Будучи убежденными в невозможности «вести войну и одновременно торговать с неприятелем», Шерман и Грант делали все возможное, чтобы прекратить нелегальную торговлю хлопком через Мемфис и Западный Теннесси в 1862 году[1121]. Оба генерала издали целый ряд предписаний, ужесточавших выдачу разрешений на торговлю, высылали тех южан, которые отказывались приносить присягу, и заключали в тюрьму тех, кто ее нарушал. Они требовали, чтобы оплата хлопка совершалась только «гринбеками» Соединенных Штатов (а не золотом, которое могло превратиться на Багамах в пушки), и пытались не допустить в Мемфис беспринципных торговцев с Севера. Но большая часть их усилий была тщетна. Приказ, запрещающий платежи золотом, был отменен в Вашингтоне, как и еще одна запретительная директива Гранта, приобретшая печальную известность.
Несколько крупных торговцев, игнорировавших приказы Гранта, были евреями. Грант и другие союзные генералы часто жаловались на еврейских «спекулянтов, чья любовь к деньгам больше их любви к стране»[1122]. Когда отец самого Гранта привез с собой трех евреев, просивших об особых привилегиях, в Мемфис, терпение сына-генерала лопнуло, и 17 декабря 1862 года он выпустил следующий приказ: «Евреи, как категория людей, нарушающих правила торговли, установленные министерством финансов, а также приказы по военному округу, подлежат немедленной высылке из округа». Еврейские общественные деятели единогласно осудили «неслыханный произвол», по которому целая нация наказывалась за предполагаемые грехи некоторых ее представителей. Почувствовав момент, демократы внесли в Палате представителей соответствующую резолюцию, но республиканцы положили ее под сукно. Линкольн аннулировал приказ Гранта, объяснив тому через Хэллека, что не возражает против высылки нечистоплотных торговцев, но приказ «очерняет целую нацию, представители которой сражаются в наших рядах»[1123]. Грант больше ничего не говорил о евреях, но полгода спустя выразил свое разочарование провалом попыток регулировать торговлю, «лишающую нас по крайней мере трети нашего потенциала»: «Я позволю себе заметить, что в прошлом году в Западном Теннесси не разбогател ни один честный человек, а ведь там в то время наживались крупные состояния»[1124].
Состояния наживались и в Новом Орлеане, где Бенджамин Батлер управлял своенравным городом с помощью обоюдоострого меча. Циничный, проницательный и неразборчивый в средствах Батлер вел себя в Новом Орлеане парадоксально. С одной стороны, его «приказ о женщинах», повешение при самом начале оккупации одного южанина, демонстративно сжегшего флаг Соединенных Штатов, и распоряжение заключить в тюрьму нескольких горожан, которые вели себя слишком независимо или просто не понравились ему, снискали ему вечную ненависть южан и прозвище «бестия Батлер». В декабре 1862 года Джефферсон Дэвис даже издал прокламацию, объявлявшую Батлера вне закона и приказывающую любому офицеру Конфедерации при удобном случае повесить его на месте. С другой стороны, военное положение, введенное Батлером, дало городу самую эффективную и честную администрацию за все время его существования. Неуклонное соблюдение санитарных мер и карантина помогло очистить обычно донельзя грязные улицы и избежать ежегодной эпидемии желтой лихорадки. «[Батлер был] нашим самым лучшим мусорщиком», — с кривой усмешкой заметил один местный житель. Перед войной, признавала местная газета, Новым Орлеаном заправляли уличные банды, «самые безбожные, свирепые и невежественные преступники, каких только видел свет». Спустя три месяца после введения военного положения даже проконфедеративная Picayune вынуждена была признать, что еще никогда город не был «настолько свободен от грабителей и головорезов»[1125].
Парадоксальность поведения Батлера распространялась и на экономические мероприятия. Блокада северянами морского побережья и ответная блокада конфедератами речной торговли с Севером привела к коллапсу экономики города. К моменту захвата Нового Орлеана Фаррагутом большинство населения составляли безработные. Батлер раздал пайки федералов беднякам и начал интенсивные общественные работы, частично финансируемые за счет налога на богатство и конфискации имущества некоторых состоятельных мятежников, отказавшихся присягнуть на верность Союзу. За это генерал заслужил еще одно прозвище — «Батлер Серебряная ложка», так как южане предполагали, что он крадет их серебро для собственного и своих друзей обогащения. В этих обвинениях был резон, потому что офицеры и другие северяне, стекавшиеся в город, покупали на аукционах конфискованные ценности по символической стоимости. Среди этих северян были родной брат Батлера Эндрю и ряд других бизнесменов, помогавших генералу в его стремлении раздобыть хлопок для ткацких фабрик Севера. Эти дельцы подкупили чиновников министерства финансов и армейских офицеров и начали вести торговлю с плантаторами и их доверенными лицами за линией фронта, обменивая соль и золото на хлопок и сахар. Обе стороны иногда прибегали к услугам посредников-французов, сохраняя иллюзию того, что торгуют не с врагом, а с представителями нейтральной страны. Самому Батлеру ничего инкриминировать не удалось: недружелюбно настроенный к нему чиновник министерства финансов описывал его как «чрезвычайно изворотливого человека, о котором сложно что-либо узнать, если он сам этого не хочет», но вот его брат Эндрю вернулся домой богаче на несколько сотен тысяч долларов[1126].
Дурная слава Батлера вынудила Линкольна отозвать его с должности в декабре 1862 года. Вместо него был назначен Натаниэл Бэнкс, оправившийся от той трепки, что задал ему в Виргинии «Каменная Стена» Джексон. Бэнкс попытался прикрыть торговлю с врагом и смягчить чрезмерно жесткую политику Батлера по отношению к местным жителям, но с переменным успехом в обоих начинаниях. Распоряжения министерства финансов и законы Конгресса в 1863–1864 годах значительно урезали возможности выдачи разрешений на торговлю. Также Север стал получать больше хлопка с плантаций, обрабатываемых освобожденными рабами на оккупированных территориях. Однако сократить объемы торговли через линию фронта было нельзя. Администрация Дэвиса действовала из соображений необходимости, а Линкольна — из стратегических соображений. Северянам хлопок был нужен как для собственных нужд, так и на экспорт. Одному недовольному генералу, который не мог понять смысл такой политики, Линкольн указал на то обстоятельство, что во время войны цена за хлопок в золоте выросла в шесть раз относительно довоенного уровня, что позволяет южанам выручать от продажи одной кипы хлопка, проскользнувшей через кольцо блокады, столько же, сколько они выручали от продажи шести кип в мирное время. Каждая кипа, отправлявшаяся на Север, даже для удовлетворения «частных интересов и жажды наживы», лишала врагов средств, вырученных от ее экспорта. «Пусть в этом случае они получат орудия, но хоть без боеприпасов к ним»[1127].
Доводы Линкольна не удовлетворили генерала, равно как не удовлетворяют они и историков. Хлопок стал крупнейшим взяткодателем Гражданской войны; как заметил один из генералов Конфедерации, он породил «больше негодяев с обеих сторон, чем что-либо еще»[1128]. Эта «ржавчина» в тылу, как и антивоенное движение, была вызвана болезнью плоти испытывавшего нехватку всех ресурсов Юга и болезнью духа Севера, чей недуг, спровоцированный военными неудачами, зимой 1862–1863 годов казался опаснее страданий Юга. Успехи на фронте умеряли чувство голода. Воодушевленные победами в Виргинии и провалом наступления Гранта на Виксберг, южане встретили начало весенних кампаний с оптимизмом. «Если мы в этом году сможем расстроить все их планы, — писал Роберт Ли в апреле 1863 года, — то уже осенью на Севере ожидается огромная перемена в общественном мнении. Республиканцы будут низвергнуты, и я надеюсь, что позиции сторонников мира окажутся настолько сильны, что следующая администрация будет состоять из них. Нам нужно лишь мужественно сопротивляться… [и] тогда нас ждет несомненный успех»[1129].
