Не смутило меня и то, что в день свадьбы в Сайдехе мой муж бесстыже лапал служанок, что подносили ему кувшины с вином или блюда. Одной из них он рукой залез под юбку, сжал бедро и улыбнулся своей красивой улыбкой. Я сидела рядом в этот момент, одетая в ярко-алое свадебное платье, смущенно отвела глаза. Я верила, что все это потому, что еще не был он со мной в постели, со своей женой. Что все это просто шутки, прощание с разгульной молодостью. Я даже не обратила внимания на то, как напряглась служанка, как в ее больших глазах с длинными ресницами, всколыхнулся страх.

Я была так слепа…

Но я прозрела в ту же ночь, когда мой супруг явился в мою спальню.

Катара тогда готовила еще меня к моей первой ночи с супругом. Она помогла мне надеть ночную сорочку, заплела косы, чтобы волосы не спутались. Бледное и напуганное отражение смотрело на меня из зеркала, за которым я сидела. Я казалась самой себе незнакомкой, слишком взрослой для беззаботной Птички.

– Помни, девонька, о том, чему я учила тебя. Мужчине много не надо, уж поверь. Потерпи несколько минуточек, зажмурься, подумай о чём. Первый раз больно будет, а потом пообвыкнешь. А ежели он долго, то ты это… помоги ему немного. Потрогай там, погладь, он и закончит все быстренько. Муж у тебя красивый, с ним не так противно будет, как со стариком каким.

Дверь резко распахнулась, ударив в стену. Холодный воздух обдал мою спину. Я вздрогнула, обернулась. Ровах стоял в проходе и привычно улыбался. Он был пьян, слегка покачивался на месте, не отрывая от меня своих стальных глаз.

– Давай, девочка, сделай все правильно, – шепнула мне Катара и чмокнула меня в макушку. – Не бойся. Главное – расслабься, так легче все пройдет.

Я кивнула, ощущая, как холодеют мои руки. Здесь, на севере, морозы стояли дольше, а лето было коротких и зябким. Сейчас стояла осень, а я уже ужасно мерзла в промозглой каменной крепости Сайдеха. Но сейчас меня знобило скорее от страха.

Катара, проходя мимо Роваха, тихонько сказала ему, склонившись:

– Вы, господин, поосторожнее будьте, поласковее. Наша Птичка невинная, как и полагается. Боится, не знает, чего ждать. Лаской…

Она не успела закончить – тяжелая пощечина с глухим звуком обрушилась на ее щеку, отчего голова Катары резко отклонилась назад. Мамушка ударилась затылком о дверной проем, глухо ахнула и сползла на пол, схватившись за щеку. Глаза её блеснули от слез, алый след вспыхнул на коже.

Я вскочила с гулко стучащим сердцем, с изумлением посмотрела на мужа.

– Знай свое место, ты всего лишь прислуга здесь. Не смей мне указывать, как мне трахать мою жену. Иди, пока я не приказал скормить тебя собакам на псарне.

Катара отползла в сторону, глянув на меня испуганными огромными глазами. Дверь закрылась, оставив нас с Ровахом наедине. Я ощущала, как страх липким слизнем ползет по моей спине. Руки мои затряслись, ладони сами прикрыли грудь, словно это могло защитить меня. Сквозь бешеный стук сердца в ушах я услышала властный голос супруга:

– Люблю девственниц. Они так громко кричат.

Ровах плотоядно улыбнулся. Я прикрыла глаза, не в силах смотреть на того, кто еще утром казался мне самым желанным мужчиной на свете. Слезы сами потекли по щекам, закапали на руки, обжигая ледяную кожу. Нет, пусть это будет сон, думала я. Мне казалось, что если посильнее зажмуриться, а потом открыть глаза, то все исчезнет. Исчезнет Ровах, исчезнет комната, исчезнет Сайдех.

Я открыла веки, которые жгло огнем. Ничего не исчезло. Я была обречена на самый худший кошмар, который я ещё даже не могла представить.

Ни одна ночь в моей жизни ещё не казалась мне столь долгой. Никогда я так рьяно и отчаянно в своих мыслях не молила богов о смерти.

Мой красивый и улыбчивый муж оказался чудовищем. Ласки его, если это так можно назвать, были грубы и болезненны, а жалости в нём не было и капли. Только жестокость и неуёмный аппетит. Мамушка ошиблась, когда говорила, что придется немного потерпеть. Нет, Ровах был не такой, он никуда не торопился, и это было самым страшным. Он только распалялся всё больше и больше, подпитываемый моими криками и всхлипами. А как ему нравилось таскать меня за длинные мои косы, наматывать их на руку и дергать, заставляя меня подчиниться ему.

Когда он наконец ушел, я не поверила своему счастью. Я смотрела на закрытую дверь, с ужасом ожидая, что он вернется. И когда она отворилась, я отшатнулась, отползла по полу, на котором сидела, ближе к кровати.

Это была Катара.

– Девочка моя! – закричала она, и слезы градом посыпались из её глаз. – Моя Птичка, что сделал он с тобой?

Она плакала над каждым моим синяком, над каждой кровавой ссадиной, что покрывали моё тело. Со всхлипами она вытирала кровь, что спеклась в уголке рта, подсохла на ранах. А после ненадолго оставила меня, чтобы принести целебную мазь для моего истерзанного лона.

Катара застала меня у зеркала, когда вернулась. Гордо выпрямив спину я смотрела на себя взглядом полным ненависти. В руках моих были ножницы, которые я уже завела, чтобы отстричь под самый корень свою густую черную косу.

– Что же ты делаешь, Птичка! – Катара кинулась ко мне, выхватила из моих рук ножницы. – Ежели он так с тобой без всякого повода, то что сделается, ежели ты себя изуродуешь?

– Может тогда он ходить ко мне перестанет? – мертвым голосом ответила я.

Когда я посмотрела на Катару, в глазах её я видела такой испуг, столько боли и жалости, что мне стало тошно. Я отвернулась, прошла к постели. Тело все ныло, ломило, между ног пульсировала невыносимая боль. Я свернулась калачиком, замоталась колючим шерстяным пледом.

Мамушка всю ночь сидела рядом. Гладила мои волосы, пела мне колыбельные. Я же пустым взглядом смотрела в темную стену и мечтала о теплом юге и родной постели. Как же беззаботна была моя жизнь, а я этого даже не знала. Мне казалось, что нелюбовь моей матери – это уже самое ужасное, что может быть. Нет… как же я заблуждалась.

С того дня я перестала смеяться. Погас тот задорный свет, что сиял всегда в моих глазах. Я больше не хотела вышивать цветы как раньше, не выносила музыку и громкие звуки. Я часами бродила по северной крепости в одиночестве, обдуваемая ледяными ветрами. Внутри меня зияла огромная дыра, которая сжала моё сердце ледяной рукой.

На моё счастье, Ровах Сайдех нечасто навещал меня. Никогда бы не подумала, что буду рада изменам собственного супруга. Быть может длись это гадкое действо лишь пару минут, я стерпела бы как-то. Но когда закрывалась за Ровахом дверь, оставляя нас наедине, я понимала, что уйти он может только на рассвете. В коридорах или залах я часто встречала совсем юных и не очень девушек с синяками и ссадинами, а главное – с болью в глазах. Я сочувствовала им, мне было жаль их, но в то же время я понимала, что пока мой муж приходит к ним, я могу спать спокойно.

Хотя кому я вру… Спать я почти перестала. Я часами смотрела на дверь, в ужасе ожидая, что она вот-вот откроется и явит мне самый жуткий кошмар. Иногда это происходило, и ночь превращалась в мучительное столетие. Но даже когда Ровах Сайдех не являлся, я не могла иногда сомкнуть глаз до самого рассвета.

И вот спустя полгода бессонных ночей и пустых дней, я захотела куда-то выйти. Причина была проста – на праздник, посвященный богине ветров, должны были приехать торговцы и театр с юга. Этот праздник связывали с последними холодными ветрами и считали, что после него на севере наступит лето. “Богиня ветра разгоняет холод дуновением из своих алых губ.” Так говорили местные. Сегодня они будут гулять и веселиться, радуясь приближению тепла. Но разве это тепло? У нас, в южном княжестве, такая погода стояла лютой зимой, что выпадала лишь раз в десятилетие.

В связи с заключением союза между Сайдехом и Наморой купцы и торговцы стали ездить из княжества в княжество: северяне на юг, южане на север. Вот и сегодня ожидалось, что приедет целая куча наморцев. Мне так хотелось глянуть хоть на секундочку на земляков, выпить терпкого южного вина, ощутить теплоту родного дома.