Когда-то, должно быть, этот дом казался величественным и прекрасным и мог поразить гармонией линий, необычными арочными окнами и резными украшениями, но сейчас остатки этой красоты еле виднелись на облезлом покосившемся фасаде, изрисованном разноцветной краской почти до самой крыши. Даже интересно, как любители малевать на стенах забрались на такую верхотуру. Впрочем, второй этаж — не такой уж и риск, особенно если вылезать через окна. Поражала скорее густота покрытия — как будто целая толпа уличных художников с баллончиками поставила своей целью не оставить на обшарпанном доме ни куска неизрисованным. Картинок не было — только буквы, иероглифы, надписи нечитаемым шрифтом… Целых стекол в доме осталось немного, часть окон пялилась на улицу пустыми темными дырами, другие кто-то затянул пленкой и заколотил фанерой.

— Какой же это барак, это дворец, — заметила Лава.

— Если для тебя это дворец, то в телефонную будку даже не заходи, — нервно засмеялась Светлана.

— В телефонной будке я уже была, — задумчиво сказала Лава. — А здесь еще нет.

Светлана не пошла к входной двери, а сначала достала телефон и набрала номер.

— Гектор Арнольдович, вы дома? Откройте, мы подъехали, — скомандовала она, а другим пояснила: — Он живет один, поэтому запирается.

— В таком большом доме живет один человек? — уточнил Стас. Он не удивился, что у последнего должника нет соседей. Удивительным, скорее, было то, что этот последний все еще здесь живет.

— Да, остальных давно переселили, а ему почему-то всё никак не могут выделить жилье от города, — шепотом ответила Светлана. Она явно волновалась.

Тяжелая входная дверь загремела и открылась. На пороге стоял седой старик с пронзительными черными глазами. Тут Стас очень хорошо понял фотографа Гришу. Кто бы ни был этот человек, заходить в его логово не хотелось.

— Я тебя помню, — проговорил хозяин дома низким голосом, растягивая слова, которые под собственной тяжестью будто бы проваливались глубоко в землю. Он смотрел на Лаву.

— А мы встречались? — Стас почувствовал, как насторожилась Лава.

— Моя фамилия Черепанов, — сказал старик все так же неторопливо и веско.

— Вспомнила, — подтвердила Лава уже более спокойным голосом. — Сколько лет прошло? Десять?

— Я не считал. Что же… заходите, раз пришли, — старик развернулся и исчез в темноте.

За порогом дома света не было совсем. Где-то слышались шаги хозяина, но Светлана растерянно покрутила головой: куда идти?

— Идите за мной, — раздалось из мрака. — Свет отключили на прошлой неделе. Сказали: опасный режим работы, оставлять нельзя.

Лава достала из своей бездонной сумки фонарик, Светлана и Стас подсвечивали дорогу телефонами. Пристав по обеспечению безопасности просто взял дубинку наперевес. Они шли по длинному коридору, вдоль которого виднелись полуоткрытые и явно сломанные входные двери бывших квартир. Доски пола кое-где отсутствовали, и Светлана чертыхалась, попадая каблуком в дыры. Гектор Арнольдович (ну и имечко!) шел впереди, и фонарик иногда ловил кусочек его покачивающейся тени. А Лава тем временем тихо поясняла Стасу:

— Это очень грустная история. Его сын погиб больше десяти лет назад, а он все еще выплачивает долг по алиментам бывшей жене…

— Такая большая сумма?

— Космическая…

Они долго шли по этому коридору прямо, никуда не сворачивая, но тут шаги впереди затихли, а старик подождал, пока гости приблизятся, и резко дернул тяжелую двустворчатую дверь перед собой. Стало гораздо светлее от мягкого вечернего света за окнами.

В комнате Гектора Арнольдовича все окна были целыми. Сумерки еще не сгустились, и можно было разглядеть обстановку: тяжелые темные шкафы, на одном из которых лежали друг на друге два старых, еще с советских времен, чемодана, сервант с треснувшим стеклом, в нем сложенная стопкой посуда, рядом кастрюля и несколько магазинных упаковок — сахар, соль, макароны, гречка, овсянка, бутылка подсолнечного масла. Рядом с сервантом на отдельной тумбочке стояла электрическая плитка, а возле нее — неожиданно красивая новая турка для кофе, покрытая затейливым орнаментом.

В углу Стас заметил старинную ширму с сильно потемневшей репродукцией фрески «Сотворение человека», а за ширмой — высокую кровать с металлической спинкой и луковичными украшениями на углах. Лоскутное покрывало на кровати было новым, разноцветным, сшитым какой-то искусной рукодельницей. Но больше ничего нового в этой большой комнате зоркий взгляд Стаса не разглядел. И стулья с гнутыми спинками, и массивный стол, хаотично заполненный книгами, газетами и бумагами, и пара разношерстных кресел давно потеряли свой изначальный цвет.

— Если вам отключили свет, как же вы готовите? — спросила Лава. — Ведь газ, наверное, еще раньше отключили?

— У меня генератор, — усмехнулся старик. — Готовлю на плитке, когда есть что готовить.

— Имущество для описи здесь? — спросила Светлана неуверенно.

— Оглянитесь, — засмеялся хозяин.

Светлана оглянулась — и вскрикнула. Вслед за ней быстро обернулись и Стас с приставом. Возле входа, скрытый вешалкой, стоял на задних лапах настоящий медведь — выше человеческого роста, с длинными страшными когтями. Чучело скалило зубы в своей последней угрозе этому миру.

— А над дверью — рога лося, — указал старик. — Тоже можете забрать.

Дверь была высоченная — не меньше двух с половиной метров, а потолки здесь, наверное, больше трех, оценил Стас.

— Стремянка нужна, — со знанием дела сказал пристав по обеспечению порядка.

— Так приносите, снимайте, вывозите, — кивнул старик равнодушно. — Была бы у меня стремянка, я бы на этих рогах повесился давно.

— Тааак… — Светлана прошлась по комнате, но, как и Стас, не увидела ничего, что можно было бы описать в счет долга. — Я пока наложу арест, и оставлю вам имущество на ответственное хранение. А шкуры где? Вы говорили, есть еще шкуры — лиса, песец, рысь.

— В чемодане, — кивнул старик в сторону шкафа. — Забирайте и их.

— Стас, вы не могли бы мне помочь? — к Светлане вернулся деловой настрой. — Нужно встать на стул и дотянуться. Я сама не смогу, не хватит роста.

Стас с сомнением посмотрел на пыльный шкаф и на свой светлый пиджак.

— А этот, бронированный, что же? Не сможет? — еще более ядовито усмехнулся старик.

— Не положено, — буркнул пристав.

— Ну как знаете, — старик сел на самый большой стул, сложил руки на груди и вытянул ноги, словно собирался посмотреть интересное представление. А Лава вдруг подошла к нему и села рядышком. Они переглянулись как сообщники и даже улыбнулись друг другу.

Поняв, что другого варианта не будет, Стас подставил к шкафу стул, показавшийся самым крепким и осторожно поднялся. Как он и предполагал, чемоданы были пыльными и шершавыми.

— Верхний, — уточнил старик.

Стас привстал на цыпочки, чтобы удобно ухватиться за края чемодана, и вдруг отпрянул: на него в упор смотрели чьи-то глаза. Когда сердце перестало колотиться, как сумасшедшее, он понял, что это не глаза: на шкафу стоял круглый черный поднос, украшенный металлическими листьями и ягодами. И две ягоды не успели сильно потемнеть от времени…

— Готово, — Стас спрыгнул и тяжело бухнул на пол чемодан.

— Несите сюда, осмотрим, — распорядилась Светлана. — Ставьте на этот стул.

Со старым замком пришлось повозиться (все равно руки уже пыльные), но дерматиновый чемодан со щелчком открылся, и в комнате запахло сухими травами.

— Лаванда и розмарин? — спросила Лава. — От моли?

— Умная девочка, — засмеялся старик. Кажется, происходящее забавляло его даже сильнее, чем предыдущего должника.

Светлана вынула из чемодана шкуру, которая лежала сверху. Лава протянула руку и погладила мех, а потом перевернула его и потрогала изнанку. Стас вытирал руки влажными салфетками.

— Какая роскошная была лиса, — задумчиво сказала Лава. — Видимо, здесь ей и оставаться.

— Почему? — насторожилась Светлана. — Шкуры мы можем забрать, это не пугало медведя.