Дыхание выровнялось, от сотрясавших тело сладких судорог осталась лишь дрожь и волнующее, даже слегка пугающее ощущение переполненности. Как будто не член в ней, а она насажена на член, натянута настолько сильно, что еще немного, и порвется. И в то же время — как будто без этой наполненности все было… неправильно? А теперь станет как надо.

Асир ждал, внимательно всматривался в лицо, нюхал. Лин хотела бы сказать что-то, хоть что-нибудь — о том, что ей странно, но все-таки хорошо, о том, что она готова и хочет дальше, но получилось только облизать губы. Тогда она развела ноги как могла широко и снова задышала на счет.

Асир понял. Легко, почти невесомо поцеловал — и продолжил. Лин отчетливо ощущала давление головки, чувствовала, как она движется, как рожденная проникновением саднящая, распирающая боль почти сразу же сменяется жаркой, быстрой пульсацией.

Казалось, в любую секунду снова накроет оргазмом, и Лин дышала, дышала и считала, пытаясь сдерживаться, потому что хотела, чтобы Асир вошел до конца, не останавливаясь больше. Ничего и никогда в жизни не хотела так сильно. Она погружалась в жар, в ушах тонко звенело, голова стала легкой, будто веселящим газом надышалась или напилась допьяна.

Асир, едва касаясь, провел пальцами по шее, зарылся в волосы. Сжал, почти так же, как Асир из ее фантазии, и сказал на ухо:

— Все. Он там весь.

Этого хватило. Сладкая волна сжала изнутри, Лин ощутила член Асира полностью, от головки до прижавшейся к промежности мошонки, дыхание сорвалось.

— Да, — выдохнула Лин, — да. Да.

Кажется, она так и повторяла это «да», содрогаясь в очередном оргазме, комкая простыню и всхлипывая, уплывая во тьму.

Когда открыла глаза, за окном полыхало предзакатное низкое солнце, заливая комнату оранжевым теплым светом. Лин не сразу поняла, где она. Долго рассматривала край широкой кровати, на которой лежала, тонкие белые занавеси на распахнутом окне, белые простые стены без каких-либо украшений. Тело наполняла незнакомая сладкая истома, голова была пустой и легкой, хотелось лежать вот так, смотреть в окно и ни о чем не думать. Но, едва Лин приказала себе вспомнить…

Нет, память не обрушилась вся сразу. Вспоминались обрывки, иногда совершенно непонятные. Гневное лицо владыки на фоне цветущего жасмина и почему-то дрожащий голос Хессы. Снова владыка, с незнакомым Лин выражением горькой нежности: «Глупая анха. Моя анха». Распирающая боль и шепот: «Он там весь».

Вот это, последнее, прорвало плотину. Лин даже не вспоминала, а будто проживала все заново, и казалось — вот-вот, еще немного, и снова улетит в оргазм, от одних только воспоминаний. Она застонала, и тут полную восхитительных картин тишину нарушил голос, который Лин совершенно не ждала услышать здесь и сейчас:

— Очнулись? Как самочувствие, агент?

Лин повернулась на бок и попыталась сесть. Удалось с трудом. Чувствовала она себя то ли основательно пережеванной, то ли прокрученной через мясорубку, при этом восхитительно легкой, счастливой и зверски голодной. Профессор сидел с книгой у другого окна, рядом на столике в беспорядке стояли полные и полупустые и валялись пустые склянки, флаконы и бутылки.

— Хорошо, — коротко ответила Лин. Медиков не принято стесняться, и все же при одной мысли, что профессор наблюдал все то, что… Лин сглотнула и добавила: — Есть хочется.

— Поднос на столе справа от кровати.

Осознание окружающей действительности наконец включилось, оттеснив яркие, сладостно возбуждающие воспоминания. Лин обнаружила, что постель под ней чистая, без признаков всего, что они тут вытворяли, разве что промокшая от смазки. Что сама она тоже чистая и укрыта легкой, почти невесомой простыней, в которую и завернулась, перебравшись поближе к еде.

Еда была скудной, ничуть не соответствующей ее зверскому голоду. Тонко нарезанные вареное мясо и сыр, пирожки с фруктами и с творогом, холодный травяной чай.

— Переедать вам нельзя, — объяснил профессор. — Ешьте и отдыхайте. Можете походить по комнате, если голова не кружится, но постарайтесь, чтобы в любой момент было на что опереться.

— Все так плохо? — Лин наслоила на пирожок мяса и сыра и впилась в получившуюся башню зубами.

— Не настолько, чтобы считать вас восставшей из мертвых, но достаточно для того, чтобы я убивал свое время в такой утомительной компании.

— Ну простите, — очевидно, профессор пребывал не в лучшем настроении, а если учесть, что он и в лучшем был той еще ядовитой гадюкой… Лин махнула рукой на попытки хоть что-то узнать и сосредоточилась на еде. Которая, к большому сожалению, закончилась как-то слишком уж быстро.

Мысль походить по комнате казалась здравой. Еще более здравым было бы залезть в горячую воду, боль в мышцах ясно на это намекала, но грузить этим желанием профессора Лин не собиралась. К тому же… она, скорее всего, где-то в покоях владыки, лучше вести себя вежливо и не соваться, куда не приглашали.

Однажды уже сунулась.

Пришлось прикусить костяшки пальцев, чтобы не застонать в голос. То воспоминание и так было слишком ярким, возвращалось и мучило каждый день, но теперь… «Тогда я еще не был владыкой, которому лижут зад… Тогда ты еще не боялась меня». Наверное, ей повезло. Сказочно, невероятно повезло, что течка пошла как-то не так, и что она чуть не умерла. Иначе владыка не взял бы ее, совершенно точно не взял бы. За Лин сыграло то самое, за что она владыку уважала безмерно и чем в итоге обидела. Асир был в ответе за всех своих анх, знал и принимал это. За всех, даже за оскорбившую его Лин.

Она добрела до окна, привалилась к раме. Комната была на втором этаже, за окном шелестел листвой виноград, цвели на высоких шпалерах розы, рассыпал брызги фонтан. Сад был пуст, залит тенями и прекрасен, и напомнил о другом садике, в котором они с владыкой просидели почти до рассвета за разговорами. Тогда Асир, наверное, что-то в ней увидел. Что-то, из-за чего возился с Лин, вправлял ей мозги… а потом все так отвратительно закончилось.

Знать бы, он вернется?

Лалия была права, Лин мало знала о течке. Вот ей было плохо, очень плохо, вот ее спасли — и что теперь? Кродах еще нужен или уже нет? Продолжения хотелось. Хотелось снова ощутить в себе… Лин сглотнула. От одной мысли внизу живота скрутилась ноющая боль, взбухла горячей волной, прошедшей по всему телу. А когда вспомнила ощущение члена — внутри — полностью, и шепот Асира: «Он там весь», — внутри сжалось, а по ногам потекла смазка.

Может, Асир ушел, потому что у него, кроме Лин, куча дел и целая Имхара. А может, он сейчас утешается с Лалией, а Лин хватит и профессора, чтобы вовремя дать нужные лекарства. Она ведь уже была с кродахом, и теперь ей лучше.

Солнце садилось. Лин ждала.

Что-то звякнуло позади, Лин угадала движение профессора у кровати, но не обернулась.

— Судя по всему, агент, вы пока не собираетесь терять сознание и в состоянии себя контролировать. В таком случае, я оставлю вас ненадолго. Если почувствуете головокружение или тошноту, выпейте это. Самые подробные инструкции — на этикетке.

— Хорошо.

Он вышел, и Лин осталась одна. В комнате темнело и как будто становилось прохладнее. Читать инструкции не хотелось, двигаться с места — тоже. Она переступила с ноги на ногу, поплотнее запахнула простыню. На сад наползали сумерки, зажглись фонарики над дорожками. И ничто не напоминало о том, что во дворце есть кто-то, кроме нее. Было очень тихо и наверняка очень спокойно, только вот ничего, похожего на спокойствие, Лин не чувствовала.

Запах Асира она учуяла даже раньше, чем открылась дверь. Дернулась было обернуться, но остановилась, упершись в подоконник, от накатившей предательской слабости чуть не подогнулись колени, томительно потянуло внизу живота, и вновь сильней потекла смазка. Значит, будет еще… Он возьмет ее снова? Лин застонала от скрутившей внутри судороги, и Асир тут же оказался рядом.