Выборы 1860 года были уникальными в истории американской политической жизни. Кампания разбилась на два отдельных противостояния: Линкольн против Дугласа на Севере и Брекинридж против Белла на Юге. Республиканцы даже не пытались проводить агитацию в десяти южных штатах: рискни они там появиться — их ораторов ждал бы горячий прием из дегтя и перьев (если не хуже). В оставшихся пяти рабовладельческих штатах (все на Верхнем Юге) Линкольн получил 4% голосов избирателей — в основном от антирабовладельчески настроенных немецких иммигрантов в Сент-Луисе и окрестностях. Брекинридж добился чуть лучшего результата на Севере, получив 5% голосов избирателей, которых, впрочем, оказалось достаточно, чтобы лишить Дугласа Калифорнии и Орегона. Линкольн победил в этих штатах относительным большинством, а во всех прочих свободных штатах, за исключением Нью-Джерси, — большинством голосов избирателей.
Такой результат был конечно же следствием упорной работы. Брошенный на произвол судьбы администрацией и южанами, Дуглас оставался опасным соперником. В начале гонки у него были шансы победить в восьми северных и одном-двух пограничных штатах, завоевав 140 из 303 голосов выборщиков. Чтобы помешать этому, республиканцы провели кампанию с беспрецедентной энергией и ораторским искусством. Сам Линкольн сохранял ставшее уже традиционным молчание кандидатов в президенты, однако в этой кампании все прочие партийные деятели — от крупных до самых незначительных — работали «с огоньком», суммарно произнеся около 50 тысяч речей. Республиканские эмиссары под руководством Карла Шурца предприняли особые усилия по оттягиванию голосов немецких иммигрантов от традиционно предпочитаемой теми Демократической партии. Они достигли определенного успеха среди немецких протестантов, хотя католики, традиционно воспринимавшие республиканцев как попутчиков нативистов и борцов за трезвость, в подавляющем большинстве голосовали за демократов[460].
Храбро бросив вызов устоявшейся традиции, Дуглас агитировал за себя сам. Ему нездоровилось, голос его был хрипл, однако с июля по ноябрь он объездил всю страну (за исключением западного побережья), совершив изнурительное турне, которое, без сомнения, приблизило его смерть, случившуюся год спустя. Это предприятие оказалось напрасным, несмотря на его отважность. И на Севере и на Юге Дуглас делал упор на то, что является единственным общенациональным кандидатом, единственным лидером, способным удержать страну от распада. Однако в реальности демократы Дугласа вряд ли были настроены большими сторонниками сохранения единства, чем республиканцы. Большинство же южных демократов считали Дугласа почти таким же защитником черных, как и Линкольн, а вдобавок еще и предателем. Дуглас пришел к финишу лишь с 12% голосов избирателей-южан.
Если со стороны демократов обвинения республиканцев в сепаратизме не вызывали доверия, то старое клеймо пропагандистов расового равенства не утратило своей силы. Республиканцы стали еще уязвимее в этом вопросе, так как предложили поправку к конституции штата Нью-Йорк, уравнивающую черных в избирательных правах с белыми[461]. Если кто-то хочет голосовать «бок о бок со здоровенным „ниггером“», — вещали демократические ораторы и издатели, если хочет поддержать «партию, считающую, что „ниггер лучше ирландца“», если «готов разделить полученное наследство с черным… тогда пусть голосует за кандидата республиканцев»[462]. На парадных платформах демократов в Нью-Йорке везли чучело Хораса Грили в натуральную величину, «ласкавшего миловидную черную служанку со всей страстью истинного республиканца». Транспарант гласил: «Свободная любовь и свободные ниггеры, разумеется, выбирают старину Эйба». Крупнейшая демократическая газета страны New York Herald предупреждала, что в случае избрания Линкольна «сотни тысяч» беглых рабов «поедут к своим друзьям-республиканцам на Север, где создадут с их помощью конкуренцию белым… Смешение африканской крови с кровью благородных наследниц англосаксов, кельтов и тевтонов станет их миссией в тысячелетнюю эру республиканского правления»[463].
Такие нападки остудили пыл многих республиканцев. Хотя большинство партийной прессы в Нью-Йорке одобряло поправку о предоставлении равного избирательного права, лишь немногие ораторы решались упоминать о ней, а сама партия не прилагала больших усилий, чтобы ее провести. Примерно треть республиканского электората виртуально присоединилась к демократам, проголосовав против такой поправки и провалив ее с треском, даже несмотря на победу Линкольна в штате Нью-Йорк[464]. А на Нижнем Севере республиканцы приглушали моральное звучание вопроса о рабстве, выдвигая на передний план иные темы сугубо регионального значения. В Пенсильвании и Нью-Джерси они дискутировали о тарифах; на всем пространстве от Огайо до Калифорнии они позиционировали себя как сторонники гомстеда, как партию, стоящую за внутренние усовершенствования и прокладку тихоокеанской железной дороги. Такая тактика оставляла демократам меньше возможностей эксплуатировать вопрос о рабстве. «Республиканцы в своих речах обходят молчанием вопрос о рабстве, — жаловался некий демократ из Пенсильвании, — а твердят лишь о повышении тарифа». Разумеется, позиция республиканцев по этим вопросам содержала косвенные нападки на власть рабовладельцев. После того как Бьюкенен наложил вето на законопроект о гомстедах, даже демократическая газета из Айовы осудила президента, назвав его «старым греховодником», а его северных приспешников — «подстрекателями и наймитами пропагандистов рабства»[465].
Администрация Бьюкенена дала республиканцам еще один козырь: коррупцию. Американцы всегда рассматривали должностные преступления и злоупотребление властью как серьезнейшую опасность республиканским свободам. Не только сам Бьюкенен являлся послушным орудием рабовладельческих кругов, но и вся его администрация, по словам историка Майкла Холта, «была, вне всякого сомнения, самой коррумпированной до Гражданской войны и одной из самых коррумпированных в американской истории вообще»[466]. Вскрывшиеся факты злоупотреблений составили колоссальный фолиант, подготовленный следственным комитетом Палаты представителей. Отчет комитета увидел свет в июне 1860 года, как раз вовремя для того, чтобы республиканцы могли распространить его сокращенное издание в качестве агитационного материала.
Данный отчет увенчал собой серию предыдущих расследований, проливших свет на прискорбную хронику случаев подкупа и взяточничества на государственной службе и в самом Конгрессе при заключении правительственных контрактов. Военное и военно-морское ведомства заключали контракты с фирмами, дававшими деньги на нужды Демократической партии, без какой бы то ни было конкуренции. При Пирсе и Бьюкенене почтмейстеры Нью-Йорка и Чикаго в течение нескольких лет перекачивали государственные средства в партийные сейфы. В 1858 году в ходе прений в Конгрессе демократы использовали часть этих средств для получения нужных им результатов голосования. Также они подкупали судей, чтобы те выдавали свидетельства о натурализации иммигрантам раньше положенного срока. Во время президентских выборов 1856 года такие иммигранты уже голосовали в ключевых штатах — Пенсильвании и Индиане; кроме того, демократы предоставили незаконное право голоса ирландцам, работавшим на строительстве железной дороги в Индиане, склонив таким образом в этом штате чашу весов в пользу Бьюкенена. Почтмейстер Нью-Йорка бежал из страны в 1860 году, когда аудиторы обнаружили недостачу в 155 тысяч долларов. Также парламентский комитет обнаружил свидетельства того, что администрация подкупила некоторых конгрессменов, чтобы те голосовали за принятие Канзаса в состав США в рамках Лекомптонской конституции. Самый крупный скандал за время нахождения Бьюкенена у власти вызвали контракты с печатниками: «Благодарность» от платежей, в несколько раз превышавших стоимость печатных услуг, шли прямиком в партийную кассу.
