Оборонительно-агрессивный характер поведения южан в 1850-е годы проистекал и из чувства экономической подчиненности северянам. В государстве, ставившем знак равенства между ростом и прогрессом, результаты переписи 1850 года не могли не тревожить многих южан. За истекшее десятилетие прирост населения в южных штатах оказался на 20% меньше, чем в северных. Этот знаменательный факт был обусловлен худшими экономическими условиями. Люди, родившиеся в рабовладельческих штатах, переезжали на Север в три раза чаще, чем в обратную сторону, а ⅞ иммигрантов из-за рубежа селились опять-таки на Севере, где было больше работы и к тому же отсутствовала конкуренция с подневольным трудом. Север наглядно опережал Юг по ключевым направлениям экономического развития. В 1850 году лишь 14% всех каналов протекало по территории рабовладельческих штатов. В 1840 году по южным землям проходило 44% всех железных дорог страны, но к 1850 году более интенсивное их строительство на Севере снизило этот показатель до 26%[162]. По-прежнему неутешительными были данные о промышленном производстве. На 42% населения страны, проживавшего в южных штатах, приходилось лишь 18% производственных мощностей, что было ниже 20%-ного показателя 1840 года. Что беспокоило еще больше — едва ли не половина этих мощностей была сосредоточена в четырех пограничных с Севером штатах, чья приверженность правам Юга была шаткой.

Единственным светлым пятном экономики Юга было производство сельскохозяйственной продукции. К 1850 году цена хлопка практически удвоилась по сравнению с ее нижним пиком в 5,5 цента за фунт в середине 1840-х годов. Но нет добра без худа — хлопковые штаты оставляли себе лишь 5% хлопка для переработки, 70% они экспортировали за рубеж, а оставшееся — на фабрики Севера, где добавленная стоимость уравновешивала цену хлопка-сырца на Юге, который, в свою очередь, импортировал ⅔ одежды и других промышленных товаров с Севера или из-за рубежа. Но даже это не полностью объясняло отток денег с Юга. 15–20% стоимости хлопка-сырца уходило «торговым агентам», предоставлявшим плантаторам кредиты, страховые гарантии, складские помещения и услуги перевозки. Большинство этих агентов были представителями северных или британских компаний. Почти все корабли, вывозившие хлопок из южных портов и возвращавшиеся туда с промышленными товарами, были построены и принадлежали северянам либо британцам. Корабли эти по возвращению из Европы заходили в порты Севера, так как там шла более масштабная торговля, и перегружали часть товаров на каботажные суда или наземный транспорт, идущий на Юг, что увеличивало расходы по перевозке импортных товаров в южные штаты[163].

Самоосуждение южан за такую «унизительную вассальную зависимость» от янки во время кризиса 1846–1851 годов приобрело характер перечисления бесконечных проблем. «Вся наша торговля, за исключением небольшого сегмента, находится в руках северян, — жаловался один известный житель Алабамы в 1847 году. — Возьмем, например, город Мобил: ⅞ нашего банковского капитала принадлежит северянам… Вся оптовая и розничная торговля, словом, все, что достойно внимания, находится в руках тех, кто вкладывает полученные доходы в предприятия Севера… В финансовом отношении мы порабощены еще больше, чем наши негры»[164]. Янки «осуждают, в грош не ставят рабство и рабовладельцев», — заявляла одна южная газета четыре года спустя, однако «предметы роскоши и повседневного обихода мы приобретаем на Севере… Наши рабы одеты в пошитые на Севере ткани, [а] работают с помощью произведенных там мотыг, плугов и другого инвентаря… Рабовладелец одет в северное платье, сидит верхом на северном седле… читает северные книги… На построенных на Севере судах его товары едут на рынок… и на изготовленной на Севере бумаге таким же пером и чернилами он пишет и переписывает резолюции в поддержку своих прав». Как Юг собирается сохранить свое влияние, — задавался вопросом молодой поборник экономической диверсификации, южанин Джеймс Де Боу, — если «Север становится богатым и могущественным, а мы, в лучшем случае, топчемся на месте?»[165].

В 1846 году Де Боу основал в Новом Орлеане журнал, названный Commercial Review of the South and West (широко известный как De Bow’s Review), с многообещающим лозунгом на обложке: «Торговля — наша королева». Сумма, которая «теряется ежегодно из-за нашей вассальной зависимости от Севера, — писал Де Боу в 1852 году, — равна ста миллионам долларам. Боже праведный! Разве Ирландия платит более унизительную дань Великобритании? Неужели мы не сбросим путы этой позорной зависимости?» Де Боу требовал «действия! ДЕЙСТВИЯ!! ДЕЙСТВИЯ!!! — и не риторики, такой как в Конгрессе, а деловитого лязга механизмов и мерных ударов молота по наковальне»[166]. Многие южане приветствовали слова Де Боу, но они опять-таки оказались в большей степени риторикой, чем действием.

Де Боу решился на создание журнала в свете перспектив образования южной торговой империи, идея которой была провозглашена на собрании в Мемфисе в 1845 году. Это мероприятие возобновило традицию закрытых собраний южан, начатую еще в 1830-е годы; делегаты клялись «сбросить тянущие на дно кандалы экономической зависимости»[167]. Главным пунктом повестки дня тех собраний было учреждение принадлежащих южанам корабельных компаний для прямой торговли с Европой. На первом после шестилетнего перерыва съезде в Мемфисе сделали упор на необходимости открытия железнодорожного сообщения между нижним течением Миссисипи и южной частью атлантического побережья. Ни железная дорога, ни тем более «захват» морских путей так и не стали к 1852 году реальностью, зато в этом году Де Боу возродил практику коммерческих съездов, организовав собрание в Новом Орлеане. С этих пор подобные собрания каждый год (до 1859) проводились в разных южных городах.

На собраниях этих произносилось много громких фраз. В дополнение к призывам прямой торговли с Европой там выдвигались требования усовершенствования речной и портовой инфраструктуры, строительства железных дорог, в частности южной ветки трансконтинентальной железной дороги к тихоокеанскому побережью. Собрания призывали южан превзойти янки в строительстве фабрик, но делегаты также уделяли определенное внимание вопросам культуры. Со стыдом признавая, что большинство книг и журналов, читаемых южанами, написаны северянами и напечатаны в тамошних типографиях, что Юг посылает своих самых способных сынов в колледжи Севера, что ошеломляющее количество ректоров колледжей, преподавателей, учителей и даже редакторов газет являются выходцами с Севера, съезды высказывались за учреждение и оказание поддержки местным издателям, журналам, писателям, преподавателям и колледжам.

Наибольший энтузиазм среди всех этих прожектов вызывал призрак индустриального бума. «Дайте нам фабрики, цеха, мастерские, — призывали газетчики-южане, — и мы сможем вскоре отстоять свои права». Текстильное производство казалось южанам наиболее логичным переходом к индустриализации. «Добавьте к хлопку веретено!» — гласил пропагандистский лозунг. «У Южной Каролины и Джорджии хорошие перспективы, им нужен только толчок, и тамошние жители достигнут успеха в изготовлении изделий из хлопка», — считал Уильям Грегг, подкрепивший свои слова делом и основавший крупную текстильную фабрику в Грэнитвилле, в предгорном районе Южной Каролины. «Разве нет у нас местного сырья, чтобы мы могли экономить на оплате двойной перевозки? Разве наш труд не дешевле труда наших северных братьев?» Следующим после промышленности спасителем Юга должны были стать железные дороги. Один из немногочисленных южнокаролинских вигов писал в 1853 году: «Строительство железных дорог — это поистине Божий промысел. До сих пор было два промысла: древнегреческая и христианская цивилизации, и вот сейчас пришла железная дорога»[168].