Эта ужасная бойня осталась безнаказанной. Федеральные власти, правда, арестовали двух сыновей Брауна, однако вовсе не тех, которые участвовали в убийстве, а шайки приверженцев рабства сожгли усадьбы семьи Брауна. Лоуренс и Потаватоми привели к эскалации партизанской войны в Канзасе. Один из сыновей Брауна был в числе двухсот погибших в ходе этого конфликта. Брауну и остальным его сыновьям, считавшим себя солдатами священной войны, удалось избежать официальных обвинений в убийстве в Потаватоми. К тому же, несмотря на значительные усилия американской армии по обузданию насилия, численности войск было явно недостаточно для того, чтобы контролировать разбойничьи набеги, отличавшие обе воюющие стороны.

По мере того как вести о «бойне в Потаватоми» распространялись на восток, противники рабства стали верить в то, что Браун в ней не участвовал, а если и участвовал, то исключительно в рамках самообороны[306]. Поэтому неудивительно, что республиканская пресса предпочитала заострять внимание на «варварстве» «пограничных головорезов» и Престона Брукса, а не борца за освобождение рабов. Как бы то ни было, вскоре «бойню в Потаватоми» затмили рассказы о других «битвах»; многие газеты запестрели заголовками: «Гражданская война в Канзасе». Именно на фоне этой гражданской войны развернулись президентские выборы 1856 года.

Начало нового года ничем не предвещало, что республиканцы превратятся во вторую крупнейшую партию на Севере. Американская партия провела в феврале свой национальный съезд, на котором надеялась преодолеть прошлогодний раскол. Некоторые из делегатов-северян, вышедших из состава партии в июне 1855 года, вернулись в ее ряды. Однако коалиция южан и консерваторов из Нью-Йорка и Пенсильвании вновь заблокировала принятие резолюции, призывавшей к отмене закона Канзас — Небраска. После этого 70 делегатов-янки вышли из Американской партии, чтобы основать Северную американскую партию. Оставшиеся делегаты выдвинули в президенты кандидатуру Милларда Филлмора.

«Северные американцы» созвали свой съезд за несколько дней до проведения собрания республиканцев в июне. Они намеревались выставить кандидатуру нативиста, но противника рабства, которую республиканцы вынуждены были бы поддержать для того, чтобы избежать раскола антирабовладельческих сил. Однако жизнь доказала невозможность того, чтобы нативистский хвост вилял свободной собакой. Все тот же Натаниэл Бэнкс, который только что консолидировал контроль республиканцев над Палатой представителей, став ее спикером, послужил «фиктивной кандидатурой» с целью поглощения республиканцами Северной американской партии. По-прежнему оставаясь на хорошем счету у нативистов, Бэнкс позволил выдвинуть свою кандидатуру в президенты от «северных американцев». После того как своего кандидата выставили и республиканцы, Бэнкс взял самоотвод в его пользу, практически поставив «северных американцев» перед фактом оказания поддержки республиканскому кандидату. Некоторые делегаты съезда «северных американцев» были осведомлены об этом трюке, и он сработал. Но на момент, когда Бэнкс стал кандидатом в президенты, всеобщее внимание переключилось на Филадельфию, где республиканцы собрались на свой первый национальный съезд.

Лидеры республиканцев, такие как бывший виг Терлоу Уид из Нью-Йорка и бывший демократ Фрэнсис Престон Блэр из Мэриленда, были проницательными людьми. Предвидя, что старые партийные привязанности некоторых политических тяжеловесов будут препятствовать их участию в «республиканском» собрании, они, созывая участников съезда, не афишировали этот термин. Вместо этого они приглашали делегатов, «несогласных с отменой Миссурийского компромисса [и] политикой нынешней администрации, безотносительно былых политических различий или разногласий»[307]. Программа партии и кандидат в президенты должны были быть подобраны столь искусно, чтобы привлечь как можно больше (а отпугнуть как можно меньше) избирателей. Особенно трудной задачей было завоевать симпатии и нативистов, и иммигрантов (по крайней мере, протестантского толка). Почти столь же нелегким делом было образование коалиции из бывших вигов и демократов. В программе преследовались обе эти цели: акцент был сделан на моментах, объединявших различные взгляды, в то время как факторы, могущие привести к розни, игнорировались или ретушировались. Четыре пятых объема партийной программы были посвящены рабству: она осуждала политику администрации в Канзасе, декларировала право Конгресса запрещать рабство в территориях, призывала принять Канзас как свободный штат и денонсировать Остендский манифест, ссылалась на Декларацию независимости как на непреложный источник принципов фрисойлерства. В двух кратких пунктах эта программа перекликалась с давней программой вигов, предлагая государственное финансирование «внутренних улучшений» путем поддержки строительства трансконтинентальной железной дороги и «развития речной и портовой инфраструктуры» — эти проекты могли обеспечить поддержку демократов в тех районах, где они принесли бы выгоду (Пирс, напротив, наложил вето на три законопроекта по рекам и портам). Заключительное положение программы, касающееся нативизма, было шедевром двусмысленности. Возражая против законов, которые могут ограничить «свободу совести и равноправие граждан», программа, казалось, осуждала нативизм. Однако, определяя понятие «граждане», программа не отвергала предложение «ничего не знающих» (которое, впрочем, республиканцы не собирались претворять в жизнь) о продлении периода ожидания натурализации. А «свобода совести» в свою очередь являлась знаком для протестантов, возмущенных попытками католиков запретить чтение Библии короля Иакова в государственных школах[308].

Так как Республиканская партия была новым образованием, то ее программа представляла больший, чем обычно, интерес для американской политики, а кандидат в президенты, несомненно, должен был сделать еще больше для формирования имиджа партии. Наиболее многообещающими кандидатурами выглядели Сьюард и Чейз, но каждый из них нажил врагов в тех группировках, которые республиканцы хотели привлечь на свою сторону: нативисты, противники рабства среди демократов и консервативные виги. Помимо этого, Сьюард и его советник Терлоу Уид сомневались в победе республиканцев уже в 1856 году и предпочитали дождаться лучших времен в 1860 году. Джон Фримонт стал единственным «подходящим» кандидатом именно потому, что был практически новичком в политике и терять ему было нечего. Энергичный имидж Следопыта[309] являлся ценным для политика качеством. Фримонт, предполагал один республиканский стратег, мог бы покорить избирателей «романтикой своей жизни и путешествий»[310]. Его женитьба на своевольной Джесси Бентон, дочери легендарного сторонника президента Джексона Томаса Харта Бентона, враждовавшего с группировкой Атчисона в Миссури, обеспечила ему важные связи в кругу бывших членов Демократической партии. После поддержки свободного статуса Калифорнии в 1849 году и одобрения идеи свободного Канзаса в 1856 году он приобрел репутацию несомненного противника рабства. Таким образом, Фримонт стал официальным кандидатом еще в первом раунде голосования. Бывших вигов задобрили, выдвинув в качестве вице-президента Уильяма Дейтона, сенатора от Нью-Джерси.

Кандидатура Дейтона грозила разрушить хрупкую уверенность в признании «северными американцами» республиканских кандидатов. Бэнкс, как и планировалось, оставил их без кандидата в президенты, однако в обмен на поддержку Фримонта нативисты ожидали от республиканцев одобрения своего протеже в качестве вице-президента. Когда республиканцы отказались пойти на это, «северные американцы» раздраженно пошумели, но в конце концов приняли Дейтона. Полное признание республиканского тандема стало для них слишком большим унижением, так как отец Фримонта был католиком, да и Следопыта венчал священник. Во время предвыборной кампании ходили вздорные слухи о том, что и сам Фримонт был тайным католиком. Некоторые озлобленные «северные американцы» обещали поддержать Филлмора, однако эта кандидатура была слабым утешением — он числился в рядах «ничего не знающих» лишь номинально, ибо его в основном поддерживали бывшие виги Юга, которые не смогли заставить себя объединиться с демократами.