Несмотря на заявленные четыре сюжета в реальности мы обрисовали только два: управленческое и органическое, причем управленческое отчаянно напоминало героическое. Поэтому делать его было легко: герои-то всем понятны. Иди маши мечом сам или в компании, если сможешь организовать отряд.

С органическим было чуть хуже, оно явно сваливалось в обычный магизм с волшебными решениями, но мы подлили достоверности за счет убегающих органических элементов и нерешенной проблемы с биокристаллами.

Выглядело нарядно. Главная надежда была на сцену битвы с пешками, на этом нас точно должны были срубить за кощунство.

Поначалу всё так и шло. Жюри равнодушно разглядывало наш концепт, слегка взбодрившись на органической части. Но бодрости хватило ненадолго, председатель шепотом уточнил у нашей Эксцельсы, которая тоже заседала в жюри: «Это же ваши?» Получил утвердительный ответ и заскучал.

Отлично! Сделать игру — что может быть тупее. И я был с ним согласен. Эти игры только что из ушей не лезли. Вот если бы мы притащили наши кристаллы, тут бы мы вызвали фурор.

Мы закончили рассказ, который по очереди вели с Олич. Оба тоже рвался в спикеры, но я его не пустил. Опасался, что кто-нибудь сообразит, по каким спискам поступал Оба, и нас дисквалифицируют за такие дела. Нет, снятие с соревнований меня полностью устраивало, но вдруг это разрушит нашу сделку с инкубатором? Приступ паранойи, как он есть. Надеюсь, Оба не обиделся.

Интуиция подсказывала, что всё уже в порядке, я проплясал все нужные танцы, но хотелось подстраховаться.

И тут сработала наша мина замедленного действия. Председатель жюри потребовал показать кусок с шахматами. А потом еще раз. И еще раз.

Олич с удовольствием продемонстрировала и схему движения, и наших пешек, и короля, которого пешки таскали из книжного магазина в джаз-клуб и обратно.

— Господа, — ласково обратился к нам председатель, — может, вы не знали, то в классических шахматах есть и другие фигуры, кроме пешек? Вы планируете их показать школьнику?

— Нет, — бодро ответил я. — Эта игра не про шахматы, поэтому мы просто пользуемся подручным материалом для создания угроз.

Моя реплика вызвала бурю возмущения у жюри, они зашумели и засыпали нас упреками:

— Но шахматы — важная игра! Каждый должен иметь представление о ней!

— Вы не можете настолько вводить в заблуждение школьников! Это же учебный материал!

— Возможно вы хотели сделать знакомство проще, но потом игрокам сложнее будет переучиваться!

Я вертелся как мог:

— Вынужден заявить, что претензии не обоснованы. Мы не делали учебный материал, мы делали тестовый. В конце игрок должен получить представление о себе самом и понять, какой способ действия ему ближе. В остальных аспектах мы небрежно обращаемся с реальностью, признаю. Единственная причина, по которой мы использовали шахматы, — эстетическая. Нас натолкнуло на нее сходство оформления улицы с шахматной доской.

Председатель нахмурился:

— То есть вы настаиваете на своей версии? Вот эти… огненные головы? Мозги в нижней части?

— На мозгах не настаиваем. Игрок может не узнать, что они там есть, просто нам приятно было знать, что наша непись не совсем тупая.

— Непись? — нахмурилась пожилая преподавательница с сияющими фиолетовыми сережками в ушах.

— Так они называют персонажей, которых контролирует система, а не игрок. Я потом объясню, откуда название, — шепотом пояснила Эксцельса.

— А вот на огне настаиваем, он нам нужен для динамики и полноценной угрозы, — гнул я свою линию и махнул Олич, чтобы она повторила показ.

Буйные пешки снова побежали широким фронтом, игнорируя правила.

— И все-таки! Пешка может перемещаться таким образом, если она уже превратилась в ферзя, — напомнила седая дама.

— Ну тогда будем считать, что они все превратились, — пожал плечами я.

— Какое вопиющее обращение с правилами! Молодежь! Морочат школьникам головы!

Жюри снова принялось обсуждать наших пешек. Время близилось к обеду, я уже задолбался защищать ненавистный концепт и надеялся, что они нас выгонят взашей, мы узнаем наконец, какой суп сегодня сварила мама Галя. Хорошо бы вермишелевый.

Но отпускать нас никто не спешил. Жюри попросило подождать в коридоре, пока они посовещаются. Это было странно, потому что, хотя мы и выступали последними, они все равно должны были еще раз всё качественно обсудить. Неужели мы недостаточно опозорили университет своим обращением с мировым наследием? Я начал беспокоиться.

Мы знали, что две группы получили отлуп на месте, и, между прочим, у них тоже были какие-то игры, а остальные висели в лимбе неизвестности. У нас были отличные шансы на провал, и я ждал, когда он наконец произойдет. И мы полетим вниз с грохотом и свистом, и сможем заняться своими делами. Ядро единомышленников мне будет чем занять, ну а с остальными придумаем что-нибудь.

Я уже прикидывал, где мне прихватить еще один грант, чтобы пристроить к себе вторую группу, когда вышел ассистент и сказал, что решение будет позже, и сидеть больше не надо.

Неприятно. Я предпочел бы, чтобы все решилось здесь и сейчас, но с жюри особо не поспоришь. Одно приятно — свои танцы перед инкубатором я отплясал. И комната на подземном этаже точно моя!

Вся заседательность происходила в крыле библиотеки, предназначенном для мероприятий. Я был здесь в прошлом году на лекции и с тех пор не заглядывал. В коридоре стояли нарядные оранжевые кресла, видно, чтобы студенты, которые явились слишком рано, не валялись на полу и не вносили хаос.

В большом зале планировалось нечто для школьников, что смешно коррелировало с нашим занятием. Но самих школьников пока не было, только Глеб протолкал тележку с реквизитом мимо меня, хотя, скорее, это тележка протащила его за собой. Он заметил меня, кивнул и на обратном пути остановился поболтать.

Мероприятие действительно было для школьников, но довольно больших. Класс восьмой-девятый. Поэтому для них были подготовлены не столько развлечения, сколько уже конкретные материалы по факультетам. Сегодня должны были выступать профессора по всяческой экономике и аналитике.

— А на тележке что было? — из вежливости спросил я.

— На тележке-то? Да мерч новый. Конкретику они и в сети почитают, а вот игрушечку можно друзьям показать. Глядишь, еще кого зацепим, кто не определился до сих пор.

Наши заинтересовались и повернулись к нам.

— А нам посмотреть? — потребовал наглый Мавр. — Может, мы сделали стратегическую ошибку, поступив на органику? И еще не поздно перепоступить?

Глеб зафыркал. Понятно было, что Мавр шутит, но Глеб все равно не смог устоять и сгонял за экземпляром мерча, который планировалось раздать будущим абитуриентам.

Он притащил целую стопку складных, почти что одноразовых экранов, которые реагировали на ключевые слова и выводили светящуюся проекцию графиков. Много экранчик не мог, только индекс мировой биржи, и курс талера к золоту. В этом году традиционная резервная валюта бодро росла на новостях о кризисе в органике, и в апреле пробила исторический потолок, но уже к июлю сильно припала в энтузиазме. Всё логично. Других деталей — по компаниям, по территориям, по рынкам, — мерч показать не мог, не заложено было.

Мы поиграли в экранчики и хотели уже отдать их обратно Глебу, как вдруг Обу посетила мысль запросить данные за середину прошлого века, когда общей валюты еще не было. Экранчик весело сошел с ума, потому что не умел сравнивать золото с разными валютами и проекция оторвалась от экрана и зависла под потолком. Мы задрали головы.

— Так и задумано? — поднял бровь я.

— Нет, наверное, — задумчиво проговорил Глеб. — Но уже ничего не поделаешь, надо как-то это обыграть. А что, они все так делают?

Оказалось, что все. Но чинилась картинка легко, достаточно было попросить какой-нибудь год после введения общей валюты.

— Уверен, — вздохнул Глеб, — именно этот эффект будет пользоваться наибольшей популярностью.

— Не об этом ли вы мечтали? — усмехнулся Питон.