Прижимаюсь ближе, чувствуя, как его рука надёжно обвивает мою спину, прячет от мира.

Молча идём за сопровождающими вглубь парка, подальше от аттракционов, от смеха и шума. Там, где в стороне ждёт чёрная машина, тяжёлая, с затемнёнными стёклами.

Шаги глухо отдаются в ушах, пахнет мокрой травой, жареным сахаром и чем-то острым — чужим.

Я знаю, куда нас везут, про Совет слышала только отрывки.

Говорят, там собираются волки со всех стай, не просто альфы, а главы.

Те, кто правит, кто держит силу в кулаке, кто принимает решения без права на обжалование.

Место, где решают судьбы тех, кто слабее, место, где нет права на ошибку.

И всё же я чувствую: пока Артём рядом — я не одна.

Мы подъезжаем к большой, огороженной территории.

Высокий кованый забор обвивает периметр, дорожки аккуратные, выложенные плиткой.

В центре стоит дом, словно выбитый из другого времени.

Небольшой, с резьбой в виде волчьих следов, словно напоминание, чья здесь земля.

У входа стоят двое оборотней, выглядят спокойно, но глаза у них цепкие.

Проверяют каждого, кто переступает порог, не словами — запахом и взглядом.

Внутри прохладно, стены из камня, потолки высокие, балки чернеют в полутьме.

Здесь нет уюта, только власть, застывшая в каждой щели.

Проходим дальше, в большой зал, где воздух кажется тяжелее.

Столы расставлены вдоль стен, старые пергаменты, свитки, печати — как ритуал власти.

Люди за столами молчат, просто смотрят на нас.

Оценивают, примеряются, взвешивают цену каждого шага.

Чувствую, как холод ползёт по позвоночнику.

Но еще сильнее — другой запах, родной, тяжелый, горький.

Поворачиваю голову и вижу его.

Отец сидит среди членов Совета, лицо каменное, взгляд холодный.

Ни одной эмоции, ни малейшего признака признания.

Как будто я для него не дочь, а недописанный пункт в протоколе.

Чуть дальше, по правую сторону, улавливаю другой взгляд.

Роман, уверенный, наглый, сидит, словно уже празднует победу.

Его усмешка режет сильнее, чем любые слова.

В глазах нет сожаления — только расчет и голод.

Машинально выпрямляю спину, вбирая воздух полной грудью.

Рядом Артём, его рука — твёрдая, теплая, живая, как броня.

Он держит меня за талию, спокойно, надёжно, и мир будто стабилизируется.

— Наконец-то, всё в сборе, можем начинать, — говорит мужчина с седыми висками, голос его глухой, но давящий.

Он сидит в центре зала, в темно-красной мантии с вышитыми знаками стаи, и от одного его взгляда холодеет спина.

Я замираю, прижавшись ближе к Артему.

Он стоит ровно, не опуская головы, но мышцы на спине напряжены до предела.

— Роман Астахов, альфа Южной стаи, — продолжает мужчина, перелистывая какие-то бумаги, — заявляет, что его невеста удерживается силой альфой Артемом Черновым.

В зале поднимается легкий гул, кто-то перешёптывается, кто-то просто оценивающе смотрит на нас.

— Она моя невеста! — выкрикивает Роман, резко поднимаясь со своего места.

Голос его громкий, злой, и в зале сразу становится тесно от напряжения.

Вздрагиваю, но Артём мягко сжимает мою руку, не давая сорваться в страх.

Его спокойствие передаётся мне, как якорь посреди шторма.

— Успокойтесь, альфа, — холодно произносит женщина, сидящая по правую руку от мужчины в красной мантии.

Её голос твёрдый, обволакивающий сталью, и в нём нет ни тени сочувствия.

— Совет выслушает обе стороны, — добавляет она, складывая перед собой ладони. — И примет решение, опираясь на факты, а не на эмоции.

Роман сжимает кулаки, но садится обратно, бросая на меня тяжёлый, прожигающий взгляд.

Чувствую, как его ярость буквально звенит в воздухе, и невольно сильнее прижимаюсь к Артему.

Артём делает шаг вперёд. Спокойно. Уверенно. Так, что ни у кого не остаётся сомнений, кто здесь настоящий альфа.

— Я готов представить свою позицию, — его голос звучит ровно, но в каждой ноте — власть. — И доказательства.

Совет кивает почти незаметно. Заседание начинается.

Артём спокойно достаёт из внутреннего кармана куртки сложенный вдвое лист бумаги.

Никаких резких движений, всё подчёркнуто открыто.

— Перед вами заключение врача, — говорит он ровно, взгляд твёрдый, спокойный. — Осмотр был проведён официально, все документы заверены.

Он подходит к столу Совета, кладёт лист перед старейшинами. Делает шаг назад, оставаясь между мной и Романом.

Мужчина в мантии берёт документ, медленно разворачивает. Глаза его бегло скользят по строкам. Тишина сгущается, становится липкой, тяжёлой.

— Здесь ясно указано, — подаёт голос женщина справа. — Юлия Волкова — беременна.

По залу пробегает едва заметный шорох. Кто-то обменивается взглядами, кто-то напрягается.

Роман резко вскакивает, стул с грохотом падает на пол.

— Это ложь! — рычит он, глаза сверкают бешенством.

Артём даже не вздрагивает. Он поворачивает голову к Совету, не удостаивая Романа ни одного взгляда.

— Ультразвук подтверждён подписью врача, — спокойно произносит он. — Дополнительные тесты готовы быть предоставлены при необходимости.

Роман делает шаг вперёд, но двое стражей мгновенно перехватывают его за локти.

— Альфа, вернитесь на место, — безэмоционально говорит один из них.

Прижимаюсь ближе к Артёму, чувствую, как напряжение в его теле становится стальным.

Но он контролирует ситуацию — хищно, точно, без лишних движений.

Мужчина в тёмно-красной мантии поднимает глаза от документа.

Голос его звучит чётко, властно:

— Совет рассмотрит обе стороны. Наличие беременности — весомое обстоятельство.

Отец поднимается с места неторопливо. Его взгляд тяжёлый, давящий.

— Моя дочь, — начинает он ровно, будто выносит приговор, — омега Южной стаи. Волчица, на которую возлагались определённые надежды.

Он делает паузу, словно позволяет словам лечь в тишину. Зал замер, ловя каждое движение.

— После тяжёлой утраты Юлия едва восстановилась. Год реабилитации, чтобы сохранить её способность к продолжению рода.

Голос Волкова обретает стальную ноту, за каждым словом стоит расчёт.

— Она должна была принести потомство своей стае. Стать частью укрепления нашего наследия, нашей крови.

Он переводит взгляд на Артёма, в лице появляется плохо скрываемая злость.

— Но альфа Чернов вмешался. Без согласования. Без уважения к законам крови.

Он делает шаг вперёд, руки сцеплены за спиной.

— Теперь Юлия носит волчонка, который принадлежит не Южной стае, а чужой. Стае, к которой у неё нет ни клятвы, ни обязательств.

Слова падают в тишину зала, тяжелее стали.

— Я заявляю, — отчеканивает Волков, — что права стаи Волковых были нарушены. И что судьба омеги и её потомства должна быть пересмотрена Советом.

Он садится медленно, с холодной уверенностью.

— И что же вы предлагаете, господин Волков? — женщина из Совета говорит ровно, но в её голосе скользит сталь. — Волчица уже беременна. Вы хотите забрать её или лишить ребёнка?

По залу пробегает напряжение. Несколько оборотней едва заметно меняют позу.

Волков встаёт. Его движения сдержанные, но в них чувствуется внутренняя злость.

Он не смотрит на Юлю.

— Моя дочь, — говорит он глухо. — Волчица Южной стаи. Каждое его слово звучит тяжело, он обдумывает каждую фразу. — Она должна была принести потомство своей крови, своей стае.

На секунду в зале воцаряется тяжёлая тишина. Кто-то кашляет, но быстро затыкается.

— Но ошибки уже сделаны, — признаёт Волков.

Он смотрит на нас тяжело, с яростью в глазах. Подбородок вздёрнут, плечи расправлены, в каждой линии тела — вызов.

— Я не стану требовать прерывания беременности.

Юля рядом почти перестаёт дышать. Слышу, как её сердце колотится через тонкую ткань рубашки.

— Если волчица выносит щенка, стая примет его, — бросает Волков.