— Наталья Ивановна, уже у директора. Её дочь пришла с царапиной на щеке и замкнулась в себе. Ведь это её первый день в новой школе… А ваша Алиса уже успела её сделать изгоем… — Лариса Афанасьевна снимает очки и складывает их в специальный чехол и поворачивается ко мне с вопросительным видом.
— Я понимаю. Я с ней обязательно поговорю, Лариса Афанасьевна. Мне очень жаль… — опускаю глаза в пол, как в школе, чувствую свою вину за себя. Ведь воспитание детей ложится полностью на родителей, и вина тоже.
— Просто понимаете… Я пытаюсь, но она меня не слушает… А это уже не первый такой случай за два года школы… — учитель открывает журнал на ноутбуке и клацает мышкой по экрану. — И учеба падает, хотя Алиса очень способная девочка, главное — её не упустить сейчас… Может, обратитесь к психологу?
— Мы попробуем справиться пока сами. Спасибо, — киваю я, и мы с учителем направляемся к директору.
Возможно, Алисе бы не помешал психолог. Но, как по мне, к нему нужно ходить всей семьей. А Антон, конечно же, никуда не пойдет. Раскричаться только может, что его ребенок не нуждается в психологах. И на этом всё.
Зайдя к директору, вижу маму девочки — высокую брюнетку с длинными ногами лет тридцати. Она перекинула на меня взгляд как бы свысока. Мне не очень понравилась её недовольная ухмылка в мою сторону.
— Здравствуйте, Дарья Александровна, садитесь. Мы с Натальей Ивановой решили пока поговорить без детей. Ведь учитель всё видела, Алиса первая провоцировала девочку. Если эта встреча не поможет, будем подключать школьного психолога и девочек… — Виктория Сергеевна — женщина средних лет и наш директор. Я уже не впервые сталкиваюсь с ней. Ведь Алиса как-то разбила мальчику нос. Он её дразнил, и моя дочь не сдержалась…
— Да, конечно, я все понимаю, Виктория Сергеевна. Я сегодня поговорю с Алисой, и она извинится, — почувствовав легкую дрожь в теле и тошноту, я присаживаюсь напротив мамы девочки.
— Извинится? Да вы понимаете, что моя дочь боится приходить завтра в школу? Она её назвала бездомной! Потому что моя дочь не носит бренды, как ваша, и не ходит с телефоном в школу! — заверещала Наталья и взглянула на меня так, будто бы её что-то очень триггернуло.
Да, мы одеваем Алису не в самых дешевых магазинах, потому что Антон настаивает, чтобы одежда была качественная. И телефон у неё есть уже. В первом классе Антон подарил хорошую марку. И что она так удивляется? Дети современные, и уже половина ходят в школу с телефонами…
— Вы можете объяснить ей, что моя дочь больше не будет трогать её. Я сегодня обязательно проведу серьёзную беседу с Алисой, — говорю я спокойно, почти холодно, стараясь не поддаваться эмоциям. — Я ведь иду вам навстречу, Наталья Ивановна. Понимаю, что вашей дочери трудно, первый день… Но если она сразу пугается идти в школу, то что же дальше? Это — социум.
Моя фраза, сказанная сдержанным тоном, видимо, действует на Наталью как спичка к сухому пороху.
— Социум?! — вскидывается она. — Если ваша дочь абсолютно невоспитанная, неуправляемая, и при этом вы говорите мне о каком-то социуме?! Даже учитель призналась — у вашей Алисы проблемы с поведением!
Я сжимаю челюсть. Дышу глубже. Она явно ищет не решение, а виновного.
— А я, между прочим, — продолжает она, — воспитываю Карину одна. И мне никто не помогает. Ни морально, ни финансово. И ваш ребенок не имеет права срываться на моей дочери!
— Наталья Ивановна, прошу, — вмешивается директор, Виктория Сергеевна, с ноткой строгости. — Мама Алисы ясно дала понять, что в курсе ситуации и проведёт разговор с дочерью. В случае повторения — мы будем принимать меры. Но давайте сейчас не будем переходить на крик. Мы ведь взрослые люди. А дети — дети. Они учатся. Ошибаются. Растут.
И правда, разоралась как девочка на перемене… Только игрушками тут уже никто не кидается.
Наталья шумно выдыхает и резко встаёт, хватая свою сумку с кресла:
— Я поняла вас. Но если это не прекратится — я подам заявление в полицию. Вы уверяли, Виктория Сергеевна, что это — лучшая школа в городе. Пока я этого не вижу.
Развернувшись на каблуках, она покидает кабинет.
— Дарья Александровна, — обращается ко мне директор, когда тишина возвращается в помещение, — Пожалуйста, поговорите с дочерью. Наталья Ивановна — очень конфликтная женщина. Нам не нужно, чтобы ситуация переросла в разбирательства с полицией.
Я киваю, вскидываю подбородок немного выше:
— Я поняла вас. И… я согласна. Алисе действительно нужно поработать с психологом. Но всё же, — смотрю директору в глаза, — Мне бы хотелось выяснить всё до конца. Я знаю дочь. Пусть у неё непростой характер, но просто так оскорблять или провоцировать других она бы не стала. Я хочу понять: что именно сказала Карина? Может, девчонки не поделили что-то? Или обида была с обеих сторон?
— Понимаете…— директор чуть напрягается. — Нам бы не хотелось разводить конфликт между детьми. Это школа, а не судебная инстанция. К тому же, учительница всё видела лично. Или вы сомневаетесь в её компетентности?
— Нет-нет, что вы, — выдыхаю. — Лариса Афанасьевна — опытный педагог. Но и она… как и любой человек… могла что-то воспринять не так. Я вас поняла. Я поговорю с Алисой.
Сдержанно благодарю, встаю. Под контролем. Без эмоций. Ухожу из кабинета с прямой спиной, хотя внутри клокочет. Никто не хочет вникать. Всем нужно удобное решение — быстро и без разбора. А я хочу услышать своего ребёнка.
Выхожу на парковку. День затянут серым, и это только добавляет тяжести.
Я иду к своей машине… Мой тёмно-синий Porsche стоит неподалёку от старенького зелёного Matiz’а.
Внутри — Наталья.
Она ловит мой взгляд через стекло и тут же скривляется, демонстративно качая головой, будто я совершаю очередной акт высокомерия только тем, что сажусь в свою машину.
Беру телефон и начинаю еще раз звонить Антону. Еще недавняя радостная новость сменяется смешанными чувствами от проблем в школе. Нужно поговорить еще с мужем об этом. Если Алиса и правда вновь сама нарвалась на безобидную девочку, то пора бы уже начать с ней разговаривать. Иначе мы можем все запустить…
— Даш, что ты хотела? — голос Антона срывается сразу после первого гудка. — Я занят. А ты звонишь всё время так, будто я здесь развлекаюсь, а не работаю…
Он раздражён. Уставший. Отстранённый.
Я на секунду молчу, зажимаю пальцами переносицу. И пропадает желание говорить про главное…
— Хотела поговорить, — всё же начинаю я, стараясь звучать спокойно. — У Алисы опять проблемы в школе… Только что был разговор с директором. Опять подралась с одноклассницей…
— Не воспринимай всерьёз, — отмахивается он. — Это ребёнок. Ну, подралась, ну обидела — бывает. Все дети проходят через это. Главное — не дави на неё. Не иди на поводу у училки.
— Антон… подожди…— я чувствую, как нервно сжимаются губы. — Ты во сколько будешь дома? Я хотела бы… поговорить лично.
— Даш, ложись без меня. У меня аврал, завал, катастрофа — как хочешь называй. Надо доделать документы, с утра надо быть как штык. Всё, пока.
Гудки.
Он как всегда ушёл первым. Даже из разговора. Я так и остаюсь с телефоном у уха, будто ещё надеюсь, что он перезвонит. Что скажет: "А, да, ты же что-то хотела…"
Но — нет. Как всегда. Тоска накатывает остро и неожиданно. Я кладу телефон на сиденье, прижимаю ладони к лицу, будто пытаюсь сдержать всё, что внутри подступает болью.
А я ведь хотела сказать ему о беременности. Сделать это красиво. С ужином, свечами, улыбкой. С надеждой, что хоть тогда мы будем ближе… хоть немного.
Но сейчас даже сама мысль об этом кажется нелепой. А если он не обрадуется? Если скажет, что это "не вовремя", "не к месту", что у него "работа", "планы", "ответственность"?
А если ребёнок ему больше не нужен? Вот она — жизнь в золотой клетке. Когда у тебя есть всё: красивая кухня, добротный интерьер, шторы на заказ, костюмы от стилиста — и… пустота. Потому что нет самого главного — любимого рядом.
