— Братан, можно тебя на пару слов?

— Говори, — разрешил Жека, отойдя на несколько метров от входа и показав Сахарихе, чтоб стояла и ждала на месте.

— Братва перья на зоне делает хорошие, — осторожно начал зэк. — Смотри.

Он распахнул куртку, и Жека в многочисленных ячейках жилета увидел зоновские финки с наборными плексигласовыми рукоятками. Разные и по размеру, и по форме лезвий, от здоровенных свиноколов до вполне компактных ножиков на каждый день. Без таких ходить по городам бывшего СССР, заполненным бандами и преступными группировками, было делом опасным. Поэтому Жека сразу согласился.

— Чё стоят?

— Вот эти, небольшие, 10 баксов, большие финкари двадцать. Вместе с чехлами, — пояснил зэк. — Чехлы кожаные, с вышивкой. Ножи как бритвочки — волос режут.

— Давай вот этот, — показал Жека. — Десять, да? Держи.

Расплатившись с сидельцем, Жека сунул финку во внутренний карман джинсовки, взял Сахариху за руку и пошёл искать кабак.

— Перо купил у зэка, — объяснил Жека. — Недорого. Десятка всего. С пустыми руками стрёмно ходить. Тут ещё хуже, чем у нас. Сплошные бандиты на Украине, мать их!

Ресторан «Козацкий» находился недалеко от гостиницы — добрались пешком. На вид заведение с национальным колоритом — у входа дежурил хлопец в шапке-кубанке, широченных красных шароварах и белой польской тужурке. Наряд абы какой и собран случайно, лишь бы соответствовать главному — показать национальную идею заведения.

Увидев Жеку с Сахарихой, хлопец широко улыбнулся и открыл дверь из дубовых досок, стилизованную под старину. Внутри вроде бы неплохо, и даже уютно. Почти как в сказках Гоголя!

Интерьер был под стать заведению. Стены имитировали то ли глинобитную белёную мазанку, то ли какую-то саклю. На полках стояли кувшины и тарелки, старинные зелёные и фиолетовые бутылки. Висели вязанки лука и чеснока, пучки каких-то ароматных трав, расшитые славянскими узорами полотенца, конская упряжь, муляжи оружия — перекрещенные сабли, пистолеты и кремнёвые ружья.

Длинные столы из толстенных обожженных дубовых досок с такими же скамьями вмещали по четыре человека с каждой стороны. Народу за ними сидело немного. И все они неместные — туристы и командировочные из разных уголков рухнувшего СССР. Сейчас командировочных из республик раскатывало много — Союз развалился, похоронив десятилетиями налаживающиеся производственные экономические связи, и в новой реальности приходилось их налаживать заново.

— А тут неплохо! — улыбнулась Сахариха, глядя по сторонам. — Стилизация под старину, но в этой стилизации сразу угадываются роскошь и шик. Никакого колхоза «а-ля СССР».

— Да, неплохо, — сказал Жека. — Хотя, вероятно, это место рассчитано на туристов. Для них важен местный колорит. А вот местные жители, я думаю, не найдут здесь ничего особенного. Напротив, они хотят избавиться от этого «колхоза». Они хотят жить по европейски, есть стейки и пармезан, как в Европе. И носить кружевные трусы.

Однако местные сюда ходили. В этом Жека убедился в самое ближайшее время. Только местные особого рода…

Хлопец, похожий на того, что стоял у входа, принёс меню, и замер в ожидании, поглядывая на красотку Сахариху, внимательно изучающую меню, что-то шепча себе под изящный носик.

— «Прапор Украини» — что за блюдо? — с удивлением спросила она.

— Це «Флаг Украины» переводится, — объяснил хлопец. — Это вареники двух цветов, жёлтого и голубого. Выложены на деревянной доске для подачи. Жёлтые с картоплей и салом, а голубые с брынзой. Очень вкусно, попробуйте. Подаются с горшочком домашней фирменной сметаны.

— Ну давайте попробуем, — милостиво согласилась Сахариха. — Мне порцию и вот этому стеснительному молодому человеку тоже порцию.

— Свет, ну я сам могу заказать себе так-то, — смущённо сказал Жека. — Я выбираю сейчас просто. Не определился ещё!

— Я за тебя сама закажу! — возразила Сахариха. — А то как всегда, назаказываешь себе всякой херни, и голодный уйдёшь из кабака. Молодой человек, а что это у вас за мороженое из борща?

— А это у нас фирменное блюдо! — заявил хлопец. — Действительно, это борщ, но замороженный в брикет, с добавлением ароматных трав, овощей и мяса трёх видов. Консистенция блюда как у мороженого, то есть это не лёд, а именно мороженое, которое легко можно кушать. Вкуснейшая вещь, набирающая популярность в Киеве. Но его заранее надо заказывать. Сами понимаете, нужно время для заморозки блюда. Если сейчас закажите, за двадцать минут приготовится.

— Давайте! — махнула рукой Сахариха. — Нам некуда торопиться. Мы ещё пару часиков посидим тут.

Однако не вышло. Только подали «Прапор Украини» с французским «Шато Мерло» розовым, как в ресторанчик ввалили пятеро парней. Были они, как один, одеты в подобие какой-то военной или полувоенной формы, в тяжёлых берцах. Да ещё все здоровенные и бритые наголо. В наступающей после распада СССР эпохе безвременья какая только плесень не повылазила наружу из темноты тайных сходок.

— Смотри, смотри, Жекич! Вон у того здорового, свастон прямо на рукаве нарисован! — округлила глаза Сахариха, дуя на вареник с брынзой. — Нихера себе! Да они фашики! Звиздец!!!

— Вижу! — мрачно согласился Жека, наливая ещё вина себе и подружке, и думая, что походу, борщевое мороженое им не дождаться — фашиствующие молодчики вели себя очень агрессивно. Пришли они уже навеселе, по их словам, с футбольного матча, и заглянули в национальный ресторан подбухать ещё.

Молодчики расположились в углу, заказали себе много горилки с перцем и жареной баранины. Вели себя всё более разнузданно, говорили матом-перематом, отчего немногочисленные туристы стали понемногу уходить. Фашисты заставили ресторанных хлопцев поменять музыку на аудиоаппаратуре, и вместо нейтрального Криса Ри сейчас заиграла какая-то этническая то ли вопилка, то ли сопилка. Что самое удивительное, молодчики старались изобразить из себя настоящих украинских националистов, но говорили на русском с редкими включениями украинизмов, да и то — таким суржиком общались в российских южных областях. Будучи русскими, нацисты хотели выгнать из себя эту русскость.

Жека сидел и офигевал — весь мир как-то хотел вступить побыстрее в 21 век, а эти дундуки, наоборот, тянули себя назад, в какое-то дремучее сельское средневековье. Впрочем, как человек воспитанный и вежливый, предпочёл промолчать. Тем более в нём взыграл дух противоречия. Это когда знаешь точно, что поступок, который ты хочешь совершить, встанет явно боком для тебя, но ты уже поплыл на волне своих желаний и отказаться от него не можешь, даже если он приведёт к самым тяжёлым и плохим последствиям.

— Чё, может, пойдём отсюда? — с тревогой спросила Сахариха, доев вареники, оказавшиеся, кстати, весьма недурными, и теперь попивая вино и потягивая ароматную французскую сигаретку «Fine 120».

— Ну вот ещё! — возразил Жека. — Хрен! Мы заказали мороженое из борща. И я его попробую в любом случае! Насрать на этих фашиков!

Только принесли это мороженое, и Жека с Сахарихой даже успели попробовать его, как внимание молодчиков переключилось на них.

— Глядите, панове, москаль со шлюхой сядает! — развязно крикнул самый худощавый из фашиков. Но и он выглядел здоровым, не меньше Жеки по телосложению.

— Щас поспрошаем, що им треба тут, — пробасил самый здоровый, с погонялом «Кабан». Они все конечно же, были не качки, и не бойцы, а обычные здоровые жиробасины, изредка ходящие в качалки, чтобы совсем уже не заплыть с жиру. Но себя эти ублюдки считали офигенными бойцами и мастерами драк. Били москалей, кооператоров, мелких рэкетиров… И вот кривая дорожка привела их к Жеке Соловью, известному на всю Сибирь мастеру рукопашного боя и жестокому сибирскому бандиту. Как же всё-таки бывает несправедлива эта долбаная судьба…

— А ты що тут делаешь, хлопче? — спросил Кабан, подойдя к Жеке, положив тяжёлую руку ему на плечо, обернувшись к своим и подмигивая заплывшим жиром глазом. Щас, мол, глядайте, хлопци, що буде!

— Ужинаем, — ответил Жека, посмотрев в глаза Кабану. Тот на миг подавил смех — очень уж не понравилось холодное стальное равнодушие в глазах москаля. Сказать точнее, тот смотрел на Кабана как на столб. Или как на неодушевлённую вещь, которая не представляет никакого интереса. А ведь Кабан рассчитывал увидеть в глазах Жеки страх, неловкость, смущение. Но ничего этого не было, и Кабан на миг окоротился, но рядом сидели дружбаны, такие же здоровенные амбалы, и возвращаться к ним, откровенно зассав, для Кабана было никак невозможно. Назад дороги не было. Он чувствовал, что ступает на очень и очень скользкую дорожку. Ведь вот так наезжать на незнакомого человека в ресторане в постсоветской стране могло быть делом довольно опасным.