Мы ехали молча. Оба покрытые кровью, оба с руками, испачканными в чужой смерти. Я думал, что после пяти лет в постапокалипсисе меня уже ничто не тронет, но иногда — как сейчас — накатывала странная пустота. Не вина, не сожаление, а именно пустота. Осознание того, что это стало для нас обыденностью — убивать, чтобы выжить. Мир превратился в мясорубку, и мы были её исправными механизмами.

Я бросил взгляд на заднее сиденье. Андрей всё ещё спал, откинув голову на подголовник. Его грудь медленно поднималась и опускалась в такт дыханию.

— Крепко он, — заметила Диана, проследив за моим взглядом.

Я наклонился и потряс парня за плечо.

— Эй, Андрей. Просыпайся.

Никакой реакции. Только голова безвольно качнулась в сторону.

— Может, чем-то накачали в психушке? — Диана сбросила скорость на повороте. — Или трансформация отнимает слишком много сил?

Я проверил пульс. Ровный, сильный. Дыхание нормальное.

— Жив. Просто спит, как убитый, — я пожал плечами. — Может, и к лучшему. Меньше вопросов задаёт.

Через полчаса Диана прервала молчание:

— Как думаешь, что нас ждёт в Красном Селе? — её голос звучал необычно мягко.

— Не знаю, — я потёр шрам на виске, уже привычным жестом. — Надеюсь, все наши живы. И что эти Арбитры не натворили там дел.

Она положила руку мне на плечо, слегка сжимая. Редкий жест утешения от той, кто обычно скупа на проявления нежности.

— Мы справимся, Макар. Как всегда.

Через час дороги показались знакомые очертания Красного Села. Но за время нашего отсутствия что-то изменилось. Территория вокруг базы была расчищена от растительности, образуя идеально ровный круг радиусом в несколько сотен метров. Каждое дерево, каждый куст, каждая травинка — всё было срезано под корень, оставляя голую землю. Как будто кто-то аккуратно выбрил газон вокруг муравейника.

— Что за… — Диана приникла к лобовому стеклу, вглядываясь в жуткую картину. — Даже с техникой на такое ушли бы дни.

Я подъехал к воротам, чувствуя, как каждый нерв в теле натягивается струной. Странное ощущение дежа вю накрыло меня — всё вроде то же самое, но что-то неуловимо изменилось. Словно кто-то передвинул все предметы на пару сантиметров — вроде всё на месте, но что-то не так.

На сторожевой вышке не было привычного часового. Ворота выглядели чище, будто их недавно покрасили. Даже колючая проволока на заборе блестела, словно новая, хотя ещё вчера была ржавой и погнутой.

Мы остановились в нескольких метрах от ворот. Я посигналил — три коротких, один длинный. Наш условный сигнал. Обычно после этого в смотровой щели появлялось знакомое лицо, требующее пароль.

Но сейчас ворота просто медленно открылись. Бесшумно, плавно, словно их механизм был недавно смазан. Ни скрипа, ни скрежета — только тихое гудение электромоторов.

И тут я увидел её.

Она стояла в центре входа — высокая женщина с идеальной осанкой и лицом такой невероятной красоты, что захватывало дух. Каштановые волосы струились по плечам, словно жидкий шёлк. Кожа сияла изнутри, будто подсвеченная невидимым источником света. Тело, облачённое в простой чёрный костюм, напоминало скульптуру мастера эпохи Возрождения — безупречное в каждой линии, в каждом изгибе.

Но не это заставило меня застыть в оцепенении. Не безупречная красота, не нечеловеческая грация.

А её лицо. Я знал эти глаза, этот разрез губ, эту родинку на шее.

— Охренеть, — пробормотала Диана, не сводя взгляда с фигуры в воротах. Даже она, видавшая всякое, не могла скрыть изумления. — Это и есть Арбитр?

Но я не ответил. Потому что узнал эту женщину. Узнал, хотя это было невозможно. Абсолютно, блядь, невозможно.

Потому что Арбитром, стоящим у ворот Красного Села, была моя мать.

Та самая, которую я похоронил своими руками десять лет назад.

Я смотрел на неё — высокую, стройную женщину с каштановыми волосами, собранными в небрежный узел на затылке — и не мог дышать. Невозможно. Абсолютно, блядь, невозможно.

Десять лет назад я стоял у свежевырытой могилы на городском кладбище, цепляясь за ручки гроба, словно это могло удержать её в мире живых. Ливень хлестал по лицу, смешиваясь со слезами, которые я не мог сдержать, хотя и пытался. Помню скрип механизма, опускавшего гроб в землю, помню глухой стук первых комьев земли, ударивших по крышке. Помню острую боль осознания, что никогда больше не увижу её улыбку, не услышу её голос, не почувствую её руку на своём плече.

И вот теперь она стояла передо мной, улыбаясь той самой улыбкой, которая когда-то освещала моё детство. Точная, безупречная копия. От родинки над верхней губой до едва заметной асимметрии в разрезе глаз — всё воссоздано с пугающей точностью. Словно кто-то не просто скопировал внешность, а вытащил сам образ прямо из моих воспоминаний, из тех моментов, которые я так бережно хранил в памяти все эти годы.

— Что за херня…? — мой голос сорвался, превратившись в хриплый шёпот. — Ты кто, блядь, такая?

Диана встала по правую руку от меня, готовая действовать по первому сигналу.

— Здравствуй, Макар, — существо с лицом моей матери наклонило голову под неестественным углом. — Мы ждали тебя.

Каждое слово звучало как музыка — слишком мелодично, слишком правильно, с идеальной интонацией, словно компьютерная программа, имитирующая человеческую речь.

— Еще раз повторю… кто ты такая? — я сделал шаг вперёд, чувствуя, как внутри разгорается ярость.

— Я Ксалфа, Арбитр третьего ранга, назначенный для контроля эксперимента в вашем секторе, — она сделала странный жест рукой, словно перебирала невидимые струны.

Я застыл, ошеломлённый этой извращённой пародией. Передо мной стояло нечто, украв не просто внешность, а саму суть моих воспоминаний. Даже тот шрам над левой бровью, который мать получила, защищая меня от пьяного соседа. Мелочь, о которой никто, кроме меня, не мог знать. Ни один двойник, ни один самый искусный имитатор не смог бы воспроизвести такие детали.

— Мы разговаривали по рации, когда ты был в психиатрической лечебнице, — продолжила она, наблюдая за моей реакцией с холодной методичностью энтомолога, изучающего приколотую к доске бабочку. — Должна признать, я впечатлена. Ты справился с заданием даже лучше, чем я рассчитывала. Старик смог устранить множество наших агентов, но у тебя все-таки получилось его нейтрализовать.

Ну да… только сделал я это еще до того, как получить ваше задание.

— Какого хера? — я шагнул вперёд, чувствуя, как раскалённая ярость пульсирует в висках. — Как ты смеешь использовать её внешность?

— Образ матери создаёт оптимальную эмоциональную связь, — она произнесла это так буднично, словно объясняла выбор одежды. — Физиологические реакции указывают, что ты испытываешь сильную эмоциональную привязанность к этому образу, несмотря на прошедшие годы. Это… интересно.

Внутри начала клокотать настоящая ярость. Десять лет скорби, десять лет тщательно запечатанных воспоминаний — и эта тварь вскрывает всё это с хирургической точностью, препарируя самое личное, что есть у меня внутри. Мои руки сами сжались в кулаки, а в горле пересохло от ненависти такой силы, что перед глазами поплыли красные пятна.

Я замахнулся, вкладывая в удар всю эту выжигающую ярость. Но кулак застыл в воздухе, словно увяз в невидимом бетоне. Каждая мышца напряглась до предела, жилы вздулись на шее, но рука не сдвинулась ни на миллиметр.

Ксалфа посмотрела на меня с выражением искреннего удивления.

— Странно. Аналитики предсказывали положительный эмоциональный отклик. Ладно, попробуем другой вариант…

Она замерцала, словно плохая голограмма, и её лицо начало трансформироваться. Процесс был отвратительным — черты буквально плавились, как воск под огнём, кожа растягивалась и перетекала, кости под ней смещались. Это длилось всего секунду, но зрелище было настолько омерзительным, что желудок скрутило спазмом.