– Не ходи на праздник, милушка! – взмолилась Катара. – Господин осерчает, что вы крепость покинули, накажет!

– Чего мне ещё бояться? Хуже уже не будет.

– Убьет же!

– Так разве ж плохо?

Катара покачала печально головой. Она знала, что если я что удумала, так хоть веревками меня свяжи, всё равно своё возьму.

– Только недолго. И Ракана возьми с собой, без него тебя за ворота не пустят.

Ракан – огромный широкоплечий воин, которого мой муж приставил ко мне в качестве охраны. Он тенью ходил за мной, почтительно держась на расстоянии, никогда не мешал, но никогда и не выпускал из виду. Из-за своих размеров и шрамов, что покрывали его лицо, страж казался пугающе мрачным и опасным, но даже в его глазах я видела жалость, когда он смотрел на свежие синяки на моём лице или шее.

– Будто выбор у меня есть, – усмехнулась я. – Куда я от него денусь?

Поцеловав мамушку в щеку на прощание, я выскользнула за дверь и широкими шагами пошла по коридору молясь, чтобы не попасться на глаза супругу или его помощникам. Спиной я ощущала, что Ракан следует за мной, как всегда соблюдая приличное расстояние.

Через ворота я прошла без всяких проблем, стражники лишь почтительно поклонились мне, посмотрели на моего сопровождающего и открыли ворота, выпуская меня в город. Видимо, они даже не знали о том, что муж запрещает мне покидать крепость, ведь ни разу раньше я не пыталась куда-то пойти. Здесь, на улицах Сайдеха, я накинула на голову капюшон от плаща, чтобы стать менее заметной. Люди толпами шли к площади, и я пристроилась к ним. Дети несли на палочках ветряные мельницы, сделанные из сухой травы, и весело смеялись, когда лопасти крутились на ветру. Один из ребятишек, которого несли на руках, выронил мельницу из рук, засмотревшись на цветные фонари, протянутые вдоль улицы. Я подобрала игрушку и улыбнулась, когда она начала вертеться.

Площадь была красиво украшена. Ровах хорошо постарался, выделил много денег на праздник, но лишь потому, что ожидал южных гостей в свои земли. Не будь между нами мира и открытых границ, жители Сайдеха и не увидели бы такой красоты. В крепости мне поведали, что это самый красивый праздник за последние лет пятьдесят, если не больше.

Всюду горели синие и красные фонарики, с домов свисали таких же цветов флажки. На подоконниках и возле дверей выставили горшки и кадки с морозником – ярко-алым цветком, что единственный цвел в это время на севере. Почти все пространство площади заняли лавочки и тележки торговцев, тут и там слышались их приглашения отведать печеных яблок или выпить эля. Ближе к храму Трех Братьев был большой постамент, на котором музыканты играли песни и плясали скоморохи. Единственное, что портило картину – виселица, что никогда не убиралась отсюда, даже в святые праздники.

Я отвернулась от места казни, подошла туда, где танцевали горожане. Народ кругом столпился вокруг молодежи, что лихо выплясывала под звуки дудочки. Мое внимание привлекла красивая девушка с белоснежной косой. Вес парни, что были сейчас здесь, не отрывали от нее глаз, настолько хороша она была собой. Щеки ее раскраснелись на бледной коже, она улыбалась и смеялась, кружась то вокруг одного, то вокруг другого юноши.

Мне было завидно. Раньше я любила танцевать. Выходила в сад, где меня не могли видеть лишние глаза и тренировалась под одобрительные возгласы Катары. А потом, когда впервые меня в двенадцать лет допустили на пир, я всех удивила своей грацией и пластикой. Сколько раз я потом собирала такие же восторженные взгляды, какими сейчас одаривают пляшущую северянку. Но это словно в другой жизни было.

Вот только толку сейчас вспоминать? Теперь у меня другая жизнь, где нет места смеху, радости и танцам. На пирах я боялась даже шевельнуться лишний раз. Пустись я в пляс, и в глазах мужа могут вспыхнуть похотливые искры, и тогда он придет ко мне, даже если не собирался.

Я обернулась, глянула на Ракана, что с хмурым видом шагал за мной. Подошла к торговцу пряниками, купила два.

– Счастья тебе, красавица! – крикнул мне продавец, когда я дала ему лишний медяк.

Скрыв под сползающим капюшоном лицо, я подошла к своему стражу и протянула ему пряник.

– Не стоило, – сказал он хрипло.

– Я не спрашиваю тебя. Я твоя госпожа, так что делай так, как велю. Бери пряник.

Великан хмыкнул, но угощение взял. Тут же откусил, и глубокая морщина на его лбу вдруг стала мягче. Или мне показалось так.

– Я не вижу южан, – сказала я ему. – Они ведь приедут?

Он немного помедлил с ответом, настороженно глянул на меня и сказал:

– Нет, госпожа. Говорят, на них напали айневцы, будь они прокляты. Наши, как узнали, отправили отряд, разгромили вражин, да поздно было – ваши все передохли.

В горле встал ком, и я шумно сглотнула. Пряник теперь в рот не лез, и я сунула его в руку охранника. Тоскливым взглядом я осмотрела площадь, на которой не было ни повозки с юга, ни даже маленького флага.

– Всё хорошо, госпожа?

Тяжелая рука легла мне на плечо, и я повернулась. В глазах Ракана было беспокойство.

– Все нормально, просто…

Я судорожно выдохнула. Как я объясню ему, что такое тоска по родном дому, когда в новом ты до смерти несчастен?

– Ты не печалься, госпожа. Наши даже одного айневца поймали, казнить будут.

Я изумленно посмотрела на него:

– Как казнить?

– Вот так, прилюдно. На празднике, чтоб народ порадовался хоть чутка. Вон, ведут уже, видишь?

Медленно, как во сне, я повернулась в ту сторону, куда показывал Ракан. Музыканты и шуты спускались с постамента, к которому приближалась стража. Около дюжины воинов вели одного пленного. Мужчина был испачкан, одежда его была в крови, руки связаны. Но он гордо нес свою голову, не позволяя и на долю секунды поверить, что он здесь всего лишь пленный.

Меня замутило, и я схватилась рукой за шею.

– Идём, госпожа, лучше вам не смотреть на такое. Вы и так плохо спите.

Он мягко взял меня за локоть и потянул на себя, но я не далась – вырвала руку, сделала пару шагов вперёд. Что-то в образе этого пленника притягивало мой взгляд, не давало уйти.

– Госпожа…

– Идём, подойдем ближе, – перебила я его и кинулась в толпу, чтобы оказаться ближе к эшафоту.

Пленника уже завели на него, и толпа задорно улюлюкала, предвкушая казнь вражеского воина. Я всматривалась в его горделивое лицо, в линии скул и подбородка, в блеск темно-синих глаз. Что-то неуловимое витало в воздухе, какая-то мысль, которую мне никак не удавалось ухватить.

Осознание пронзило меня остро, словно заточенная стрела. Я даже задохнулась на миг, не смогла сделать вдох, когда до меня вдруг дошла простая истина. Я знаю его. Я знаю этого человека.

7 лет назад.

Не знаю, зачем отец взял меня с собой. Стояла невыносимая жара, и пот градом тек по моей спине, пока я ходила по лагерю, что разбили под стенами крепости. С часу на час должна была прибыть делегация из Айневии. Быть может даже, мы заключим наконец-то мир, и война будет закончена. Останутся только северяне, но и с ними мы разберемся.

– Тайта! – рыкнула на меня мать, которая вышла из своего шатра. Огромный живот выпирал из-под свободного платья – очередной ребенок, что родится уже мертвым через пару недель.

– Да, матушка? – откликнулась я, удивленная тем, что она заговорила со мной. Это случалось так редко…

– Ты себя видела вообще? Выглядишь как дочь свинопаски! Немедленно прикройся!

Она придерживала живот и слегка покачивалась из стороны в сторону, лицо ее было бледным. Ей было плохо от жары и “тяжести”, и отец поступил очень жестоко, заставив и ее присутствовать здесь. Матушка тяжело дышала и могла в любой момент потерять сознание от переутомления.

– Что не так? – спросила я негромко.

Гилла Намора сделала пару быстрых шагов ко мне и схватила ворот моего платья. Трясущимися пальцами она начала застегивать пуговицу, удушая меня натянутой тканью. Я не могла сделать нормально вдох, но стойко молчала – она меня все равно не пожалеет.