Я не хотела смотреть.

Не хотела видеть.

Но рука сама потянулась к экрану.

Виктор

Алиса, нам нужно поговорить.

Пожалуйста.

Где ты?

Я уставилась в текст.

Долго.

Без движения.

И как-то внутри всё зазвенело — как при переохлаждении: кожа горячая, а внутри — лёд.

Он пишет. Он ищет.

А я…

Я хочу, чтобы он страдал.

Пауза.

Я не ответила. Просто уставилась в экран.

Виктор

Я знаю, что всё вышло неправильно.

Но это не так, как ты думаешь.

Я должен объяснить. Тебе. Лично.

Я зажала телефон в ладонях.

Дышала неровно.

Было обидно. Было злобно. Было... больно.

Гораздо больнее, чем я хотела признать.

Виктор

Где ты? Я не приду. Просто скажи, что ты в порядке.

Никакой реакции.

Не хотелось быть там, в квартире, где он мог бы стоять на пороге. Где лежат ключи, которые я, дура, ему оставила.

Виктор

Если ты не хочешь разговаривать — я пойму.

Но, пожалуйста… хоть слово.

Я выключила экран.

Не потому что не хотела читать.

А потому что каждое слово било по ребрам.

Пятница.

Проклятая пятница.

Раньше она была моим любимым днём — короткий рабочий, сладкое предвкушение выходных, чуть больше улыбок на лицах детей.

А теперь — как мина под ногами.

Два дня.

Ровно два дня — и ни одного моего ответа.

Он больше не писал. Или перестал в какой-то момент — я не проверяла. Просто убрала звук, перевернула экран вниз, и жила, как могла. Без воздуха. Без сна. Без…

Никак.

Но расписание есть расписание.

А в пятницу у меня младшая группа.

Те самые пятилетки.

И в этой группе — она. Варя.

Я собиралась быстро, по делу: волосы в хвост, свитшот, чёрные спортивные брюки. Минимум косметики. Ни аромата, ни серёжек, ни… лишнего.

Я не собиралась выглядеть красиво.

В студии было шумно — как всегда.

Кто-то бегал по коридору, кто-то спорил, у кого красивее балетки.

А я просто... ждала.

Словно в животе сидел таймер.

С каждой минутой — тик.

С каждой секундой — укол.

И вот, ближе к четырём, открылась входная дверь.

Я, как дурочка, обернулась.

Но в зал первой зашла Марина. Няня.

Следом — Варя.

Без него.

Внутри что-то вздохнуло. Не то чтобы разочарование…

Скорее смесь. Из обиды, облегчения и какого-то странного пустого ожидания.

Варя сияла, как будто не помнила, что мир треснул посередине.

— Алиса! — крикнула она, едва не уронив рюкзак. — А я выучила новое! И принесла тебе рисунок!

Я улыбнулась. Автоматически.

Потому что Варя — не виновата.

Потому что дети всегда знают больше, чем мы думаем.

Потому что даже если сердце болит — работать я умею.

— Покажешь после занятия? — спросила я, наклоняясь к ней.

— Обязательно! — кивнула она. — А ещё... — она вдруг понизила голос. — Сегодня мой папа может прийти. Но если не успеет, ты не обижайся. Он правда очень занят.

Я замерла на секунду. Но потом собрала себя в кучу и сказала:

— Никаких обид. Обещаю.

Варя кивнула, взяла мою руку и потянула в зал:

— Пошли! Сегодня я как ветер! Только без падений!

Господи, как же она мне нравилась.

Очень.

Варя была из тех детей, от которых не устаёшь.

Светлая, настоящая, с этим взрослым взглядом, который не врёт. С ней было просто. Даже в моменты, когда всё внутри болело.

Жаль только, что её папа — такой… козёл.

Да, именно так. Без красивых слов.

Козёл.

Виктор

Два дня.

Два грёбаных дня.

И она молчит.

Я проверял телефон каждые десять минут.

Смотрел в чат. Обновлял. Перечитывал свои сообщения.

И ничего.

Пусто.

Я не знал, где она.

С кем она.

Дома ли. Читает ли.

Злится ли.

Плачет ли.

Внутри — каша. Тревога, вина, злость на себя.

Я знал, что облажался.

Просто хотел... сначала. Сам. По-человечески.

Но теперь — всё не так. Она узнала это от Варвары. От ребёнка.

Больше всего я боялся, что теперь для неё я — не просто мужчина, который соврал.

А тот, с кем она больше не хочет иметь дело.

И всё равно — я ждал.

Думал: дать ей пространство. Время.

Пусть остынет. Пусть переварит. Пусть решит сама.

И вот прошёл третий день.

Была глубокая ночь.

За окном — тишина. Ни машин, ни голосов. Только редкий ветер, раскачивающий деревья за окном.

Я лежал в темноте, уставившись в потолок.

Варя давно спала. Рядом, за дверью, дежурила Марина — она осталась на ночь, зная, что у меня тяжёлые дни.

Слава Богу.

Потому что я больше не мог.

Я задыхался.

Я не спал. Я сгорал.

И в какой-то момент — щёлк.

Тишина лопнула.

Я встал.

Накинул куртку. Схватил ключи.

Никаких звонков, никаких «можно?» — нет.

Сейчас или никогда.

Проехал город насквозь, как во сне.

Асфальт был мокрый. Светофоры — как пульс.

Внутри всё горело.

Я даже не знал, что скажу.

Но знал — если не скажу сейчас, не скажу никогда.

Её дом.

Я поднялся.

Стал у двери.

Постоял.

Прислонился лбом к холодной стене.

Выдохнул.

Потом — постучал.

голове только одно:

Открой. Пожалуйста, открой.

За дверью — тишина.

Ни шагов, ни звука.

Может, спит. Может, нет дома.

Может, просто решила не открывать.

И, чёрт возьми, имела на это полное право.

Но я не ушёл.

Я стоял, как идиот, в три часа ночи в её подъезде.

С колотящимся сердцем.

С мыслями, которых никогда в жизни не было так много и так сильно сразу.

Я услышал движение.

Шорох.

Щелчок замка.

Дверь открылась.

Медленно. Осторожно.

И вот она — Алиса.

В футболке. Без макияжа. Волосы растрёпаны.

Сонная. Недоверчивая. Прекрасная до боли.

— Виктор?.. — Она моргнула, сбитая с толку. Голос хриплый, сонный, почти шепот. — Что ты тут делаешь?..

Я не сразу нашёл слова. Глотнул воздух, как будто из него можно было собрать объяснение.

— Я не мог… ждать до утра, — выдавил я наконец. — Я знаю, поздно. Я знаю, как это выглядит. Но я не мог больше лежать, не зная… ты меня вообще ещё слышать хочешь?

Она стояла босиком на пороге, прижимая ладонь к косяку. Дверь была приоткрыта, но не полностью — как и она сама. Половина тела во тьме, половина — в свете.

— Виктор, — повторила она. Уже чуть яснее. — Сейчас три часа ночи.

Она отступила на шаг, всё ещё не говоря ни слова. Я вошёл, осторожно. Как будто переступал через грань, откуда не факт, что вернусь тем же человеком.

Дверь закрылась за моей спиной.

Алиса прошла вглубь квартиры, зажгла свет на кухне. Лицо стало чётче. Глаза — уже не сонные. Я видел, как в ней копится — не злость даже, нет. Что-то сильнее. Глубже. Слишком человеческое.

Она обернулась.

— Ты серьёзно думал, что я ничего не почувствую? Что можно вот так — трахнуть меня ночью, смотреть на меня, как будто я тебе… как будто я тебе правда нужна — и ничего не сказать?

— Я хотел сказать, — начал я. — Просто...

— Просто что? — перебила она. — Ждал идеального момента? Тишины? Времени без Вариной улыбки, без моей руки на твоей груди, без того, как я смотрела на тебя, чёрт побери?

Я молчал.

— Я не хотел предавать, — хрипло сказал я. — Я не знал, как правильно. Варя — моя жизнь. И я так долго учился защищать её, не подставлять. Я…

— Господи, — перебила она. Голос дрогнул, но не от слёз — от гнева. — Может, ты ещё и женат, Виктор? А? Может, у тебя где-то жена, двое детей и дача в Ломоносове? И я просто была очередным отвлечением между семейным ужином и командировкой?