Он повернул голову и посмотрел на неё внимательно, чуть дольше, чем позволяла дружеская беседа.

— Тебе идёт спокойствие. Ты совсем другая, чем была тогда.

Марина чуть приподняла брови.

— Какая же я была тогда?

Он усмехнулся уголком губ.

— Слишком старалась быть правильной. Ты всё время смотрела, как будто ждала, что кто-то оценит, поставит галочку.

Ей стало не по себе от этой точности. Она отвела взгляд. Только сжала ремешок сумки, чувствуя, как под кожей начинает биться пульс.

Они свернули к парку. Ветки деревьев всё ещё капали после дождя, фонари освещали тротуар мягким жёлтым светом. Людей вокруг было мало. Саша замедлил шаг, и Марина тоже сбавила темп, понимая, что им обоим не хочется, чтобы эта прогулка заканчивалась слишком быстро.

— А у тебя как работа? — спросил он, словно пытаясь вернуть разговор в безопасное русло.

Марина оживилась, потому что говорить о деле всегда проще, чем о чувствах.

— Я занимаюсь оформлением. Сейчас весна, много заказов на декор. Честно говоря, это единственное, что держит меня в тонусе.

Он слушал внимательно, без привычного рассеянного выражения, которое часто бывает у людей, задающих формальные вопросы.

— Ты всегда была в этом сильна, — сказал он. — Я помню твои рисунки. Ты недооценивала себя.

— А ты переоцениваешь, — усмехнулась Марина, но почувствовала, как приятно это признание.

Они замолчали, слушая звук шагов по мокрому асфальту.

Когда они вышли к набережной, Марина остановилась у ограждения и посмотрела вниз, на воду. Там отражались фонари, и течение слегка колыхало эти огни, как будто расшатывало их. Они шли всё тем же неторопливым шагом, когда Александр вдруг нарушил тишину. Голос его прозвучал ровно, но в нём чувствовалась сдержанная напряжённость.

— Скажи, Марин, как там всё закончилось… с семьёй? С отцом, матерью?

Марина слегка вздрогнула от неожиданности вопроса. Она не сразу ответила, словно решала, стоит ли сейчас поднимать тему, которая была болезненной сама по себе. Но Александр ждал, и она заговорила.

— Они пытались. Давили, приходили, приводили адвокатов. Ты, наверное, знаешь, как они умеют делать вид, что всё происходит ради семейного блага.

Александр кивнул.

— Знаю. После моего отъезда мне звонил отец. Сначала намёками, потом прямо. Просил помочь им, мол, я должен держать сторону семьи. Сказал, что её, то есть тебя, надо поставить на место.

Марина остановилась на секунду и посмотрела на него.

— И что ты ответил?

Он горько усмехнулся.

— Послал их. Без объяснений. Сказал, что в это не полезу и не хочу иметь к этому никакого отношения. После этого мы почти не разговаривали. Они решили, что я предал род. Но мне было всё равно.

Марина опустила глаза. Её пальцы невольно скользнули по ремешку сумки, словно она искала опору.

— Всё решилось без суда, — тихо сказала она. — Мы с их адвокатами пришли к соглашению. Я оставила бизнес. Фамильный дом тоже. Всё, что им так важно держать при себе, я им отдала.

Александр нахмурился.

— А остальное?

— Остальное оставила. Квартиру, личные накопления. Что-то продала. Эти деньги и стали моим билетом сюда. — Она сделала паузу и, будто оправдываясь, добавила. — Я не могла больше жить там. Всё казалось чужим и липким.

Он внимательно посмотрел на неё, чуть замедлив шаг.

— Ты сделала правильно.

Марина усмехнулась, но без веселья.

— Правильно? Иногда кажется, что я просто сбежала.

— Иногда побег, единственный правильный выход, — спокойно сказал он. — Они бы сломали тебя окончательно, если бы ты осталась.

Она вздохнула и отвела взгляд в сторону, где фонари отражались в мокром асфальте.

— Ты говоришь так, будто веришь в меня больше, чем я сама.

— Может, так и есть, — ответил он.

Александр встал рядом, облокотился на перила. Их плечи почти коснулись друг друга. Марина почувствовала, как сердце сжимается от этого «почти».

— Саша, — тихо сказала она. — Это неправильно.

Он повернул голову, его лицо было совсем близко.

— Я знаю.

Она отвернулась к воде, потому что не могла выдержать его взгляда.

— У тебя есть девушка. У меня… свои отношения.

— Я знаю, — повторил он. — Но ты правда думаешь, что это можно игнорировать?

Марина закрыла глаза на секунду, стараясь собраться. Ветер коснулся её волос, и она почувствовала, как он почти невольно двинулся ближе, будто хотел поправить выбившуюся прядь. Но не сделал этого.

— Скажи честно, — вдруг сказала она, не глядя на него. — Ты скучал?

Несколько секунд он молчал. Потом ответил:

— Больше, чем хотел бы признать.

Марина сжала руки на перилах. Ей хотелось сказать то же самое, но язык будто не поворачивался. одно лишнее слово, и граница будет пересечена.

— Мы слишком поздно встретились снова, — произнесла она наконец.

— Или слишком рано, — возразил он, и в голосе прозвучала лёгкая, горькая усмешка.

Они пошли обратно к оживлённой улице, но шаги давались тяжело. Воздух был густым от недосказанности. Каждый хотел продлить момент, каждый боялся его. Холодный уличный свет ложился на лица резкими тенями. Саша чуть подался к ней и будто случайно коснулся кончиком пальца её руки. Лёгкое прикосновение и в нём чувствовалось куда больше, чем он себе позволял показать. Хотелось сжать ладонь, прижать её к себе, но он боялся сорваться и сделать шаг, за который не будет прощения.

Марина не отдёрнула руку. Более того, сделала едва заметный шаг ближе, так, что воздух между ними словно загустел. Несколько секунд они молчали, и тишина звенела куда громче, чем музыка за дверью.

— Знаешь, — тихо заговорил Саша, голос будто дрогнул, — я больше всего жалею о том, что потерял эти два года. Всё это время мы могли… но, — он чуть усмехнулся, опустив глаза, — просить тебя ждать было бы дикой самонадеянностью. Я уехал, ты осталась, у нас свои дороги.

Марина сжала губы, будто боялась, что голос её выдаст. Она смотрела на него пристально, в глазах блеснули слёзы.

— Ты правда думаешь, что всё это можно было просто забыть? — её голос дрогнул. — Что вот так… взять и жить дальше, будто ничего не было? Я старалась. Но… — она замолчала и резко отвернулась, слёзы потекли быстрее.

— Марин… — Саша потянулся к ней ближе, но не решился сразу обнять. — Я ведь чувствую это. Ты всё ещё…

Она резко вскинула на него глаза, уже мокрые, полные боли.

— Люблю тебя. — выдохнула она, и слова прозвучали почти как крик. — Но я не могу так. Понимаешь? Не могу разрушать всё вокруг. Даниэль… он хороший человек, он ни в чём не виноват. А твоя девушка… я видела, какая она светлая. Как я могу? Как я имею право это разрушить?

Саша сжал челюсти, в его лице мелькнула боль, которую он пытался скрыть, но не смог. Он шагнул ближе, коснулся её плеч, словно хотел удержать от падения.

— Не говори так, — его голос был низким и хриплым. — Ты не разрушитель, Марин. Всё, что мы чувствуем, не может быть преступлением.

— Может! — перебила она, и голос сорвался, переходя почти в рыдание. — Потому что я сама так чувствую! У меня будто две жизни на плечах. Я не хочу быть как Дима… я не хочу предавать, не хочу ломать. Я слишком хорошо знаю, что это значит.

Слёзы катились по её щекам, она не пыталась их скрыть. Её пальцы дрожали, и она в отчаянии закрыла лицо ладонями. Саша осторожно убрал руки с её плеч, словно не смел прикасаться больше, но тут же, не выдержав, снова притянул её ближе, уже не думая о том, кто может увидеть.

— Тише, пожалуйста, — его голос был полон тревоги и нежности. — Ты думаешь о них, но ты никогда не думаешь о себе. А я вижу, как это тебя рвёт изнутри.

— Не дави на меня! — вскрикнула Марина и всхлипнула ещё сильнее. — Ты не понимаешь… каждое твоё слово будто прибивает меня к полу. Я и так разрываюсь. Я и так знаю, что люблю тебя больше жизни, но через это я переступить не смогу.

Саша закрыл глаза, глубоко вдохнул, пытаясь справиться с собственными чувствами. Но видя, как она плачет, как дрожит, как закрывает ладонями лицо, он уже не мог сохранять маску спокойствия. Он взял её за руки, мягко отвёл их от лица и посмотрел прямо в глаза.