И все-таки…

«Иногда это добавляет привлекательности», — Лин задумчиво обвела пальцем мочку уха. «У тебя правда сочные, — коснулась губ. — И сейчас станут еще сочнее». Вчера Лалия искренне хотела сделать Лин красивой. Скорее всего, ради владыки, но Лин все равно была благодарна. Она не знала и даже в самых смелых мечтах не думала, что может быть такой.

И волосы. Владыка любит волосы. «Во многих смыслах», — сказала Лалия, интересно, о чем это? А мастер так выразительно смотрел вчера, будто своей короткой стрижкой она оскорбила его чувство прекрасного и профессиональную гордость. Не из-за того, что короткие волосы — признак трущобных или психичек, как не уставали напоминать многие в серале. А потому что «длинные вам будут больше к лицу» и «грешно обстригать такое богатство».

Лин сняла перед сном заколки и шпильки, но ее прическа все еще не стала прежней. Даже за ночь волосы почти не растрепались, легли гладко после нескольких движений расческой.

Если мастер не забудет свое обещание и пришлет шампунь и бальзамы… даже интересно, что может выйти из ее вечно лохматой шевелюры.

«И понравится ли это владыке…»

Последняя мысль была сейчас, пожалуй, неуместной, и Лин отвернулась от зеркала. Умываться, завтракать… или уже обедать? А, неважно. Главное — никаких глупых мечтаний. Пусть все идет, как идет.

Но, странно, ей даже есть не хотелось. Взяв вместо обычного завтрака кружку кофе и булку с кунжутом, нашла Хессу — та читала, сидя на бортике бассейна.

— Доброе утро.

— Да уж, доброе, — ухмыльнулась Хесса. — Ты пропустила все самое интересное. Рассказывать, или обойдешься?

— Обойдусь, — решила Лин. — Как-нибудь потом, когда мне будет не настолько хорошо.

— Целовалась, — ухмылка Хессы стала шире. — Понравилось, даже спрашивать не надо. И еще вот это, — она почти дотронулась до ошейника, в последний момент отдернув пальцы. — Мне Сальма объяснила, что эта штука значит. Владыка оценил?

Лин откусила булку и пожала плечами. «Владыка заметил», — это она могла сказать точно, а оценил ли? И если да, то как? Жизнь покажет.

— А ты? Понравилось? — спросила, прожевав.

— Красиво было, — Хесса довольно зажмурилась. — Если бы еще не эти куры. Сальма — она ничего. Рассказывала всякое. О фокусниках, о живых картинах. Я и не представляла, что у нее в голове что-то есть, кроме кудряшек. Но остальные… — Махнула рукой, помолчала и вдруг спросила: — Как думаешь, Сардар… может прийти сегодня?

Лин снова пожала плечами.

— Праздник кончился. Для него, значит, закончилась круглосуточная работа. Все зависит от того, как он предпочитает отдыхать. Если с анхой — тогда придет.

Хесса кивнула. Старалась не показать, но нервничала, и Лин, сама себе удивляясь, спросила:

— В «караванщика и бандитов» умеешь? — в эту игру, напоминавшую привычный Лин «морской конвой», играли здесь все, но она до сих пор умудрялась ее игнорировать. — Можем ближе к вечеру пристроиться где-нибудь в зале, поучишь меня. Будешь и на виду, и как будто не ждешь.

— А… давай. И тебе тоже лучше, будто не ждешь, а то эти все…

— А мне-то чего ждать? — «эти все» было понятным: вчера обзавидовались, а сегодня обзлорадствуются, что «трущобную выскочку» так и не позвали к владыке. Иногда не нужно слышать, чтобы знать, что о тебе говорят.

— А разве…

Лин покачала головой:

— Я думаю, он будет отдыхать с Лалией.

— И ты, ну… как тебе это вообще?

Спроси Хесса прямо: «Почему не ревнуешь?» — Лин бы не смогла ответить. Может, из-за того давнего разговора про ревность, а может, потому что вчера Лалия явно ее провоцировала, а потом отвернулась, давая иллюзию уединения. Но какой вопрос, такой ответ, и Лин, залпом допив кофе, сказала:

— Мне это нормально.

Хесса помолчала. Помотала головой:

— Ну ты… Нет, я бы так не смогла.

На это Лин отвечать не стала: что тут ответишь? Хессу она понимала — есть чувства, не поддающиеся контролю, и у всех они разные. У Хессы это может быть ревность, у нее самой — упертость (ослиная, как говорил иной раз в сердцах Каюм), у Асира… тоже наверняка есть какое-то. И если человек тебе дорог, ты примешь его вместе с этим чувством — именно и прежде всего с этим, и уж потом со всеми остальными чувствами, мыслями и желаниями, добрыми и дурными привычками и другими заморочками.

Ужин в серале подавали рано — для того, наверное, чтобы к возможному приходу владыки или его приближенных кродахов анхи не оскорбили их тонкого слуха бурчанием голодных животов. Никто не спешил расходиться, насытившись. Анхи делали вид, что отдыхают, пьют кофе, разговаривают о пустяках — то есть, простите, ведут возвышенные беседы. Но густой, крепкий запах желания и похоти выдавал их истинные мысли, надежды и чаяния.

Лин с Хессой пристроились у низкого столика между стеной и колонной, поблизости от двери, но не слишком на виду. Хесса разложила игровое поле с нарисованной пустыней, оазисами, миражами, караванными тропами и двумя городами в двух краях карты. Расставила по начальным местам искусно вырезанные из слоновой кости и черного дерева фишки. Потрясла в сложенных ладонях два кубика, черный и белый, и протянула Лин два сжатых кулака:

— Выбирай.

Лин ткнула пальцем наугад.

— Белый. Твои караванщики.

Игра оказалась несложной, но увлекательной. Когда Лин, потеряв четыре хода, наконец перевела своих караванщиков через зыбучие пески, к их столику подошла Лалия. Села рядом, сказала, махнув рукой:

— Не обращайте на меня внимания.

Хесса только пожала плечами, а вот Лин поняла, что не обращать внимания не сможет. От Лалии пахло владыкой, сильно, оглушающе, как будто только что вернулась от него. Впрочем, почему «как будто»? Ее не было весь день, где еще она могла пропадать? Вот только… Лин прикрыла глаза, пытаясь разобраться в оттенках запаха. Что-то казалось неправильным. Она помнила Лалию после секса, расслабленную и довольную. Стоило ожидать, что после праздника будет так же. Но пахло иначе, от запаха становилось тревожно и неуютно. А сосредоточиться, собраться с мыслями и понять — не получалось. От запаха владыки вело голову, как от вина… нет, больше, скорее, как от вчерашнего поцелуя. Колотилось сердце, рот отчего-то наполнился слюной, а еще… еще, кажется, намокали шаровары. Лин бросила кубик, не глядя передвинула по тропе своего караванщика. Как бы то ни было, показывать внезапный раздрай она не собиралась. Если бы только перед Лалией — полбеды, а то и вовсе не беда, но не перед всем сералем.

— Господин Сардар дех Азгуль аль Шитанар к анхам владыки, — зычно гаркнул из распахнутых дверей стражник.

— О, ну надо же, кто явился, — протянула Лалия.

Хесса, которая как раз собиралась кинуть кубики, стиснула их в кулаке и застыла, не отводя взгляда от стола.

— Почему бы ему не явиться? — спокойно спросила Лин. То есть она надеялась, что получилось спокойно. Хотелось разбить сгустившуюся за их столиком тишину, да и от собственного волнения как-то отвлечься.

— Он не спал по меньшей мере несколько суток, — Лалия повернулась к двери, подперла подбородок кулаком с таким видом, будто собиралась смотреть занимательный фильм. — А недавние события не возбудили бы даже меня, не то что его.

«Вот оно.» — Лин замерла. «Недавние события» — это не о празднике. Что-то произошло, пока она спала, пила кофе, болтала с Хессой и пыталась не слишком заметно для окружающих вспоминать вчерашнее. Что-то очень плохое. Возможно, опасное для владыки или его приближенных, и уж точно — неприятное. Вот откуда тревога от запаха Лалии.

Сардар, не сбавляя шага, быстро прошел мимо их столика, бросив единственный взгляд на Лалию. Выглядел он и правда неважно, с застывшим лицом и больными глазами, взлохмаченный, в измятой рубашке с россыпью подозрительных красных брызг, очень похожих на засохшую кровь. Это и есть кровь, поняла Лин, улавливая запах — он тянулся за Сардаром, как шлейф — кровь, ужас, чужая боль.

— Что случилось? — не выдержала она. Впрочем, хватило ума прошипеть это едва слышно, чтобы не донеслось до лишних ушей. Хотя все равно никому не было сейчас дела до Лин и ее вопросов. Даже Лалия, которая, конечно, услышала, произнесла одними губами: