Главное, не разозлить ведьму самому. Казаться милым и безобидным наивным болтуном.

Без четверти десять в кабинет стремительно вошел объект номер один. Стас с интересом посмотрел на женщину, которая не должна была узнать, почему у нее сегодня выдалось такое тяжелое утро. Это она писала статью о таксистах и претендовала на звание лучшего репортера. Стас предположил, что главной подозреваемой, неприветливой невыспавшейся брюнетке в черной косухе, принадлежит стол под мишенью, но она села к чайному набору, даже не заметив новичка.

Он поднялся с места и широко улыбнулся:

— Доброе утро! Я Стас, с сегодняшнего дня я здесь стажер.

Тех, кто жмет дверной звонок долго-долго, журналист Лава Кирьянова била бы палкой до тех пор, пока не устанет палка. От первого дребезжания она проснулась с лихорадочным сердцебиением, но затаилась: вдруг кто-то разок несмешно пошутил и теперь уйдет? Проверила время на мобильнике: шесть утра и шесть пропущенных с неизвестных номеров. За первым трезвоном пришел второй, третий, четвертый… Значит, визитер, кем бы он ни был, не отвяжется.

Она неловко спросонья побрела к дверям. По пути захватила босой ногой только одну тапочку, а по второй промахнулась.

— Кто там? — гаркнула так сурово, чтобы человек безоружный сразу ответил «извините, ошибся». Но ответ был другим:

— Полиция. Откройте, пожалуйста, Лава Аркадьевна. У вас в квартире на Чкалова ЧП. Нужно проехать туда.

Да за что… Какого лешего… Неужели богатенькая студенточка, девочка-припевочка, что-то натворила? Или натворили с ней? Ведь чувствовала, что неправильно выбрала квартиросъемщицу… Как только увидела ее розового медвежонка с красным сердцем — сразу кольнуло неприязнью.

— Одеваюсь! — злобно рыкнула хозяйка.

Хотя она и работала криминальным репортером уже несколько лет, самой попадать в сводки совсем не хотелось. Но в голову, как отголоски ночных кошмаров, так и лезли всевозможные версии. Хуже всего — если это убийство, особенно ножом. Тогда мало того, что квартиру придется долго отмывать, так еще и опечатать могут, пока все улики не соберут… Вот спасибо за такую перспективу.

Лава натянула джинсы и первую попавшуюся футболку, но спросонья не угадала сторону, и получилось задом наперед.

— Я на правую руку надела перчатку с левой руки, — бормотала раздраженно, наскоро переворачивая со спины на грудь вышивку с натуралистичным изображением сердца, согласно замыслу дизайнера и матушки-природы.

В ванной из зеркала на нее мельком глянула бледная фурия с хищным носом и недовольным изгибом рта. Лава яростно выплюнула остаток зубной пасты в раковину и пригладила торчащие во все стороны волнистые пряди волос, которым сегодня не светит укладка. Теперь весь день ходить как чучело… Черные кеды, черная косуха, черная объемная сумка… Все, готова к выходу.

Она распахнула дверь. Действительно, полицейский в форме. И тут же в голове завертелось, как повторяющаяся мелодия шарманки: он же страж порядка, он же силовик, он же сотрудник органов внутренних дел… Словом, все синонимы, которые когда-либо использовались в газете. Страж, силовик и сотрудник махнул удостоверением и тихой скороговоркой невнятно представился. Они же нормально разговаривают обычно, почему называются всегда так, чтобы слова невозможно было различить? Наверное, неприятно постоянно трепать свою фамилию перед каждым встречным. Журналист может хотя бы псевдоним взять.

— Что случилось? — строго спросила Лава.

— С девушкой проблемы, — сказал страж и сотрудник все так же тихо, но уже с нормальной дикцией. — У вас есть ключи от той квартиры?

— Конечно. Я готова ехать.

Уже в полицейской машине, прикрываясь ладонью от яркого майского солнца, Лава спросила:

— А что случилось? Ее убили?

— Пять минут назад была жива. Пока новых сведений не поступало, — туманно пояснил собеседник, при свете оказавшийся молодым и симпатичным мужиком с волевым подбородком. Он аккуратно выехал из заставленного машинами двора, а дальше перехватил инициативу в разговоре. — Расскажите о вашей квартиросъемщице, Лава Аркадьевна.

— Студентка, платит в срок, соседи не жаловались.

— Проживала в квартире одна?

— Говорила, что одна… Въехала в конце августа. Простите, я не расслышала ваше имя-отчество…

— Денис Валерьевич.

— Денис Валерьевич, а вы можете сказать, что конкретно случилось?

— Статью будете писать? — вдруг хитро прищурился он. — Я читал у вас про брошенного ребенка. Очень интересно, мне понравилось!

Лава криво улыбнулась. Вот уж чего точно никогда не будет, так это статьи про нее саму. Что бы там ни произошло в ее квартире. Вернее, в квартире Германа. При мысли, что кто-то может испачкать, сломать, испортить вещи, которые он сам выбирал, ей хотелось рычать. Надо было самой там поселиться. Но это такой пафосный дом, там даже маленькие собачки смотрят на прохожих как на челядь… Она бы не смогла там жить.

— И все-таки, — Лава постаралась сделать улыбку менее кривой и более располагающей, а голос — вкрадчивым и мелодичным. — Денис, не могли бы вы перестать меня пугать? У меня уже тысячи жутких версий в голове!

— Ничего страшного пока не случилось, — ответил он рассудительно. — Просто она, видимо, перебрала с веществами или алкоголем, стоит на окне и кричит, что спрыгнет. Спасатели уже там, хотят проникнуть в квартиру, но без ключей не решаются — вдруг она услышит звук вскрытия и запаникует? Полицейский психолог тоже прибыл, но вести беседу тяжело — все-таки шестой этаж… И на контакт она не идет. У вас дверь, кстати, изнутри на защелку закрывается?

— Закрывается, — угрюмо подтвердила Лава. Не понос, так золотуха! Пусть без крови на бежевом ламинате, зато теперь появился риск испортить отличную железную дверь! Она представила разговор с соседями и скривилась, как от зубной боли. Понятно, почему вокруг одной слетевшей с катушек завертелась такая карусель из всевозможных погон и специалистов. Даже психолога притащили. Дом-то непростой, люди живут состоятельные, привыкшие к тишине и покою. Им психолог теперь точно понадобится. Есть, конечно, и хорошая новость. Значит, девушка просто слетела с катушек, никакого преступления, опечатывания и сбора улик не будет. Живую выселить легче, чем покойницу.

Лава знала, что ход ее рассуждений показался бы отвратительным и циничным большинству людей, и понять ее мог бы только Герман. Но он далеко. Она вдруг так нестерпимо захотела ощутить его запах и услышать голос, что зажмурилась и яростно смахнула слезы. Полицейский принял это за расстройство от своего рассказа и поспешил приободрить:

— Не переживайте так сильно. Обычно людей удается убедить не прыгать. Кто по-настоящему хочет — летит молча, не устраивая сцен. А сейчас там все соседи собрались.

«Конечно, собрались, — подумала Лава. — Парковка же под окном. Кому хочется, чтобы на его машину прилетел такой подарок? Спасатели наверняка никого не пропускают, чтобы не нервировать психическую».

А вслух спросила:

— Можно на секунду остановиться у того магазина?

— Он же еще не работает!

— Да, но у него сбоку кофе-автомат.

— Конечно, какой же журналист без кофе и сигаретки поутру! — снова развеселился Денис Валерьевич. Но у автомата припарковался.

Лава улыбнулась: о да, мы такие… Кофе она не любила, всегда выбирала чай. В автомате он наверняка плохой, но все же лучше, чем ничего. Хоть немножко взбодриться. Но чай из автомата оказался еще хуже, чем она думала.

К дому, где устроила фестиваль незабываемых впечатлений скромная студентка, подъехали не без труда. На аккуратной ухоженной территории с фигурными цветочными клумбами и ровными рядами дорогих машин аудитория собралась самая разнообразная: жильцы, переживавшие за главную героиню и свой покой, зеваки, смотревшие увлекательное кино, полиция, спасатели… У половины зрителей в руках были телефоны.

— Я спрыгну! Я сейчас спрыгну! — визжала сверху девушка в ярко-желтом платье. — Все сволочи! Все надоели!