— Мы напарники! — прорычал То–от, отбросив невозмутимость. — И никому не позволено обращаться неуважительно с моей напарницей. Это космический кодекс!

— Это хорошо, что у тебя есть честь, сын Тотоша, — повернулся к нам наконец лисомордый. Он повел рукой, изгоняя толпу запыхавшихся охранников, которые ввалились, чтобы навести порядок. — И плохо, что ты не видишь своей дороги, отказывающийся от родства. — Властно кивнул охране: — Заберите с собой пострадавших, здесь я сам разберусь.

Пострадавших забирать никто не торопился, но охрана удалилась. Должно быть, всем взводом отправилась за носилками.

— Мне все это не нравится, — прошептала я мужу. — Как только противник начинает прибедняться, точно хочет надуть в главном. Вроде как: смотри, какой я белый и пушистый, а под мягкой шкуркой — жало валийсийского скорпиона.

— Тяни время, — так же тихо ответил мне Ингвар. — Мы должны понять, как нам отсюда выбраться.

— Можно я буду тянуть не только время, — подняла голову моя очухавшаяся от долгого сна кровожадность, — но и кое–что другое? — Поймала ревнивый взгляд мужа и торопливо пояснила: — Чьи–то кишки, а не то, что ты хочешь у него оторвать. — И громко: — Благодарю за вашу неописуемую щедрость, ваша милость! — Я потопала к столу первой.

— Меня зовут граф Гингем Толуйский, барон Камильский, владетель Цырии, — наконец–то представился седоволосый. И мне почему–то вдруг показалось, что в этом перечне что–то важное он упустил, и захотелось, чтобы старик представился по–настоящему. Было в нем что–то неправильное, темное, если не сказать грязное. Или я просто была голодной, а потому агрессивной и вредной?

— То–от, — сообщил ему муж. Краткость — сестра таланта!

— Элли, — слегка шаркнула я ножкой в вежливом жесте. Жест оказался смазанным из–за лежавшего под моей ногой охранника. Но я все же попыталась. Это же засчитывается, или нет?

И, натянув проводящие перчатки с силиконовыми пальцами, Лисомордый с моим мужем уселись играть. Первая игра затянулась на два часа. Я активно «болела» за спиной Ингвара, кричала, свистела и таскала нам легкие закуски, запихивая мужу в рот кусочки крекеров и тонкие колечки сыровяленой колбасы. Еду и освежающий синте–сок из кувшина я таскала исключительно с подоконника, мне так почему–то показалось удобней, да и пышную композицию на обеденном столе не захотела нарушать, там каждое блюдо было как произведение искусства — с цветами, зеленью и художественно вырезанными съедобными украшениями.

Победил муж. Седоголовый повел себя так, будто это досадная случайность. Вторая игра продлилась полчаса. Третья — пятнадцать минут. Четвертая — десять. Пятая — три минуты и пять секунд (я специально засекала!).

От шестой партии старик отказался, сославшись на переутомление.

Разошлись соперники мирно: низко поклонились друг другу, как поединщики в единоборствах, не говоря ни единого слова. Вот только взмокший и растерзанный лисомордый выглядел на редкость обескураженно. Правда, седой гад быстро пришел в себя и широким жестом пригласил к столу:

— Прошу разделить со мной скудную трапезу.

Наконец–то нас все же допустили обедать (или ужинать, я по времени слегка запуталась). А там было столько всего вкусного, но… вот опять же странность, трогать это вкусное мне совсем не хотелось. Есть хотелось, но только не это. Один взгляд на эту еду порождал у меня брезгливость и отвращение.

— Что–то у меня аппетит пропал, — поделилась я своей проблемой с окружающими, отчаянно сигнализируя мужу глазами. — Пусть у меня будет разгрузочный день, правда?

— Если у вас диета, — довольно–таки невежливо сказал Гингем, наваливая себе на тарелку куски одуряюще вкусно пахнущего мяса, — то почему бы вам не посидеть на ней во–он в том углу, пока мужчины не разделят трапезу и не обсудят свои проблемы.

Ну и хорошо, ну и ладно. Ударим грубостью за грубость и ответим хамством на невежливость!

Но муж проявил умеренно выраженную дипломатичность.

— Ваши проблемы, — поправил его Ингвар, ни к чему не притрагиваясь. — У нас с вами общих проблем нет. И не может быть.

— Вот в этом ты глубоко ошибаешься, — убежденно заявил седовласый, наливая что–то золотистое из кувшина в стакан. Потом попробовал и подвинул его к моему мужу, словно демонстрируя, что на столе ничего не отравлено. — У нас очень много общего. И я тебе это докажу!

— Не получится, — убежденно заявил То–от, осторожно пригубив жидкость и довольно жмурясь. — Меня трудно убедить.

Через пару часов…

— Ты такой славный, — икнул Гингем, размахивая кувшином. — И твердых принципов! И хочется так глубоко вник… ик!… и просто хочется! Давай споем?

— У меня слуха нет, — вежливо отказался любимый, подпирая тяжелую голову рукой. — И вообще ничего нет. И почему у вас комбинезоны голубые?

— Потому что мне нравится голубой цвет! — стукнул кувшином о стол Гингем.

— Это–то понятно, — зло пробурчала я, кроша в пальцах кусочек хлеба. Я так и не смогла себя заставить съесть или выпить хоть что–нибудь за этим столом, хотя мужчины хлестали выпивку в два горла. — Ни одной бабы в округе. И не хочешь, а…

— Я не хочу! — заверил меня предводитель, старательно фокусируя на мне разъезжающиеся в разные стороны глаза. — И вообще, хоть бабам на мужской трапезе не место, но ваша троица очень даже ничего. Так что оставайтесь, дамы!

— Элли, — нахмурился любимый, изучая меня через дно стакана, — почему я в первый раз узнаю о существовании у тебя сестры–близнеца? Правда, вы совсем непохожи. Ты гораздо красивее!

— Вы чего пили? — с подозрением понюхала я стакан, с трудом отобрав его у мужа. Капнула себя на тыльную сторону ладони золотистый напиток и осторожно лизнула кончиком языка. Пожала плечами. — Вроде бы спиртным не пахнет? Тогда что за допинг вы залили в топку?

— О, это… ик! — признался Гингем, сползая под стол. — Всего лишь киртианская «Междусобойка». Только…ик! Для настоящих мужчин!

— Это видно, — заглянула я под стол. — Именно там, вероятно, кучкуются настоящие мужчины.

— Голубой — это цвет неба и свободы, — пробормотал седовласый, укладывая голову на руки и сладко засыпая. — А не то, что думают испорченные цивилизацией барышни, которых нельзя допускать на трапезы, потому они портят удовольствие взрослым людям! — И, выдав длинную тираду, тонко, с присвистом, захрапел.

Меня прорвало:

— А женщины, по–вашему, не люди?

Впрочем, вопрос остался риторическим, говорить было не с кем. Клиент дрых сном праведника.

Уже была глубокая ночь, светильники в комнате и внешние фонари на столбах автоматически пригасили свет, в окнах появились лучи второй луны. Вокруг было тихо, так тихо, словно поселок вымер. Я встревожилась и решила выглянуть наружу: эта странная тишина явно не к добру. Но тут зашевелился муж.

— Фу, какая гадость, — отодвинул от себя стакан Ингвар, трезвея на глазах. — Хорошо хоть он не проверял, сколько я выпил, а то бы заметил, что спит в луже.

— И что теперь? — возгордилась я мужем и его стойкостью. Не спиться в мужской кампании под хорошую закуску — это нужно иметь огромную силу воли и желание к победе.

— А теперь мы будем отсюда выбираться, — озвучил свои намерения То–от, вставая из–за стола.

И я с ним была целиком и полностью согласна. Но вот, к сожалению, не были согласны другие личности, нагло ворвавшиеся в трапезную и поставившие нас под прицел плазмоганов. Молча, но брутально.

— И чего вам всем так неймется? — удивилась я, оценивая обстановку. По всему выходило, что силы неравны — а, следовательно, открытое сопротивление бессмысленно.

— Элли, — осторожно сказал Ингвар, старательно загораживая меня собой, — я могу быть уверен, что ты не наделаешь глупостей?

— Смотря что понимать под глупостями, — заверила я его. — Если они не совпадают с моим определением, то обязательно наделаю. Или они наделают, — мотнула я головой в сторону молчаливых нападавших.

Нам все так же безмолвно показали оружием в сторону выхода, и кто–то особо внимательный и заботливый вытащил из–под стола сладко спящего Гингема и присоединил к нам. Как ни странно, валяющихся без сознания недобитышей оставили почивать на прежнем месте: то ли побрезговали, то ли туши этих амбалов их не заинтересовали.