Однако бунтовщики все же достучались до правительства. Правительство отдало для помощи голодающим часть своих запасов риса. Испуганные торговцы выложили на полки свои запасы, и цены упали вдвое. Городские советы Ричмонда и других населенных пунктов увеличили объемы продовольствия, распределяемого в благотворительных целях. Еще больше площадей, чем в прошлом году, было отведено не под хлопок, а под зерновые. Несмотря на все эти мероприятия, Юг так и не смог до конца решить продовольственные проблемы. Приоритет военных перевозок по приходящим в негодность железным дорогам заставлял гноить запасы продовольствия на складах, в то время как в какой-то сотне миль население голодало. Передовые части федеральной армии все сильнее стягивали кольцо вокруг житниц Конфедерации. В июле 1863 года генерал-интендант Конфедерации уведомил о продовольственном кризисе в армии. В сентябре толпа в Мобиле с криками «Хлеб или жизнь!» разграбила лавки на Дофин-стрит. В октябре Richmond Examiner выступила с заявлением, что гражданское население находится «на пороге голода». Один правительственный служащий пересказал разговор между покупательницей и владельцем лавки в Ричмонде, который просил 70 долларов за бочонок муки. «Боже мой, — воскликнула женщина, — я не могу заплатить такую сумму! У меня семь детей, что же мне делать?» «Не знаю, мадам, — ответил лавочник, — разве только вы съедите своих детей»[1113].
Продовольственный кризис усугублялся притоком беженцев. По мере наступления янки десятки тысяч людей оставляли свои дома. Тысячи других были высланы своими же военными, превратившими их города в укрепрайоны (например, Коринт и Фредериксберг), или оккупационными войсками северян, предлагавшим жителям присягнуть в верности или выехать. Любая война ведет к появлению беженцев, и, как правило, эта категория людей терпит большие лишения, чем все остальное население. В Гражданской войне эти лишения почти исключительно терпели жители Юга. Беженцы стали дополнительным бременем для все сокращавшихся ресурсов экономики Юга и внесли свой вклад в огромное количество смертей белых и черных жителей от болезней и голода, и эти умершие должны также войти в мартиролог жертв войны[1114].
Большая часть мирного населения на оккупированных территориях, естественно, осталась дома и приняла своих захватчиков. И если не психологически, то хотя бы материально они жили лучше, чем их бежавшие на юг соотечественники. Оккупация предоставляла выгодные возможности заинтересованным лицам по обе стороны линии фронта. Ширилась и процветала как легальная, так и нелегальная торговля между бывшими, а порой и действующими врагами.
Тайная торговля между противоборствующими сторонами была столь же древним ремеслом, как и сама война. Американцы преуспевали в этом занятии и во время Войны за независимость, и во время войны 1812 года с Англией. Гражданская война расширила возможности для такой деятельности. До 1861 года северные и южные штаты жили в экономическом симбиозе — во время войны их взаимозависимость стала в некоторых отношениях еще сильнее. «Реально говоря, мы не можем разделиться… — говорил Линкольн в своей первой инаугурационной речи. — Различные части нашей страны не могут сделать это. Они не могут не оставаться лицом к лицу, и сношения между ними, дружественные или враждебные, должны продолжаться»[1115]. Как неприятельские, так и дружеские контакты между противоборствующими сторонами продолжались, причем в таких формах, которые ни Линкольн, ни кто-либо другой не могли предположить. Юг нуждался в соли, обуви, одежде, мясе, муке, лекарствах, порохе, свинце и других необходимых для войны товарах. Так как блокада препятствовала получению этих товаров из-за рубежа, пронырливые южане искали способы обойти эмбарго и торговать с Севером напрямую. Предприимчивые янки с охотой поставляли эти товары в обмен на хлопок. Оба правительства запрещали торговлю с врагом, но когда цена фунта хлопка на Севере подскочила с 10 центов до доллара, а цена мешка соли взлетела в некоторых регионах Юга с 1,25 доллара до 60 долларов, те из торговцев, кто не боялся рисковать, стали искать способ обменять хлопок на соль. По замечанию проживавшего в Конфедерации англичанина, «целая Великая китайская стена от атлантического до тихоокеанского побережья» не смогла бы пресечь эту торговлю[1116].
В первый год войны значительные объемы контрабанды перевозились через линию фронта в Кентукки и через южные округа Мэриленда, однако подлинный расцвет сомнительной коммерции начался после завоевания федералами долины Миссисипи в 1862 году. Сначала Нашвилл, а потом Новый Орлеан и Мемфис превратились в крупные региональные торговые центры. Некоторые операции были легальными. Министерство финансов, желая возродить коммерческие операции на оккупированных территориях и обратить их жителей в юнионизм, выдавало разрешение на торговлю тем коммерсантам и плантаторам, которые принесли присягу в верности. Дав такую присягу, торговец, например, из Мемфиса мог продавать хлопок за наличные или в кредит, на который он потом приобретал соль, муку или обувь в Цинциннати для последующей продажи на оккупированной северянами территории. В министерстве финансов рассчитывали, что по мере продвижения армии Союза на Юг торговля будет набирать обороты, и южные штаты, таким образом, будут подвергнуты коммерческой «реконструкции».
Проблема была в том, что коммерсанты норовили бежать впереди паровоза. Некоторые южане лицемерно давали клятву верности Союзу с внутренними оговорками. Другие подкупали сотрудников министерства финансов, чтобы получить заветное разрешение на торговлю. Продав хлопок и приобретя соль или обувь, эти люди в свою очередь тайно переправляли их в расположение армии Конфедерации или перепродавали южным торговцам. Некоторые северные коммерсанты расплачивались за хлопок золотом, которое впоследствии выплывало на Багамских островах, где им расплачивались за винтовки, провозимые сквозь блокаду. Иногда торговцы давали взятки солдатам северян, чтобы те не обращали внимания на то, что хлопок или соль свободно проходят через линию фронта. Многие солдаты не могли устоять перед соблазном. «Страсть к быстрому обогащению на операциях с хлопком, — писал из Мемфиса Чарльз Дейна в январе 1863 года, — приводит к коррупции и деморализации армии. Каждый полковник, капитан или интендант находится в тайных сношениях с продавцом хлопка, а каждый солдат спит и видит, как бы прибавить к своему месячному жалованью кипу-другую. Я не имел представления о распространенности этого зла, пока не убедился в этом воочию»[1117].
По другую сторону некий офицер Конфедерации жаловался, что торговля хлопком «деморализовала южан, превратив их во взяточников», что конфедераты мало-помалу поддаются на посулы Союза, вместо того чтобы сжечь свой хлопок и не отдать его врагу. Richmond Examiner в июле 1863 года с горечью говорила о «хлопковых и сахарных магнатах, которые с давних времен были яростными сторонниками сецессии, [ныне же,] дав клятву верности янки, выращивают хлопок вместе со своими северными защитниками и продают его на северные рынки… [Их] бесстыдство… наносит непоправимый урон делу Юга, который эти отступники бросили на произвол судьбы»[1118].
Теоретически военное министерство Конфедерации соглашалось, что «всякая торговля с врагом» является «деморализующей и незаконной, и, естественно, должна осуждаться, но исходя из сложившейся ситуации… обмен или торговля ради пополнения припасов населения практически неизбежны». Даже неподкупный Джефферсон Дэвис признал: «В самом крайнем случае отклонение от нашей стратегии может быть оправдано… [но при торговле с врагом] необходимость этого должна быть очевиднейшей»[1119]. Для Конфедерации необходимость была очевиднейшей почти всегда. Торговля с янки позволила в некоторых районах избежать голода и спасла Миссисипскую армию Ван Дорна осенью 1862 года. Как жестко выразил свою позицию военный министр Конфедерации: «Альтернатива одна: либо отказаться от своей позиции не отдавать хлопок врагу, либо уморить наши армии голодом»[1120].
