Он произносит это спокойно, но без тепла. Так говорят, когда выполняют долг, а не когда принимают с желанием.

Сжимаю руку Юли крепче. — Однако, — продолжает Волков, — связь с Черновым не признаётся автоматически.

Женщина из Совета обменивается коротким взглядом с другими. Один из старейшин что-то шепчет ей на ухо. Она слушает внимательно, потом кивает.

— Совет рассмотрит обстоятельства, — наконец говорит она. Её голос не терпит возражений.

— Волчица имеет право выбора.

Я не двигаюсь. Просто стою, прикрывая Юлю собой от всех взглядов.

Под кожей тяжело ворочается волк, сдерживая глухое рычание.

Делаю шаг вперёд, позволяя голосу прозвучать чётко и спокойно.

Совет смотрит на меня — кто-то настороженно, кто-то с открытым недовольством.

— Уважаемый Совет, — начинаю, чувствуя, как Юля рядом замирает. — Когда я встретил её, эмбрион уже был подсажен.

Лицо Волкова каменеет, но я не отвожу взгляда. Говорю ровно, без оправданий.

— Это была ошибка, — продолжаю. — Ужасная, тяжёлая ошибка. Которая стоила этой хрупкой волчице слишком многого. Однако её волчица не сдалась, — говорю твёрдо. — Она ожила. Начала бороться.

Глухой отклик моего голоса расходится по залу. За спиной висит тяжесть чужих взглядов

— Сейчас внутри неё бьётся ещё одно сердце, — говорю. — И я сделаю всё, чтобы этот ребёнок родился.

Пауза короткая, но давящая.

— Я возьму на себя ответственность за Юлю и за малыша, — подытоживаю. — Независимо от исхода разбирательства.

— В новолуние, — произношу ровно, без лишних эмоций, — я заключу союз с той, кто вынашивает моего ребёнка. С той, кто вернул меня к жизни.

Не повышаю голос. Не делаю пауз. Здесь, перед Советом, слабости нет места.

Но внутри всё иначе. Я помню, как увидел её впервые — худую, чужую.

Тогда она была для меня просто омегой. Больной. Одинокой. Дикой.

Теперь, когда она стоит рядом, я знаю. Юля — не ошибка. Не обуза. Не случайность.

Она моя волчица. Моя семья. И я не позволю никому забрать её у меня.

— Совет удаляется на обсуждение, — голос главы тяжело отзывается в тишине. Я притягиваю Юлю к себе, накрываю её ладонями, целую в волосы. — Всё нормально, — шепчу, уткнувшись носом в её волосы. — Никому тебя не отдам. Ты моя.

Провожу ладонью по её спине, чувствуя, как её дыхание становится спокойнее.

Она поднимает голову и сильнее прижимается ко мне.

— Я согласна на всё, — шепчет почти беззвучно. — Лишь бы с малышом всё было хорошо.

Чувствую, как её волчица тянется ко мне — тихо, доверчиво.

И вместе с этим внутри оживает мой зверь.

Он готов стоять за неё до конца. За неё и за того, кто растёт под её сердцем.

Метка. Мне нужно поставить своей паре метку.

И кажется, я знаю, чем мы займёмся до полнолуния.

Но сейчас главное — дождаться решения Совета.Спустя тридцать минут дверь зала распахивается.

Совет возвращается на свои места, лица серьёзные, сосредоточенные.

Юля чуть сильнее прижимается ко мне.

Глава встаёт, разворачивает лист с итогами. Голос его звучит чётко, без колебаний.

— Итак, Совет вынес решение, — произносит глава. — Волчица остаётся в стае Чернова и имеет право на брачный союз с ним.

— Но судья, а как же наша стая?! — срывается Роман, рыча громче, чем дозволено здесь.

Глаза его горят, кулаки сжаты до боли в костяшках.

Глава Совета поднимает взгляд. Тяжёлый, спокойный, приглушающий любое сопротивление.

— Стая важна, — говорит он негромко. — Но волчица не принадлежит никому.

В зале становится тише. Роман едва заметно сдерживается, чувствуя грань.

Глава наклоняется вперёд. Голос его холоден, как лезвие.

— В твоей стае достаточно омег. Достойных. Свободных. Каждая из них сможет дать потомство без нарушения законов.

Кто-то в зале переминается, кто-то замирает, не смея дышать.

— Настоящий вожак защищает свою стаю. А не втягивает её в опасность из-за личных претензий.

Роман опускает глаза, губы сжаты в тонкую линию.

— Попытка оспорить решение будет считаться вызовом Совету. Ответственность понесёте вы все.

Роман молчит, лицо его натянуто, кулаки всё ещё белеют. Совет вынес приговор, и он ничего не может изменить.

Обнимаю Юлю крепче, чувствуя, как она дрожит, сдерживая всё, что накопилось за эти часы. Она хрупкая, но сильная.

Киваю ей коротко, почти незаметно, чтобы придать уверенности. Веду к выходу, не оборачиваясь ни на секунду.

Тяжёлые двери Совета закрываются за спиной, приглушая чужие взгляды и шорохи. Свобода пахнет сырой землёй и мокрой хвоей.

У обочины стоит машина, кузов тускло блестит в мягком свете уходящего дня. Дверь приоткрыта — нас уже ждут.

Стас стоит у капота, на лице — привычная сосредоточенность, ни единой лишней эмоции. Всё под контролем.

Помогаю Юле устроиться на заднем сиденье, обнимая за талию, пряча от мира. Она почти тает в моих руках.

Закрываю дверь, обхожу машину, сажусь рядом. Не отпускаю её даже на секунду.

Стас молча трогается с места, машина скользит по мокрому асфальту, унося нас прочь.

Я всё ещё дрожала, когда мы вышли с Совета. Не от холода — от напряжения, которое держала в себе слишком долго.

Там, в зале, старалась быть сильной. Спокойной. Но стоило Артёму подойти, обнять — я позволила себе выдохнуть. Его рука на моей спине была якорем. Он никуда не торопился. Просто держал. Молча.

В машине было тепло. Салон пах кожей, его парфюмом и им. Тем, кто стал моим.

Я устроилась рядом, чуть сдвинулась ближе — будто невзначай. Он сразу подхватил движение. Притянул. И больше не отпустил.

— Всё хорошо, — сказал тихо. — Ты в безопасности.

Я кивнула. Слов не было — внутри всё ещё сжималось, как пружина

Закрыла глаза. И уснула на его плече. Впервые за долгое время — просто уснула, потому что знала: рядом он.

Когда въехали на территорию стаи, вечер уже опустился на город. Сумерки, тихий свет фонарей.

Дом встретил нас тишиной. Просторный, основательный. Такой же, как он сам.

Но стоило двери закрыться — сердце сжалось. Здесь была она. Оксана. А я… чужая.

Без статуса, без защиты — если бы не он.

— Артём, — тихо спросила, пока мы поднимались по ступеням. — А если она снова придёт?..

Он остановился. Посмотрел на меня. Долго. Внимательно. Словно хотел, чтобы я поняла не только слова.

— Не придёт, — ответил спокойно. — Она больше не переступит порог этого дома.

Без угроз. Без ярости. Только твёрдость. И почему-то именно это спокойствие заставило мою волчицу выдохнуть.

Я слишком хорошо помню тот день. Помню, как стояла в коридоре с ладонью на животе, а Оксана — уверенная, ухоженная — заявила, что Артём всё равно заберёт ребёнка.

Но сейчас всё иначе. Мы снова здесь. И он рядом. Спокойный, молчаливый — но в каждый нужный момент он рядом.

Когда мы вошли, запах еды наполнил воздух. Тёплый, сытный, домашний — как будто кто-то ждал нас весь день. Желудок тут же напомнил о себе — громко и очень вовремя.

— Пойдём, молодая мамочка, — усмехнулся Артём, — а то ты кого-нибудь съешь, если тебя не накормить.

Он повёл меня на кухню. На столе — тушёная оленина, овощи, салат, свежий хлеб, чай.

Простая еда. Но выглядела как в дорогом ресторане.

— Кто всё это успел? — удивилась.

Артём только усмехнулся:

— Я же альфа. В моём распоряжении вся стая. Захотел — стол накрыли.

Он сказал это легко, с тенью улыбки, но я слышала главное — это было для меня. Чтобы я поела. Чтобы знала: здесь обо мне помнят.

Я рассмеялась — устало, но по-настоящему. Села. Взяла вилку.

Первый кусочек — тёплый, сытный, как будто кто-то угадал, чего не хватало всё это время.

Неважно, кто готовил. Важно — для кого. Я ела молча. Он тоже. Но его взгляд — всё время на мне.

Не контроль. Не давление. Он просто проверял: правда ли всё хорошо.