— Я сделал то, что нужно, — ответил. — Тебе будет лучше в другой стае.

Там ты начнёшь с нуля. Там ты сможешь быть женщиной, не тенью чужой семьи.

— Или просто стану ненужной куклой, которую передали из рук в руки?

— Тебя никто не ломал, Оксана, — устало сказал. — Но ты нарушила правила. И ты знала, что делаешь.

— Я не тронула её! Ни словом, ни прикосновением! — Оксана вскидывает голову, голос срывается.

— Но ты пришла, — говорю ровно. - Ты вышла на порог, как соперница. Осознанно. Это уже нарушение.

— Из-за одного появления?! — в голосе — обида, горечь, бессилие. — Ты готов от меня избавиться вот так?! После всего?!

— Не из-за одного, — смотрю прямо. — А из-за того, что ты не остановилась.Ты знала границы. И переступила их.

— Ненавижу тебя, Артём, — рычит она, шагнув ближе. — Я была готова на всё. Но ты выбрал её. Из-за щенка, которого даже ещё нет!

Я не двигаюсь. Просто смотрю. И отпускаю силу. Не всю — только столько, чтобы напомнить.

Оксана замирает. Тело дрожит. Скулит. Инстинктивно делает полшага назад. Волчица чувствует, кто перед ней. И кто она — в этой системе координат.

— Ты забылась, Оксана, — произношу медленно, низко. — С кем разговариваешь. Этот «щенок» — будущий альфа. Моя кровь. Мой выбор. Моя стая.

Она опускает глаза, но слишком поздно. Сказано уже больше, чем можно было позволить.

И теперь она не просто уходит — она вычеркнута.

— Вещи собраны. Машина будет в пять. Ты больше не часть этой стаи. Не из-за неё. Не из-за меня.

Из-за себя.

Прошло три месяца.

Малыш уже не просто «дает о себе знать» — он устроился в животе как хозяин и теперь каждый вечер показывает характер. Пинается, крутится, устраивает такие баталии, что иногда мне кажется — внутри не ребёнок, а маленький альфа с амбициями.

Спать из-за этого не получается ни мне, ни Артёму.

Он сначала ворчит, называет волчонка «маленьким драконом», грозит ему пальцем через живот, а потом — всё равно гладит, шепчет что-то тёплое. Разговаривает по-мужски. Альфа и будущий альфа.

Я лежу, слушаю и улыбаюсь. Потому что в эти минуты понимаю: у моего сына будет такой отец, каким я и мечтать не смела.

За эти месяцы мы прошли через многое.

Мы дали клятву. Не показную, не с фейерверками — по традициям стаи. Просто, честно. Наедине со своими.

Он взял меня за руки и тихо сказал:

— Ты моя.

А я дрожала и в ответ шептала:

— Ты мой.

И с этого дня начался новый цикл.

Дом, забота, повторяющиеся ритуалы. Утренний чай. Витамины по расписанию. Вечерние массажи ног.

Я просыпаюсь рано, хотя не нужно. Потом читаю, что-то записываю, готовлю. Иногда даже запекаю печенье просто так — чтобы почувствовать, что я полезна.

Но всё повторяется. День за днём. И от этого внутри нарастает странное ощущение — будто я стою на месте, а жизнь идёт мимо.

— Дай мне работу, — взмолилась я как-то раз, стоя в дверях его кабинета. — Любую. Бумаги разложить, сортировку файлов, распечатки, я не знаю… хоть кофе носить.

Артём поднял на меня взгляд и спокойно, как всегда, сказал:

— Юля, твоя работа — вырастить нашего сына. Всё остальное подождёт.

Конечно, я понимаю.

Раньше я была в движении. Решала, думала, спорила, действовала. А теперь — считай шаги по дому. Всё под контролем. Даже дыхание.

Сходили на очередное УЗИ — подтвердили: мальчик.

Маленький, упрямый и очень подвижный. Артём потом целый день ходил с таким видом, будто выиграл альфа-дуэль. Говорил немного, но в глазах светилось счастье.

— Будет сын, — сказал, когда вернулись домой. — Значит, имя нужно правильное. Сильное. Не наигранное, но с характером.

И тут началась эпопея.

Мы сели за списки. Современные, древние, редкие, популярные.

— Это как имя героя из мультика, — отсеивала я.

Спорили, смеялись, поддразнивали друг друга. Слово за слово — и снова всё сначала.

— Я не дам ребёнку имя, которое будут коверкать, — заявила я.

— А я не хочу, чтобы его путали с блогером, — спокойно возражал он.

И мы снова садились за списки. С чашками чая, ноутбуком и его ладонью у меня на животе.

Эти вечера стали самыми тёплыми.

Я перестала чувствовать себя чужой. Моя волчица успокоилась — привыкла к дому, к запаху, к его голосу. А я — к нему.

Время текло иначе. Медленно. Но в то же время — неумолимо.

Каждую неделю замечала, как округляется живот, как становится тяжелее вставать с дивана, как всё быстрее устают ноги.

Артём держал это под контролем. В прямом смысле. Он знал расписание всех УЗИ, сам записывал меня к врачу, сам вёз — с охраной, с проверенной бригадой, с двумя сумками «на всякий случай».

Иногда я шутила, что он со мной обращается, как с хрустальной вазой.

— Хрусталь я бы не стал доверять, — отвечал он спокойно. — А ты — слишком важна, чтобы рисковать.

Он не давал мне застаиваться в апатии.

Когда в доме стало слишком тихо, когда я в третий раз за день пересортировала полки с лекарствами и в четвёртый — книги в гостиной, Артём зашёл вечером и спросил:

— Хочешь заняться детской?

Я вскинула голову.

— Что?

— Оформлением. Планировкой. Цветами. Кроваткой. Пледами. Всей этой милотой, от которой беременные омеги становятся счастливыми.

Я чуть не расплакалась от счастья.

— Ты серьёзно?

Он кивнул, подошёл, поцеловал в висок.

— Твой проект, Юля. Сделай так, чтобы наш сын чувствовал тепло с первых минут.

И всё. Я ушла в это с головой.

Выбирала обои, ткани, шторы, коврики. Искала натуральные материалы, заказывала на заказ плед с вышитым именем.

Каждое утро я поднималась с мыслями о том, что сделать сегодня: шторы или комод? Игрушки или настенные декоры?

Артём только усмехался, наблюдая за этим.

— Я давно тебя такой не видел, — сказал однажды. — Ты светишься.

— Я просто занята, — буркнула, не поднимая глаз от ноутбука.

— Именно. И от этого тебе лучше. И мне тоже.

Комната получилась как с картинки: мягкая, тёплая, светлая.

Я добавила в неё запах лаванды и немного мёда — чтобы малыш чувствовал что-то родное.

И в день, когда кроватка наконец заняла своё место, я села рядом на ковёр, уставшая, но счастливая.

Артём опустился рядом, положил голову мне на колени.

— Почти всё готово, — выдохнула я.

— Осталось главное.

— Что?

— Дождаться, когда ты скажешь: «Всё. Пора».

И этот день пришёл. Ночь началась тихо.

Я легла раньше, чем обычно. В животе уже давно не было покоя — малыш пинался, ворочался, и, казалось, искал выход. Артём укрыл меня, поцеловал в лоб, положил ладонь на живот — привычный жест, ставший ритуалом.

Последние дни перед родами потянулись особенно вязко. Календарь показывал конец срока.

Живот — тугой, тяжёлый. Спать получалось урывками. Появилась тяжесть в пояснице, усталость даже от шагов по дому.

И самое главное — малыш стал тише. Он больше не устраивал вечерние танцы.

Лишь иногда, в тишине, будто отвечая на мою ладонь, давал короткий знак: «Я здесь».

Первый день — я тревожилась. Второй — прислушивалась к себе, сверялась с календарём, советовалась с врачом.

Артём тоже заметил перемену. Каждый вечер он гладил живот и говорил с сыном.

Шептал что-то своё, мужское. Спокойное. Уверенное. Я слышала только отрывки — «волчонок», «ещё чуть-чуть», «мама рядом».

Иногда он садился ко мне ближе, прикладывал ладонь — И просто ждал. Пока не почувствует этот крошечный, но живой толчок.

Я кивала. Улыбалась. А внутри — тянулось ожидание. Словно мир затих перед бурей.

Тело было готово. Но не до конца. Что-то удерживало, как последняя дверца, за которой уже был путь вперёд.

Я почти перестала спать. Проводила вечера на подушках, перебирая детские вещи,

Ходила по дому, переставляла книги.

— Угомонись, — смеялся Артём. — Гнездование уже прошло.