— Я просто буду продолжать донимать тебя этим, пока ты мне не скажешь.

— Меньшего я и не ожидал, — наконец говорю я, когда мы уже подходим к дверям "Римскому дому".

Еще несколько минут, и я свободен.

— Что ты вообще делал там сегодня вечером, если не развлекался? Какой был смысл идти? — В ее тоне звучит осуждение.

Не то чтобы я мог сказать ей правду. Потому что в этой школе не принято веселиться, и это была лишь слабая попытка выпустить пар.

Обычно я не посещаю лесные вечеринки, но поскольку моего знакомого из службы безопасности уволили за неделю до начала занятий, в этом году мне сложнее протащить свое дерьмо, чем в прошлом. К счастью для меня, у него были проблемы с азартными играми, что делало его восприимчивым к взяткам. К несчастью для него, школа узнала о его пристрастии и уволила его.

Теперь мне нужно пробиваться в другие места, иначе мне крышка.

И вот, когда Алессандро зашел ко мне в комнату, чтобы уговорить меня присоединиться к нему, я уступил. Подумал, что это хороший шанс немного развеяться и отвлечься.

Я открываю дверь и жестом приглашаю ее войти в здание. На удивление, она проходит без возражений, но с напряженной спиной. Как только за нами закрывается дверь, и мы начинаем идти к лифту, она снова пристает ко мне.

— Скажи, почему ты говоришь, что я слишком молода для тебя?

Мне повезло. Алкоголь, кажется, развязывал ее язык. Потрясающе.

К счастью, все, должно быть, на вечеринке, потому что в лаунж-зоне никого нет, чтобы подслушать ее.

— Я же сказал, мы не будем об этом говорить.

Я нажимаю пальцем на кнопку подъема лифта.

Она встает рядом со мной, и я чувствую на себе ее взгляд. — Но я хочу знать. Это бессмысленно.

Я провожу рукой по волосам, разочарование кипит в моей крови.

Двери лифта звенят, открываются, мы заходим внутрь, и я поворачиваюсь к ней лицом.

— Просто скажи мне. Ну же, Габриэле. Почему...

Я поворачиваюсь в ее сторону. — Может быть, "молодая" - не совсем подходящее слово.

На ее губах появляется небольшая ухмылка, как будто она добилась своего.

Лучше было бы сказать "невинная". Я нажимаю кнопку ее этажа, и двери закрываются.

Я поворачиваюсь лицом к дверям, желая, чтобы лифт поторопился, и я смог покинуть это замкнутое пространство вместе с ней. Но не успел я и вздохнуть, как она прижалась ко мне - ее упругая грудь прижалась к моей груди, ее сладкий аромат заполнил мои ноздри.

— С чего ты взял, что я такая невинная? — мурлычет она и проводит рукой по моей груди.

Она кладет руку на мой ремень. Я нажимаю кнопку "стоп" на лифте, и он с грохотом останавливается. Глаза Арии загораются от вожделения, словно я собираюсь наконец воплотить в жизнь все ее фантазии. Но не успевает она моргнуть длинными темными ресницами, как я прижимаю ее спиной к стене лифта, а ее запястья оказываются в моих руках высоко над головой.

— Не надо, — шиплю я, пытаясь напугать ее.

Ее дыхание сбивается. Вместо того, чтобы отстраниться, как я хотел, она выгибает спину, как будто это ее заводит.

— Или что?

Ее взгляд падает на мои губы, и, черт возьми, я так сильно хочу наклониться и поцеловать ее. Высасывать воздух из ее души, пока не останется только ее непреклонная потребность.

Но мне не нужен гнев отца и ее брата, который обрушится на меня. Такая, как Ария, не смогла бы выдержать общения с таким, как я. Она бы, наверное, в ужасе смотрела на меня, если бы узнала, чего я на самом деле хочу с ней, что играет в моей голове поздно ночью.

— Тебе нужно прекратить это дерьмо, Ария. Между нами ничего не будет, независимо от причин. Поняла?

Я смотрю в ее темные глаза, остекленевшие от травки, ее веки тяжелеют от потребности, бурлящей между нами.

— Я вижу тебя насквозь. Почему ты не можешь просто признать, что хочешь этого? Ты хочешь меня?

Ее язык проводит по нижней губе.

Боже, помоги мне, я наклоняюсь. Не сильно, может, на дюйм. Но я должен отступить, а не поддаваться искушению. Ария наклоняет подбородок, приглашая поцеловать ее. И когда я уже подумываю о том, чтобы взять то, чего так жаждал, ее подбородок опускается, и ее тошнит, накрывая обе наши туфли.

Вонь рвоты наполняет воздух, и я со вздохом закрываю глаза. Я поворачиваюсь и нажимаю кнопку своего этажа.

Я решил не раздражаться из-за того, что только что произошло, потому что она оказала мне услугу. Я собирался сделать самую глупую вещь, которую только мог.

АРИЯ

Я стону. Одной частью от досады, другой - от того, что мой желудок перевернулся сам собой. Голова кружится, в маленьком помещении раздается гул лифта, и Габриэле тащит меня по коридору. Только ступив в комнату, я понимаю, что мы не в моей, а в его.

Если бы меня не тошнило, я бы, наверное, радовалась, что он позволил мне войти в свое святилище. Я бы каталогизировала все, что здесь есть, но у меня на уме только одно. Я бросаюсь дальше в его комнату, нахожу дверь в ванную и падаю перед унитазом за несколько секунд до того, как начнется очередная порция рвоты.

Через несколько секунд большие руки отводят мои волосы от лица.

Когда мой желудок закончил очищаться, я остаюсь на месте, переводя дыхание. Мне так неловко смотреть в глаза человеку, которого я так старалась впечатлить весь прошлый год.

— Полагаю, ты думаешь, что это только доказывает твою правоту, — говорю я в унитаз и тянусь к ручке, чтобы спустить воду.

Он ничего не говорит, и я медленно поправляю себя. Он убирает руку с моих волос. У меня все еще немного кружится голова, но желудок немного успокоился, когда он опустел.

Он игнорирует мой вопрос. — Как ты себя чувствуешь сейчас?

— Лучше, чем несколько минут назад.

Он кивает, губы сжаты в тонкую линию.

— Давай приведем себя в порядок. Нам нужно принять душ. — И быстро добавляет: — Только не вместе.

Он прочищает горло.

Я сдерживаю свое разочарование. Не похоже, чтобы я была в форме для чего-то еще, кроме постели. — Ладно, я пойду в свою комнату.

Габриэле делает шаг вперед. — Я не это имел в виду.

Он выглядит противоречивым, но все же говорит: — Сначала ты, потом я.

— Мне не нравится быть там, где меня не ждут.

— Ты не уйдешь. — В его голосе нет намека на слабость. — Ты не можешь быть одна сегодня вечером, а все остальные все еще на вечеринке. Если ты потеряешь сознание, то можешь захлебнуться собственной рвотой.

— Со мной все будет в порядке.

Я отталкиваюсь от пола, чтобы встать, и спотыкаюсь.

Руки Габриэле лежат на моих плечах, чтобы поддержать меня.

— Ты проведешь ночь здесь, чтобы я мог присматривать за тобой. На этом все. — Когда я ничего не говорю, он опускает руки и отходит назад. — Я принесу тебе футболку или что-нибудь еще, чтобы ты могла спать, а потом ты сможешь принять душ.

Я киваю, и он выходит из ванной.

Этот человек так запутан. В одну минуту он ведет себя мерзко и отталкивает меня, а в другую - беспокоится о моей защите. Это не имеет никакого смысла.

Может, он боится, что у него начнутся проблемы с моим братом, если тот узнает, что Габриэле видел меня в таком состоянии и ничего не предпринял.

Я слышу, как он открывает один из ящиков комода, а затем возвращается с простой черной футболкой, которую кладет на стойку.

— Ты можешь принять душ самостоятельно или у тебя слишком кружится голова и тебе нужна помощь? — Он тяжело сглатывает, словно не знает, что может мучить его больше.

Если бы мне было лучше, я бы солгала и сказала, что мне нужна его помощь, но я не хочу вознаграждать его доброту нечестностью. — Я и сама справлюсь.

Он коротко кивает мне и выходит из комнаты, закрыв за собой дверь.

Сняв пропитанную рвотой одежду и обувь, я включаю душ и встаю под теплые струи. Есть что-то интимное в том, чтобы находиться в душе Габриэле. Его дорогой шампунь имеет мужской запах, а не цветочный, как женский. Я намазываю им волосы, думая о том, что не мыла их какое-то время, как будто я теперь преследователь. Я беру его средство для мытья тела и вдыхаю древесно-пряный аромат, наполнивший машину той ночью, тот самый, что остался в лифте до того, как меня вырвало. Я провожу им по своему телу, как будто это его руки моют меня. О Боже, мне нужна серьезная помощь.