Той ночью некоторые бригады конфедератов отошли со слишком выдвинутых вперед позиций. Уже сделав за предыдущие дни несколько неверных предположений о намерениях противника, Поуп вновь ошибся в оценке действий южан, приняв их за начало отступления. Он так хотел «увидеть спины врагов» (как, по его словам, всегда бывало на западе), что думал, будто это вот-вот произойдет. Он послал победную реляцию в Вашингтон и приготовился преследовать отступавших, как ему казалось, мятежников.
Однако когда Поуп на следующий день начал преследование, «синие мундиры» продвинулись лишь на несколько сотен ярдов. Там их остановили пули пехотинцев Джексона, по-прежнему укрытых в канавах. Федералы остановились лишь на мгновение, после чего продолжили атаку даже с большей яростью, чем накануне. Понесшие потери южане дрогнули и едва не обратились в бегство. Некоторые части расстреляли все боеприпасы и начали метать в янки камни. Джексон вынужден был смирить свою гордыню и обратиться за помощью к Лонгстриту, который нашел лучший выход. Он подтянул артиллерию, обстрелял северян продольным огнем, после чего бросил все пять своих дивизий в стремительную контратаку против левого фланга янки, ослабленного переброской Поупом частей на правый фланг, атаковавший Джексона. Корпус Лонгстрита раздавил ошеломленных северян как гигантский молот. Ожесточенный бой длился по всему фронту до темноты. «Синие мундиры», не прекращая сопротивление, отошли к Генри-Хауз-Хилл, месту кровопролитной схватки, произошедшей во время первой битвы шестнадцать месяцев назад. Здесь они получили передышку на ночь.
Этой ночью Поуп, весь апломб которого улетучился, принял решение отходить к Вашингтону. 1 сентября две дивизии федералов вели яростные арьергардные бои под Шантийи (всего в 20 милях от Вашингтона) против уставшего корпуса Джексона, которому Ли поручил провести еще один рейд по тылам северян и в последний раз попытаться смять их фланг. Отразив под проливным дождем наскок Джексона, разбитые «синие мундиры» с трудом дошли до столичных укреплений. За пять последних дней они потеряли 16 из 65 тысяч, тогда как Ли — меньше 10 из 55 тысяч. Успех Ли во втором стратегическом наступлении был даже больше, чем в первом. Менее месяца назад союзная армия находилась всего в 20 милях от Ричмонда, а сейчас Ли, имея в своем распоряжении вдвое меньше войск, чем его противники (Поуп и Макклеллан), перенес сцену действия на расстояние 20 миль от Вашингтона, где мятежники, казалось, делали паузу перед решающим броском.
В тылу северян царил хаос. Когда вести о сражении дошли до Вашингтона, военный министр Стэнтон призвал добровольцев помочь вынести раненых с поля боя. На этот призыв откликнулось немало государственных чиновников и других гражданских лиц, но многим из них (а именно мужчинам) лучше было бы и не браться за это. Кое-кто уже был пьян к тому моменту, когда прибыл на передовую, где они подпаивали ездовых санитарных повозок, чтобы те везли их в Вашингтон вместо раненых. Эти постыдные эпизоды выглядят еще хуже на фоне гераклова подвига Германа Гаупта, пославшего поезда для эвакуации раненых в самую гущу хаоса, и неустанной работы многочисленных женщин-медсестер во главе с Кларой Бартон. «Солдат свозили с поля битвы, они лежали на земле за поездом и выше на холме — тела покрывали акры земли», — писала Бартон несколько дней спустя. Медсестры распотрошили тюки с сеном и устлали землю, чтобы солдатам было мягче лежать. «К полуночи на этом сене лежали, должно быть, три тысячи беспомощных солдат… Всю ночь мы накладывали компрессы и делали перевязки… чем-то кормили раненых, проходили по несколько миль между несчастными в темноте, опасаясь зажечь свечу, которая могла упасть в сено и спалить их всех»[953].
Отчаяние этой мрачной ночи распространилось в первую половину сентября по всему Северу. «Страна стремительно идет ко дну, — записал в своем дневнике житель Нью-Йорка. — „Каменная Стена“ Джексон (наш самый страшный жупел) стоит на пороге Мэриленда с 40-тысячной армией. Генеральное наступление мятежников угрожает нашим силам в Миссури и Кентукки. Цинциннати в опасности… Раздражение к нашему правительству стало повсеместным»[954]. Боевой дух армии также серьезно упал. Хотя солдаты и сражались, не жалея себя, им стало известно, что командиры руководили ими не так, как следовало. Они называли их имена: Поуп и Макдауэлл. Возникли беспочвенные слухи об измене Макдауэлла на одном только основании, что невезучий генерал командовал армией в первом сражении при Булл-Ране и ее крупнейшим корпусом — при втором. Поуп и Макдауэл, в свою очередь, обвиняли Макклеллана и Портера в нежелании действовать сообща и отказе подчиняться приказам.
В администрации были склонны поверить Поупу. Линкольн считал поведение Макклеллана «непростительным» и говорил своему личному секретарю, что Макклеллан «хотел поражения Поупа». Кабинет практически единогласно высказался за отставку Макклеллана, однако президент вместо этого включил армию Поупа в Потомакскую армию, оставил Макклеллана ответственным за оборону Вашингтона, отправил Поупа в Миннесоту для усмирения индейцев и отстранил Макдауэлла от командования, в конце концов сослав его в Калифорнию. Стэнтон и Чейз возражали против сохранения Макклеллана на командной должности, да и сам Линкольн был «всей душой против» такого решения, но, несмотря на «дурное выполнений им обязанностей», у него, по словам президента, «есть армия»: «Мы должны использовать то, что имеем. В нашей армии нет никого, кто бы мог приводить войска в надлежащий вид так, как Макклеллан… Если он не умеет сражаться сам, то он превосходно готовит к сражениям других»[955].
Это суждение Линкольна получило подтверждение в ходе необычного происшествия, случавшегося 2 сентября во время отступления павших духом солдат Поупа к Вашингтону. «Было промозгло и дождливо, — вспоминал несколько лет спустя ветеран этой кампании. — Природа была мрачна, под стать нашему настроению… По грязи с трудом волочили ноги отстающие… повозки выглядели жалко и одиноко. Ополовиненные полки, часть солдат с оружием, часть без него… все, на ком бы ни остановился взгляд… словно желали затеряться, провалиться сквозь землю». Внезапно вдоль дороги промчался какой-то офицер в сопровождении одинокого адъютанта, и капитан побежал обратно к бивуаку. «„Полковник, полковник! Здесь генерал Макклеллан! — закричал он. — Маленький Мак вернулся к нам“. Солдаты услышали это!.. Крайнее отчаяние в мгновение ока сменилось эйфорией. Пришел наш Спаситель… Солдаты бросали в воздух свои фуражки, отплясывали и резвились словно школьники… Над ночной тишиной неслось непрекращающееся „гип-гип-ура!“, возглас подхватывали полки, бригады, дивизии и корпуса, и он затихал где-то вдали… Эффект присутствия этого человека в расположении Потомакской армии… был сродни электрической искре… и не стоило даже пытаться объяснить такой феномен»[956].
За несколько дней Макклеллан сумел вновь подготовить армию к ратным подвигам, причем выступать нужно было незамедлительно, так как Ли практически без передышки вел свои потрепанные, но решительно настроенные ветеранские части через Потомак, чтобы вторгнуться на территорию Союза. Большинство северян видели в этом катастрофу, но Линкольн усматривал здесь возможность разгромить армию Ли вдали от ее баз снабжения. Он приказал Макклеллану следовать за Ли и «при возможности уничтожить его»[957].
Ли и Дэвис понимали, что такое возможно, но, взвесив все «за» и «против», они пришли к выводу, что игра стоит свеч. Северовиргинская армия не могла атаковать неприступные укрепления Вашингтона. Не могла она и оставаться на месте, в опустошенном районе, лишенная припасов и снабжаемая по длинной и весьма уязвимой железнодорожной линии. Люди и лошади в последние два с половиной месяца были истощены бесконечными марш-бросками и битвами; форма солдат превратилась в лохмотья, у некоторых не было даже обуви. Самым надежным было отвести войска к Ричмонду для отдыха и переформирования, но Ли был не из тех, кто выбирает спокойный путь. Хотя его армия была утомлена сверх меры, ее окрыляла победа, а врага приводило в уныние поражение. Ли чувствовал, что Север достиг низшей точки пике. Кирби Смит и Брэгг наступали на Кентукки. Ван Дорн и Прайс готовились вторгнуться в Теннесси. Поэтому Северовиргинская армия не могла почивать на лаврах: она обязана была перенести всю тяжесть войны на Север и заставить Линкольна искать мира. Мэриленд и Кентукки, казалось, только и ждут того, чтобы присоединиться к братским южным штатам. Голодные солдаты Ли могли насытиться на процветающих фермах Мэриленда и Пенсильвании, попутно заставляя врага уйти из разоренной Виргинии на время сбора урожая. Как минимум Ли мог выйти на железную дорогу Балтимор — Огайо, а при особо удачном раскладе — сжечь пенсильванский железнодорожный мост через реку Саскуэханна в районе Гаррисберга, перерезав таким образом главную артерию, связывавшую Вашингтон с западными штатами. Кроме того, успешное вторжение могло подвигнуть европейские державы признать Конфедерацию как независимое государство, что, в свою очередь, воодушевило бы «мирных демократов» перед грядущими выборами на Севере. «Мирное предложение», поддержанное штыками южных армий на северной земле, писал Ли Дэвису 8 сентября, «поможет народу Соединенных Штатов определиться на выборах, согласны ли они поддерживать тех, кто выступает за продолжение войны, или же тех, кто способен положить ей конец»[958].
