И тогда Виктор прижал её крепче. Как щит. Как камень. Как отец.

— Алиса, — он обернулся ко мне. Его взгляд был тяжёлым, усталым, и в нём — не было ничего, кроме сосредоточенности. — Иди, пожалуйста, в спальню. Просто отдохни. Побудь там. Я побуду с Варей.

Я кивнула. Он не говорил «поверь мне», «всё под контролем» — не нужно было.

Я слышала, как она кричит — что он её выгоняет. Что она — мать. Что он пожалеет. Слышала, как хлопнула дверь, звякнуло зеркало в коридоре, а Варя всхлипнула чуть громче.

И всё равно… я не обернулась.

Просто зашла в спальню. Закрыла дверь.

И прислонилась к ней спиной.

Я не плакала.

Я просто стояла и думала, как много боли может влезть в одну женщину — и всё равно не убить её. Не сломать.

Алиса

Варя сидела за столом с молочной кашей, и, как всегда, выуживала из неё "самые важные крупинки", будто искала сокровища. Я стояла у раковины, в пижаме, с небрежно собранными волосами и тихой музыкой в колонке. День обещал быть обычным — и это казалось драгоценным.

— Алиса, — сказала Варя, — а у тебя тоже в детстве была мама? Такая, как я?

Я усмехнулась.

— Прямо такая же не встречалась. Ты у меня уникальная.

Она хихикнула. И вдруг — щёлкнул замок.

Резко. Смело. Без стука.

Я обернулась — и замерла.

В дверях стояла Вика. В светлом пальто, в очках на голове, с ключом в руке и… улыбкой победителя.

— Доброе утро, — сказала она, проходя вглубь квартиры, будто в свою. — Надеюсь, я не слишком рано?

Я поставила чашку в раковину. Медленно. Руки дрожали.

— Ты… как… ты открыла дверь?

Она посмотрела на меня через плечо, бросая пальто на вешалку.

— Ключом. Виктор дал. Сказал, что я мать и имею право. Что доверяет. И что мне не нужно больше "договариваться" о визитах.

Варя вскочила со стула.

— Мама! — радостно закричала она, подбежала и обняла её за талию. — А я кашу ела! И Алисина получше, чем у папы!

Я стояла в кухонном проёме, как прибитая. Сердце грохотало. Словно кто-то взял лом и врезал в замок моей жизни.

— У тебя… есть ключ от нашей квартиры? — переспросила я. — Он дал тебе ключ?

Вика повернулась ко мне. Спокойно. Как будто между нами не было ни одной сцены, ни одного скандала.

— Да, — подтвердила она, даже не скрывая удовольствия. — Я должна быть рядом с дочерью. Всегда. А ты, Алиса… ну, ты и так слишком много на себя берёшь. Отдохни.

Улыбка. Плавная, скользящая, с привкусом яда.

— Спасибо, конечно, что поиграла в семью. Но теперь я… возвращаюсь. Домой.

Я не двинулась с места. Просто смотрела, как она проходит мимо, как по-хозяйски касается спинки стула, подбирает с пола Варину заколку — ту самую, что я вчера купила.

— Варюша, пойдём, — сказала она, склонившись к дочери. — Мы же с тобой договорились, что я тебя как-нибудь сама отведу в садик, помнишь?

Варя сияла, как утро в июне.

— Правда? Сейчас?

— Сейчас, солнышко. Идём собираться, я тебе даже новые варежки принесла. Красные, как ты любишь.

Они скрылись в комнате. А я всё ещё стояла на кухне.

Меня трясло. Но не от злости. От бессилия. От того, как легко она вошла. Как будто не выходила. Как будто я — это просто пауза в её удобной истории. Как будто я — временное лицо на фоне её возвращения.

Я медленно пошла следом. Встала у дверного проёма. Не заходя в детскую. Просто слушала:

— Мам, а ты долго будешь со мной?

— Конечно, малышка. Очень долго. Может быть, навсегда.

Я всё сделала правильно.

Посуду вымыла. Варе положила ужин в контейнер. Даже отмыла пол там, где Вика капнула соком — в моей кухне, между прочим. Всё — будто по расписанию.

Вечером Виктор вернулся как обычно.

Усталый, с замятым воротом и запахом улицы на пальто. Он поцеловал меня в висок, заглянул в кастрюлю.

— Ты готовила? Пахнет так, что я забыл про весь офис, — улыбнулся.

Я улыбнулась в ответ.

— Ужин в духовке. Варя ела с Викой, но половину не доела — сказала, моя котлета всё равно вкуснее.

Я сказала это так спокойно, что сама себя не узнала.

Как будто мне не хотелось сорвать с пальца кольцо, разбить тарелку, закричать, вцепиться ему в грудь и закричать: «Ты что сделал? Ты дал ей ключ!»

— Они хорошо провели день? — спросил он, сев за стол.

— Угу. Вика увела её в садик. Забрала. Поиграли. Варя была в восторге.

— Хорошо, — кивнул он. — Значит, пока всё спокойно.

— Пока — да.

Тарелка дрожала в моих руках, когда я ставила её перед ним. Но голос был по-прежнему ровный.

Мы поужинали. Варя болтала, показывала какие-то бумажные куклы, которые ей сделала Вика. Потом заснула, как убитая — уставшая, счастливая. И не догадывающаяся, что мама, которая пришла «навсегда», — это бомба с таймером.

А Виктор… он налил мне вина. Поцеловал.

— Спасибо тебе за терпение, — сказал он. — Я знаю, как это тяжело. Но ты… у нас получается.

Я кивнула. Даже улыбнулась.

А потом, когда он заснул,

я легла рядом, уставившись в потолок.

Там, внутри, всё трещало.

Но я держалась.

Всё было… слишком тихо.

Вика приходила каждое утро. Как по расписанию. В семь сорок пять — стук каблуков, замок, дверь открывается. Варя кидалась к ней с криком: «Мама!» — и я выдавливала из себя улыбку, напоминая себе, что это всё — ради Вариного спокойствия.

Она больше не устраивала сцен.

Не кричала, не провоцировала. Ходила по квартире, как хозяйка, но молча. Забирала Варю в садик. Иногда оставалась на чай, делая вид, что мы — две культурные женщины, не враждующие за одного мужчину и жизнь одной девочки.

Слишком… спокойно.

И вот однажды, через две недели этого странного затишья, я проснулась рано — раньше обычного. В квартире было полутемно, пахло кофе, и где-то в ванной капала вода. Я пошла выключить кран — и замерла в коридоре.

Вика была там.

Сидела на краю ванны. С телефоном в руке.

И говорила. По-настоящему. Не как мама. Не как «жертва». А как та женщина, которая живёт не в эмоциях, а в расчётах.

— …да, он уже почти весь мой. Просто дай ещё чуть-чуть. Он на крючке. Ты бы видел, как он на меня смотрит, когда Варя рядом. Эмоции — это золото.

Тишина. Пауза. Её голос снова.

— Алиса? Да забудь ты. Она у них просто… как тапочки. Домашняя. В удобное время. Но она уйдёт.

Я окаменела. Пальцы впились в косяк.

Грудь сдавило. И не от боли — от холодного понимания.

Вот почему она больше не нападала.

Вот почему была "тихой".

Она ждала. Строила. Ловила момент.

А я…

Я была в этом доме — лишней. По её плану.

Я не помню, как отошла назад. Как дошла до кухни.

Я просто стояла у чайника, а в голове — гудело: «ещё чуть-чуть… станем богатыми… тапочки… она уйдёт…»

— Слышала, значит, да? — раздалось вдруг сзади. Голос — не громкий, но острый, как игла.

Я вздрогнула и медленно обернулась.

Вика стояла в дверях кухни, опираясь на косяк, с кружкой в руке и всё той же, почти ленивой улыбкой. Волосы идеально уложены, маникюр блестит. Уверенная. Спокойная. Как будто это она — хозяйка.

— Я… — начала я, но замолчала. Не знала, зачем вообще пытаюсь говорить.

— Не напрягайся, Алиса, — она сделала шаг внутрь, поставила кружку на стол, — ты ведь всё равно ничего не сделаешь. Правильно?

Я молчала.

— Ты же умная. Понимаешь, как всё устроено. Варя — моя. Виктор… ну, он пока запутан. Но это дело времени. А ты? Ты не в этой картине. Никогда не была.

— Ты ошибаешься, — сказала я наконец. Голос был низкий, хрипловатый. Даже для самой себя чужой.

— Нет, милая. Это ты ошибаешься, думая, что у тебя есть шанс. С ним. С ней. С этой… уютной семейной сказкой, которую ты строишь на моих руинах. Ты просто временная.