором безошибочно угадывается столовая. В основном из-за своры собак и котов, что, задрав хвосты, снуют у входа. Звери косятся на чужака, но тут же забыли, стоило на крыльце появится повару с кастрюлей. Мужчина окинул Нирела взглядом и, спускаясь по короткой лестнице, мотнул головой на вход.

— А тебя заждались, поторопись пока кофе горячий.

— А к кофе что осталось? — Спросил Нирел, глядя, как повар вываливает варево на бетон.

Животные бросились к еде, жадно хватая жирные куски.

— Галеты.

— Ну, не так уж и плохо. — Вздохнул Нирел, поднялся на крыльцо и толкнул дверь.

Внутри бетонные стены со старыми плакатами, времён Недельной Войны. Под потолком горят вытянутые лампы, парочка едва заметно мерцает и желтит. Столы стальные, как в хирургии, на лавки наброшены толстые коврики. У стены Винель потягивает кофе, закусывая серой галетой. Заметив напарника, помахала и широко улыбнулась. Хлопнула по свободному месту рядом.

— Садись, трусишка, мы тут застряли надолго…

Когда Нирел опустился напротив, она подтолкнула миску с галетами на середину стола. Рядом поставила термос с кофе.

— Как думаешь, что было в том грузовике? — Спросила Винель, пригубила кофе, глядя поверх кружки на Нирела.

— Что угодно. — Пилот пожал плечами. — Лучше даже не думать.

— Так ведь интересно!

— У нас и без того полно забот. — Напомнил Нирел, взял термос и, открутив крышку, плеснул в неё кофе. — А все хитрости… пусть от них у командования голова болит.

Врач вколол нечто из огромного шприца в сгиб локтя. Проверил реакцию зрачков и состояние глаз. Затем вокруг шеи и предплечья обернул латексные повязки с сенсорами. Грэйн почувствовала себя лучше, ощущение давления на горло настроение не подняло. Вертолёт приземлился в передовом лагере временного базирования. Так, далеко от границы, что даже гор не видно.