Она смеётся. Склоняет голову, проводит языком по губам, влажным от кофе. И в этот момент волк внутри замирает. Готов наблюдать. Готов защищать. И будь на то его воля — он метил бы её прямо сейчас.

Она садится напротив, поджимает под себя ногу. Футболка слегка натянулась на животе, под тканью уже отчётливо виден округлый изгиб — мой волчонок. Моя.

Я не двигаюсь, не говорю сразу. Просто смотрю. Волк внутри насторожился, будто впервые осознал, что теперь в ней не только мой след, но и мой потомок. Она говорит что-то про кофе, про блинчики, слова проносятся мимо, потому что весь фокус — на ней. На том, как изменилась.

— Артём? — тихо зовёт, наклоняя голову. — Ты здесь?

— Да, — отвечаю. Голос ниже обычного. — Просто… ты изменилась.

Она смеётся — без тревоги, без защитных жестов.

— Думаешь, я растолстела? — усмехается, прищурившись.

Встаю, подхожу ближе, опираюсь на край стола. Наклоняюсь — ближе, чем нужно, чем разумно. — Думаю, ты стала больше просто омегой.

Она замирает, и я слышу, как у неё меняется дыхание. Омеги всегда чувствуют, особенно своих. Кладу ладонь на её живот, медленно, не давя. Она не отдёргивается — наоборот, чуть прикрывает глаза. Волк внутри выдыхает, успокаивается, будто получил подтверждение: она — наша.

— Я с тобой. И с ним, — произношу спокойно, не убирая руки. Это не обещание. Это — факт.

Юля кивает, не говорит ничего. И я тоже не продолжаю. Потому что слишком хорошо понимаю — если шагну дальше, будет уже не остановиться. А пока не готов к чему-то более серьезному.

Телефон вибрирует в кармане. Смотрю на экран — Климов. Отхожу к окну, на ходу расправляя плечо.

— Слушаю, — говорю ровно.

— Артём, — врач на том конце спокоен. — Пора на плановый осмотр. УЗИ, анализы, всё по графику. К двенадцати — клиника в городе, та, о которой мы говорили. Всё готово.

— Принято, — киваю, отключаюсь.

Разворачиваюсь к Юле — она уже убирает со стола. Движения лёгкие, почти непринуждённые. Как будто не знает, насколько хрупко сейчас всё вокруг. Я знаю — и именно поэтому держу темп.

Ещё почти час провожу за рабочими делами. Отвечаю на письма, подписываю два запроса по поставкам для южного сектора, закрываю три внутренних отчёта. Кидаю Стасу инструкции: Оксану можно выпустить из изолятора, но под жёсткое наблюдение. Я не доверяю этой волчице. Слишком громкая. Слишком умная. Слишком обиженная. Под моей крышей такие не задерживаются надолго — особенно, когда речь идёт о будущей альфе. Если подтвердится, что Юля вынашивает мальчика, а я почти уверен, что это так — Оксана первой попытается подорвать её авторитет. Пусть пока дышит воздухом, но её переезд в другую стаю — вопрос времени. Желательно с женихом, желательно далеко.

К одиннадцати мы выезжаем. Юля спокойная, в джинсах и светлой куртке, волосы убраны, ботинки — удобные. Настроение у неё определённо лучше, чем вчера. И я это вижу. И мне это нравится.

— Артём, — негромко говорит она уже на выезде с парковки. — Можем сделать остановку?

— Что-то нужно?

— Пирожное, — качает головой. — Очень. Прямо сейчас.

Я скользну по ней взглядом, чуть поднимаю бровь. — Серьёзно?

— Тебе что, сыну жалко? — улыбается, глаза смеются.

Усмехаюсь. Я знал, что омеги в период беременности едят много. Но чтобы настолько?

Разворачиваю машину к пекарне. — Пять минут. Только потому, что ты шантажируешь ребёнком.

— Абсолютно честная сделка, — отвечает, уже отстёгиваясь.

Возвращается с эклером в руке. Садится, расправляет салфетку, аккуратно откусывает. Салон наполняется запахом ванили и шоколада.

— Всё. Теперь можно ехать, — говорит с полным довольством.

Я киваю и выруливаю обратно на дорогу.

В клинику мы приезжаем точно ко времени.

Юля идёт рядом, с виду спокойная, но пальцы сжимают мою руку крепко. Как будто в этой хватке — всё, что ей нужно, чтобы держаться. Я не отстраняюсь.

— Не переживай, — тихо говорю, чуть наклоняясь. — Ты не одна. Я рядом.

Поглаживаю её поясницу — легко, чтобы не спугнуть. Она не отвечает, но чуть расслабляется.

Доктор Климов встречает нас у кабинета. Взгляд спокойный, как всегда, движения точные.

— Здравствуйте, Юлия. Артём. Проходите, — говорит ровно. — Посмотрим, как себя чувствует наша мам и малыш.

Садимся. Доктор задаёт дежурные вопросы — про самочувствие, питание, сон. Юля отвечает сдержанно, но уже без прежней зажатости. Это радует.

— Всё в пределах нормы, — кивает Климов. — Пожалуйста, ложитесь. Сделаем УЗИ.

Юля медленно поднимается, ложится на кушетку. Я остаюсь рядом, держу её за руку. Климов включает аппарат, наносит гель — она вздрагивает, и я тут же касаюсь её плеча, чтобы напомнить: я рядом.

Он ведёт датчиком по животу, вглядывается в экран.

Несколько секунд — и на серо-чёрной рябящей поверхности появляется нечто. Маленькое пятнышко. Едва различимое, почти незаметное… но есть. Наше.

— Вот он, — тихо говорит доктор. — Размер соответствует сроку. Пока ещё крошечный, но всё развивается как должно.

Юля задерживает дыхание, пальцы в моей ладони замирают.

— Сейчас… — Климов настраивает звук.

Вот он — Едва уловимый ритм, Почти незаметный.Но он есть.

— Сердце бьётся, — добавляет врач, глядя на экран. — Тихо, но стабильно. Ваш малыш живой, Юлия.

Юля не дышит. Смотрит на экран — как будто боится моргнуть и всё исчезнет.

А я стою, сжимая её руку, и чувствую, как во мне что-то сдвигается.

Мой ребёнок. Наш волчонок.

Юля поворачивает ко мне голову. В глазах блеск — не страх. Что-то гораздо большее.

— Ты слышал?.. — шепчет.

— Услышал, — отвечаю. И не могу отвести взгляд.

Павел Валентинович выключает аппарат, вытирает гель с её кожи.

— Поздравляю, Юлия. Всё идёт как надо. Срок небольшой, но сердце сформировалось, работает.

Это самое главное на этом этапе.

Юля садится медленно, будто боится расплескать внутри это едва оформившееся чувство. Губы дрожат, но не от страха. От чего-то иного.

Я помогаю ей сесть, придерживаю под локоть.

— Как ты? — тихо спрашиваю.

— Не верится, — она смотрит в пол, затем на меня. — Я… я действительно это слышала.

— Мы оба, — говорю.

Уголки её губ поднимаются. Она кивает. И чуть прижимается к моей руке.

Мелочь. Но от неё внутри всё горячо.

Климов делает пометки, закрывает карту, протягивает мне копии результатов.

— Анализы, как и планировали, завтра. А пока — режим покоя, витамины по графику. Никаких перегрузок. Вам, Артём, я бы порекомендовал давать ей чуть больше свободы. Не изолировать, не держать как хрусталь. Волчице важно чувствовать движение, связь с телом.

— Прогулки? — уточняю.

— Да. Пусть гуляет. Пусть живёт. Это поможет и ей, и малышу.

Киваю. Ловлю себя на том, что воспринимаю слова врача почти как приказ.

— Спасибо, Павел Валентинович.

— Всегда пожалуйста. Дальше — по ощущениям. Но если что-то насторожит, сразу ко мне. Не откладывайте.

Юля надевает куртку, кидает короткий взгляд в зеркало. Щёки пылают. Глаза светятся. Впервые за долгое время — не тревогой, а радостью.

Выходим в коридор. Я не отпускаю её руку.

На выходе она притормаживает.

— Артём?

— М?

— Спасибо, что был рядом, — смотрит прямо. — Без тебя я бы не справилась.

Я не отвечаю сразу. Только сжимаю её пальцы чуть крепче.

— Привыкай. Я рядом — это надолго.

Пауза. Она улыбается. И впервые — без тени сомнений.

Стук. Едва различимый. Частый, лёгкий, как крылья бабочки. Замираю на кушетке, не дышу. Глаза цепляются за экран, где на серо-чёрном фоне видно крошечное пятнышко. Наше пятнышко. И этот стук… Быстрый, ритмичный. Сердце моего малыша.

Самая прекрасная мелодия, какую я когда-либо слышала. Не громкая, не уверенная. Но настоящая. Волчица внутри словно подскакивает, оживает. Радость срывается волной. Не страх, не тревога — чистая, светлая радость, заливающая всё до самых кончиков пальцев.