Кровопролитие казалось лишь вопросом времени. Час пробил в Христиане, пенсильванской деревушке вблизи границы с Мэрилендом, на полпути между Филадельфией и другой деревней под названием Геттисберг. Это квакерское поселение, предоставлявшее приют беглым рабам, 11 сентября 1851 года нельзя было назвать миролюбивым и дружелюбным. Утром некий рабовладелец из Мэриленда в сопровождении нескольких родственников и трех помощников маршала приехал сюда в поисках двух беглых рабов, которые сбежали два года назад и, по слухам, укрывались в доме еще одного чернокожего. Они нашли беглецов, но вместе с ними обнаружили и два десятка вооруженных негров, обещавших сопротивляться аресту. К «охотникам за рабами» вышли два квакера и посоветовали тем убраться подобру-поздорову. Хозяин рабов отказался со словами: «Я верну свою собственность во что бы то ни стало». Началась стрельба, а когда дым рассеялся, то участники драмы увидели, что рабовладелец мертв, а его сын тяжело ранен (еще два белых и два черных стрелка отделались легкими ранениями). Негры покинули деревню, а три их вожака поспешили по «подпольной железной дороге» в Канаду[149].
«Битва в Христиане» стала событием национального масштаба. «Гражданская война — первый удар нанесен», — заявила газета из Ланкастера (штат Пенсильвания). New York Tribune озвучила мнение многих янки: «Такие события вызваны только системой рабства. Такие события происходят в свободных штатах только вследствие принятия закона о беглых рабах». Консервативная пресса имела другой взгляд на «бунт», который «никогда бы не случился, не подстрекай фанатичные приверженцы „высшего закона“ невежественных и введенных в заблуждение негров». Южане объявили, что «если мятежники из Христианы не будут повешены… МЫ ПОКИНЕМ СОЮЗ!.. Если вам не удастся совершить простой акт возмездия, СВЯЗУЮЩАЯ НИТЬ ПОРВЕТСЯ»[150].
На этот раз Филлмор обратился к морской пехоте. Вместе с федеральными маршалами военнослужащие прочесали сельскую местность и арестовали свыше тридцати чернокожих и шесть белых. Правительство также добивалось экстрадиции трех беглецов, подавшихся в Онтарио, но канадские власти ответили отказом. Чтобы продемонстрировать всю серьезность намерений, администрация обвинила подозреваемых не просто в сопротивлении закону о беглых рабах, а в государственной измене. Федеральное большое жюри предъявило обвинение тридцати шести черным и пяти белым. Правительственный процесс стремительно превращался в фарс. Ирония адвоката обвиняемых подтверждала это: «Сэр, вы слышали? Три безобидных непротивленца-квакера и тридцать восемь несчастных, жалких, нищих негров, вооруженных жатками, дубинками и несколькими мушкетами, под предводительством безоружного, восседающего на гнедой кляче мельника в фетровой шляпе начали войну против Соединенных Штатов!» Усилия правительства по дискредитации участников сопротивления породили всплеск сочувствия к аболиционистам, один из которых заметил: «…наше дело сейчас находится в очень выигрышном положении… Эти процессы по государственной измене стали для нас большой и неожиданной удачей». После того как присяжные оправдали первого подсудимого (одного из квакеров), власти отозвали официальные обвинения и решили не выдвигать новые[151].
Пока длился этот процесс, в Сиракьюзе (штат Нью-Йорк) произошло еще одно волнующее событие. В этом городе, находящемся на севере штата, жил чернокожий бондарь Уильям Мак-Генри, которого в округе знали как Джерри, сбежавшего из Миссури. Агент, посланный его хозяином, совершил ошибку, арестовав Джерри как раз в тот момент, когда в Сиракьюзе проходил съезд противников рабства, к тому же город был переполнен приехавшими на окружную ярмарку гостями. Два видных аболициониста — Геррит Смит и Сэмюэль Мэй — разработали план вызволения Джерри из полицейского участка. Мэй, будучи пастором унитарной церкви, заявил своим прихожанам, что Божий закон стоит выше закона о беглых рабах, который «мы должны… растоптать, какими бы для нас ни были последствия этого». 1 октября большая группа черных и белых ворвалась в полицейский участок, освободила Джерри, быстро увезла его в повозке и нелегально переправила в Канаду через озеро Онтарио. Большое жюри предъявило обвинения двенадцати белым и двенадцати чернокожим (на сей раз обвинения были в мятеже, а не в измене), но девять негров к тому времени уже бежали в Канаду. Из тех же, кто предстал перед судом, был осужден только один чернокожий, который умер прежде, чем успел обжаловать приговор[152].
Отпор северян закону о беглых рабах усилил возмущение «пламенных ораторов», все еще исполненных праведного гнева по поводу принятия в состав США Калифорнии. Один из них восклицал: «Мы больше не можем оставаться в составе Союза, когда условием нашего в нем нахождения является бесчестье». В 1851 году в Южной Каролине, Джорджии и Миссисипи прошли съезды, где взвешивались все «за» и «против» Союза. «Пламенный оратор» Уильям Йонси ездил по Алабаме, призывая к организации такого же съезда. Губернатор Южной Каролины полагал, что «теперь нет ни малейшего сомнения в том, что… штат выйдет из состава США»[153].
Но начиналась и обратная реакция. Самые высокие за десятилетие цены и самый большой за всю историю урожай хлопка заставили многих плантаторов хорошенько подумать о пользе сецессии. Под влиянием Тумбза и Стивенса вновь заявил о себе вигский юнионизм. Партийные принципы временно отошли на второй план, так как некоторые демократы из Джорджии, Алабамы и Миссисипи примкнули к вигам, образовав Партию конституционного союза в противовес демократам — поборникам прав Юга. Юнионисты завоевали большинство на выборах делегатов в конвенты штатов, где они ратовали за «сотрудничество» с другими штатами, а не за сецессию. Впрочем, как продемонстрировал конвент в Нашвилле, «сотрудничество» стало лишь синонимом бездействия. Юнионисты заняли губернаторские посты в Джорджии и Миссисипи (где кандидатом от Партии прав Юга выступал Джефферсон Дэвис), большинство мест в легислатурах Джорджии и Алабамы и выдвинули четырнадцать из девятнадцати конгрессменов от этих трех штатов. Даже в Южной Каролине сепаратисты потерпели неудачу. Итогом двух лет их риторических упражнений стало то, что северяне укрепились в мнении считать угрозу сецессии чистым бахвальством, призванным вынудить власти к уступкам[154].
Однако более детальный анализ, возможно, смягчит такое утверждение. Юнионисты объявляли себя не менее пылкими сторонниками «гарантий… прав и уважения к рабовладельческим штатам», чем демократы из Партии прав Юга. В некоторых штатах юнионисты поддержали «Декларацию Джорджии», где говорилось, что Юг, «не полностью одобряя» Компромисс 1850 года, «примиряется с ним как с временным урегулированием противоречий» при условии, что Север также примиряется с этим. Но! Любой шаг Конгресса, предпринятый против рабовладения в округе Колумбия, отказ признавать новые рабовладельческие штаты или рабство на новых территориях может побудить Джорджию (как и другие штаты) к оказанию сопротивления и к сецессии «в качестве последнего средства». Помимо прочего, «сохранение нашего драгоценного Союза… зависит от надлежащего соблюдения Закона о беглых рабах»[155].
Иными словами, южный юнионизм был скоропортящимся товаром. Он сохранялся, пока Север пребывал в добром расположении духа.
Этот факт во многом нивелировал очевидный триумф южных вигов на выборах 1851 года. В то время как виги обеспечили большинство голосов за юнионистов, хвост демократов в этой коалиции вилял вигской собакой. Декларация Джорджии делала северных вигов заложниками поддержки закона о беглых рабах и рабства на территориях. При наличии в Белом доме Филлмора ситуация казалась стабильной. Но северные виги не успокаивались. Большинству из них было не по себе после того, как они проглотили горькую пилюлю закона о беглых рабах. Партия направляла в Конгресс все большее число радикальных противников рабства: Таддеус Стивенс от Пенсильвании и Джордж Джулиан вошли в состав Палаты представителей в 1849 году, Бенджамин Уэйд стал сенатором от Огайо в 1851-м. Если бы такие личности стали верховодить в партии, она бы раскололась по географическому признаку. Южные виги едва оправились от «отступничества» Тейлора — еще одно такое потрясение могло разрушить партию.
