— Мама! — рявкнул Виктор.

Я открыла рот — и снова закрыла.

— Просто уточняю, — вздохнула она. — Знакомство с утра… слишком эффектное. Я уже кофе не хочу.

— Тогда сварю тебе чай, — устало сказал Виктор, проведя рукой по лицу. — И кофе тоже сделаю. Себе. Мне он теперь точно нужен.

— Только не забудь про валерьянку, — буркнула его мать, обвела взглядом меня с головы до ног и добавила: — Ладно… хоть рубашка хорошая. Сын, ты, значит, теперь модуешься?

Я нервно усмехнулась и пробормотала:

—Пожалуй, я пойду… оденусь.

— Очень хорошая идея, — тут же отозвалась она, скрестив руки на груди. — И желательно без новых эпизодов драмы на лестничной площадке.

Я кивнула и быстро скрылась в комнате, чувствуя, как уши горят огнём. Дверь прикрылась за мной, и я выдохнула — как будто только что пробежала марафон в нижнем белье на глазах у всей страны.

Сзади донёсся голос Виктора:

— Мам, ты как всегда... вошла эффектно.

— Не я тут эффектна, Витя. Эффектна — твоя девушка. Особенно в твоей рубашке. Ты бы хоть предупредил, что я могу застать вас... в кадре.

— Ты ж всегда без предупреждений, — пробормотал он, открывая шкаф.

Я вышла из спальни, уже одетая, хоть и с мокрыми волосами — как могла, привела себя в порядок наспех. На кухне пахло чаем и обжаренным хлебом. Виктор стоял у плиты в той самой серой футболке, в которой я впервые его увидела, а его мама сидела за столом, с чашкой в руках и выражением лица «я тут хозяйка, но пока молчу из вежливости».

Я встала в дверях и, усмехнувшись, сказала:

— Похоже, это моя карма… чтоб все взрослые в этой семейке видели меня голой при самых странных обстоятельствах.

Виктор фыркнул и чуть не уронил ложку.

Виктор

Мы сидели за столом. Я — напротив Алисы. Мама — справа от неё. В воздухе — запах чая, лёгкое напряжение и то странное чувство, когда ты вроде взрослый мужик, но всё равно переживаешь, как подросток, которого представляют родителям.

Алиса держалась спокойно. Пила чай маленькими глотками, поправляла волосы за ухо, иногда украдкой бросала на меня взгляд — будто искала у меня подтверждение: всё нормально, я справляюсь?

Мама молчала. Смотрела. Не враждебно — скорее сдержанно-аналитично. Я знал этот взгляд. Она присматривалась.

Наконец — раздался её голос:

— Ты давно преподаёшь?

Алиса чуть удивилась вопросу, но ответила сразу:

— С детства в танцах. Сначала выступала, потом начала преподавать. Сейчас веду младшие группы. Варя — одна из моих учениц.

Мама кивнула, не перебивая. Это уже был прогресс.

— Она очень способная девочка, — добавила Алиса, и я почувствовал, как что-то внутри меня сжимается от тепла. — С характером. Умная, энергичная.

— Ты хорошо с ней ладишь, — отметила мама, всё ещё изучая лицо Алисы. — Не каждый взрослый умеет разговаривать с ребёнком, не свысока.

— Я стараюсь. Мне нравится быть рядом с детьми. Они честнее нас.

Небольшая пауза. Потом мама вдруг сказала:

— Я переживала, что Виктор слишком замкнулся. Работа, дом, Варя — всё по кругу. Ни с кем близко не сходится. А ты... — она прищурилась, — у тебя глаза живые. Ты не из тех, кто уходит, когда трудно?

Алиса сделала паузу. Потом мягко, но уверенно сказала:

— Я не бегу, если мне есть зачем оставаться.

Мама не ответила сразу. Но по её лицу я понял: что-то она для себя решила. Или — почти решила.

Я вмешался, чувствуя, что пора:

— Мама, Алиса, моя девушка. Женщина, с которой я серьёзен. Она не просто в моей жизни — она теперь её часть.

Мама перевела на меня взгляд. Медленно. Потом снова на Алису. Кивнула — сдержанно, но без яда.

— Ну, раз ты серьёзен… — выдохнула она. — Тогда мне остаётся только не мешать. Хотя, Витя, предупреждай в следующий раз, если у тебя кто-то дома. Особенно такой эффектный «кто-то».

Алиса тихо рассмеялась, чуть смутившись:

— Извините ещё раз. Не хотела так знакомиться.

— Ну, уж как получилось, — мама вздохнула. — Но, пожалуй… чай у вас неплохой. Надеюсь, и вкус у сына тоже.

Мы втроём рассмеялись — уже по-настоящему.

Мама поднялась первой.

— Ну что ж, сын, я пошла. Пора и мне домой — у меня свои сериалы и кошка, которая уже, наверное, считает, что я сбежала в турпоход.

Она взяла сумку, оглядела нас с прищуром.

— Алиса, — обратилась она уже на прощание, — спасибо за чай. И за то, что… ты нормальная.

Я чуть подавился воздухом.

Алиса моргнула.

— Эм… пожалуйста?

— Это был комплимент, — пояснила мама и, подмигнув мне, направилась к выходу.

Перед тем как выйти, она остановилась на пороге:

— Только одно скажу. Смотрите оба — чтобы не профукать. Такие встречи не каждый день случаются.

Дверь за ней закрылась.

И в квартире повисла тишина.

Я перевёл взгляд на Алису.

Она всё ещё сидела с чашкой в руках, немного растерянная, но… светлая. Настоящая.

— Ну, — сказал я, — поздравляю. Это было твоё официальное посвящение. Ты выдержала и маму, и утро, и чайный допрос. Я впечатлён.

Она хмыкнула:

— Я выдержала только потому, что ты был рядом.

— Я вообще всегда рядом, если что. Особенно, когда ты в моей рубашке и орёшь на мою мать в прихожей.

Она засмеялась. Наклонилась ко мне, положила голову мне на плечо.

— Она мне понравилась. Резкая, но… видно, что ей не всё равно.

— Не всё равно, да. Просто любовь у неё всегда под толстым слоем сарказма.

Я обнял её за плечи, притянул ближе.

— А тебе со мной… не страшно? — спросил тихо.

— Уже нет, — ответила она. — Потому что теперь я знаю, с кем и зачем.

Мы лежали на диване — уже после всего. После смеха, после чая, после абсурдного визга на рассвете. Она положила голову мне на грудь, а я гладил пальцами её волосы — лениво, почти машинально. Но в этом было больше близости, чем в десятках разговоров.

В квартире — тишина. Такая, какая бывает только вечером, когда ты дома. По-настоящему дома.

— Виктор, — вдруг сказала она. Тихо, но с тем особым оттенком в голосе, от которого я сразу напрягся.

— Ага?

— Я хочу сказать тебе кое-что. Пока мы вот так… рядом. Пока всё спокойно.

Я приподнялся, заглянул ей в лицо.

— Что-то случилось?

— Нет, — она покачала головой. — Просто… я не хочу, чтобы между нами оставалось хоть что-то недосказанное. У нас уже было слишком много молчания. Мне не хочется повторять это.

Я взял её ладонь. Плотно.

— Говори.

Она вдохнула. Глубоко.

— Я не всегда была такой… как ты меня сейчас видишь. Уверенной, весёлой, идущей вперёд. Когда мне было двадцать, я... жила с мужчиной. Долго. Почти четыре года.

Её голос был ровным, но я чувствовал, как он дрожит внутри.

— Он не бил меня, — сразу уточнила она. — Не в этом дело. Он просто… разрушал. Медленно. Словами. Холодом. Обесцениванием. Говорил, что я никому не нужна, кроме него. Что я — посредственная, скучная, наивная. Что мои танцы — детский сад, а мечты — чушь.

Я сжал её пальцы.

— Мне понадобилось много времени, чтобы уйти. И ещё больше — чтобы поверить, что я могу быть кем-то. Что я вообще… что-то стою.

Она выдохнула, чуть усмехнувшись, но в этой усмешке было столько боли, что у меня сжалось сердце.

— Никто не понимал, — продолжила она. — Друзья, знакомые… даже родители сначала. Все спрашивали: «А что случилось-то? Он же не бил тебя. Не пил. Деньги в дом приносил. Чего ещё надо?»

Она покачала головой, не отводя взгляда от потолка.

— А я не могла объяснить. Не могла словами донести, что меня просто… не стало. Я растворялась. Каждый день. Становилась удобной, молчащей, послушной. И в какой-то момент — просто перестала себя узнавать.

Я снова сжал её ладонь — уже сильнее. Хотел как-то защитить. Хоть сейчас.

— Я долго собиралась. Готовилась. Спрятала все его вещи в коробки, как в фильмах. Написала список, зачитала его ему — дрожащим голосом. Он смеялся. До самого конца смеялся. Говорил, что я через неделю приползу обратно. Что без него я — никто.