Остановив машину на парковке, Жека с Сахарихой, усталые но довольные, что ещё один этап путешествия пройден отворили тяжёлую дубовую дверь отеля и вошли внутрь. В небольшом фойе горел неяркий свет. За стойкой дремал сонный метрдотель. Услышав что брякнул звонок на двери, он поднял голову и уставился на вошедших.

— Мы хотели бы номер на пару дней, — по-немецки сказал Жека, подавая паспорта. — Самый лучший, что у вас есть. Люкс.

— О, немцам тут всегда рады! — через сон заулыбался метрдотель. — У нас самый лучший номер для вас!

Через десять минут уже входили в громадный номер на втором этаже. Жека посмотрел на часы — примерно два часа ночи. В больших окнах видно море огней — несмотря на позднее время, в городе кипела жизнь. Сахариха подошла сзади и обняла Жеку, положив голову ему на плечо.

— Вот почти и всё, Свет, — тихонько сказал Жека, разворачивая и целуя подружку. — Осталось совсем немного…

На следующий день проснулись поздно, и сразу же отправились в душ, после которого опять был секс. Отдохнувшие молодые тела требовали своё жадно и ненасытно. А после секса жадно и ненасытно требовали пожрать.

— Пойдём похаваем чего-нибудь, — предложила Сахариха, надевая лифчик модного бренда «Секрет Виктории». — Ты обещал, как в Гермашку приедем, сосисками баварскими угостить.

— Свет, не баварскими, а франкфуртскими сосисками, с сыром, — возразил Жека. — Баварское это пиво!

— Мне плевать! — заявила Сахариха. — Пошли уже!

Вышли на улицу и только сейчас увидели, как прекрасен этот город. Он был невероятно красив и ярок, словно сошёл со страниц сказки. Даже красивее, чем Вроцлав. Мощёные булыжниками улицы с тротуарами; площади с каменными лавочками; стилизованные под старину фонари. Вывески на польском и немецком языках. Кажется, ещё немного, и из-за угла появится карета с какой-нибудь принцессой.

— Пойдём погуляем, найдём какую-нибудь харчевню, — предложила Сахариха, закуривая сигарету.

Погода стояла не по-осеннему тёплая, а может, такая и была здесь постоянно. Жека, глядя на зелёную траву и бегающих в лёгких куртках детей, вспомнил зимний Н-ск с морозом в минус тридцать пять, кучами снега на улицах, гудящей на полную катушку ТЭЦ и вонь от заводских труб. Даже поёжился от таких воспоминаний. Как будто из ада выбрался. Тут, конечно, тоже не сахар, как, наверное, и везде, но, по крайней мере, климат и погода лучше, чем в Сибири.

До сосисочной идти пришлось недолго — на каждой улице находились масса кафе и забегаловок, в том числе и летних, где кучковался народ, что удивило Жеку. В России такого рода общепит не был развит, поход в кафе в 1992 году был доступен единицам, а чтоб открыть летнее кафе, не могло быть и речи — досаждали бы бомжи, пристающие к посетителям, всякого рода алкашня и беспризорники. Глядя на европейскую сытость, Жека испытывал стыд за свою родину. И небольшую жалость, что не удалось до конца довести свои планы по улучшению жизни в родном городе. Сейчас придётся улучшать жизнь немецких бюргеров, которые и так как сыр в масле катались…

Зашли в небольшую немецкую сосисочную в центре старого квартала. На вывеске был изображён толстый румяный мужик в поварской одежде, поварском колпаке, с громадным блюдом дымящихся сосисок в одной руке и с тремя кружками пива в другой. Вывеска говорила красноречивей, чем название «Würstchen und Bier», написанное готическими буквами над дверью.

Внутри было тихо и уютно, несмотря на пивной статус заведения. Посетителей мало. Возможно, этому способствовали не низкие цены — походу, заведение считалось элитным. Пивная построена в старом готическом стиле. Рядами стояли длинные дубовые столы с резными скамьями. Стены отделаны диким камнем, развешаны гобелены и муляжи оружия. Горело настоящее пламя в настоящем очаге. С потолка на цепях свисали круглые бронзовые люстры с лампами-свечками.

— Как тут мило! — восхитилась Сахариха.

Не успели войти, как подошла милая светловолосая официантка в коротком национальном немецком платье дирндль — блузке с коротким рукавом и ярком цветастом сарафане с плиссированной юбкой.

— Нам баварского пива и закуски, — по немецки сказал Жека, отворачивая взгляд от стройных ножек официантки.

— Минутку, сейчас принесу! — улыбнулась официантка и исчезла в глубине заведения. Однако она действительно вернулась через пару минут, неся две литровые кружки холодного светлого пива и блюдо с закусками.

И, пожалуй, это были не просто закуски, а целый обед. На подносе стояли брецели — крендели, посыпанные солью, квашеная капуста зауэркраут, белые колбаски из телятины с беконом — вайсвурсты, а также сосиски из крупно порезанной свинины, приготовленные на гриле и приправленные имбирём и кардамоном. Кроме того, на подносе кучей лежали жареные свиные рёбра, посыпанные специями и политые медово-горчичным соусом.

Запах стоял восхитительный. Да… Ради всего этого стоило жить…

После сытной еды посидели ещё немного, покуривая сигареты, допили пиво и вышли на улицу.

— А тут не так уж и плохо! — заявила Сахариха. — По крайней мере, никаких отморозков и бандитов, как у нас.

— Бабки гоните, черти позорные! — раздался сзади грубый русский голос. — Чё, язык проглотили? Ща прирежу!

Жека осторожно обернулся — из подворотни у пивной вышел какой-то ероха в кожанке и спортивных штанах. По виду русский, и зону топтал много раз — по роже видно и по худощавому, съеденному тубиком лицу. В руке у сидельца нож. Вот надо ж такому случиться — встретил соотечественника за границей. И по закону подлости, зэка.

— Слышь, братан, иди спокойно, — осторожно сказал Жека. — Мне не нужны неприятности.

— Чего тебе не нужно, педрила? — расхохотался зэк. — Да я тебя щас!

По лицу было видно, что давно и плотно он сидит на дури, и с марьиванны уже пересел на хмурого. А эти черти — самые конченые беспредельщики. Поэтому надо было сразу его успокоить. Жаль, оружия никакого. Был бы пистолет, завалил бы одной пулей, и вся недолга. Придется драться…

Жека сделал обманное движение правой рукой, чтобы вывести зэка на удар, и когда он раскрылся и сделал выпад ножом, поймал левой рукой запястье, одним движением вывернул его, выбив нож, а правым ударом кулака сломал нос. Тут же сделал подсечку, и когда зэк упал, ребром ладони зарядил ему в шею. Правую руку зэка он продолжал держать в вывернутом положении и, когда тот упал, сделал ещё один оборот, с хрустом сломав ее в запястье. Вся операция заняла не больше 15 секунд. Зек в отрубе лежал на асфальте, пуская ручейки крови.

— Говорил же — будут неприятности! — внушительно сказал Жека, бросая изломанную руку с торчащими костями на тело.

— Пошли быстрее, чтоб не запалил никто! — сказала Сахариха и потащила Жеку в тот же проулок, откуда и выскочил зэк. — Пройдём задами, подальше отсюда, чтоб палива не было!

В проулке было чисто, как ни странно. В фильмах в таких закутках стояли всякие грязные мешки и ящики, валялся мусор. Но в польско-немецком городе было не так — брусчатка сияла чистотой, словно мытая. Мусор вывозили сразу же.

Пройдя метров двадцать, свернули во двор, занятый небольшим сквером со скамейками, и пересекли его по дорожке, мощёной брусчаткой. Вышли на параллельную улицу и по ней вернулись обратно к гостинице.

— Надо на пропускной пункт дёргать! — мрачно заявил Жека. — Достали меня уже эти соотечественники.

Собрав вещи, вышли из номера, расплатились за ночлег и, сев в машину, покатили по улице к переходу через границу. Пропускной пункт был у моста через Одер. Так как в советское время на другом берегу реки была территория ГДР, а с этой стороны — территория Польской Народной Республики, никаких вышек, шлагбаумов и колючей проволоки на переходе не наблюдалось. Польские пограничники проверили документы, осмотрели машину, вещи и махнули рукой — проезжай! На германской стороне, уже во Франкфурте, немецкие пограничники провели проверку ещё быстрее — проверили загранпаспорта, визы и точно так же махнули рукой — проезжайте, герр Соловьёв и фройляйн Светлана!