— Пока люди продолжают жить в трущобах, — её голос дрогнул. Она резко отвернулась и подошла к окну, сжимая подоконник пальцами. — Я так и знала.

Я наблюдал за её профилем, освещённым мерцающим огнём камина. В её глазах стояли не слёзы — нет, Ольга не из тех, кто позволяет себе плакать. Но в них читалось нечто худшее: горькое понимание того, что система сильнее любых благих намерений.

— Ольга, — я сделал шаг к ней. — Это не конец.

— Нет? — она резко повернулась ко мне. — Тогда что это? Ещё одна красивая идея, которую закопали в бюрократических отчётах?

— Мы можем продолжить без государства.

Она приподняла бровь.

— Ты хочешь сказать…

— Я готов финансировать строительство таких домов из личных средств. Пусть не в масштабах всей Москвы, но хотя бы несколько зданий в год. Даже с добычи от нефтяных вышек мы можем строить хотя бы по десятку домов в год, но сильно спешить мы не должны. Есть очень серьёзный шанс того, что против нас тогда выступят большие строительные компании, но полтысячи домов при поддержке властей землёй…

Она смотрела на меня, словно проверяя, насколько я серьёзен.

— Ты… действительно хочешь этим заняться?

Я подошёл ближе.

— Ты была права. Людям нужно достойное жильё. Если государство не хочет это дать — значит, мы сделаем это сами. Всё же, раз у нас есть средства, то возможно возводить нормальное жильё.

Она медленно выдохнула.

— Спасибо, — прошептала она.

Но я знал, что этого недостаточно.

— Есть ещё кое-что.

— Что?

— Великий Князь снова привлекает меня к работам в «Марсе». Военные проекты.

Я видел, как её лицо снова напряглось.

— То есть ты…

— Я не могу отказаться.

Она скрестила руки на груди.

— И что теперь? Я должна забыть о кружке? Обо всём, что мы обсуждали?

— Нет.

Её глаза расширились.

— Ты… разрешаешь мне продолжать?

Я усмехнулся.

— Разве ты бы послушалась, если бы я сказал тебе прекратить?

Она ответила лёгкой улыбкой — первой за весь вечер. Теперь она не выглядела такой стальной дамой, которой предстала передо мной в первый раз. Теперь она выглядела значительно милее и, как мне показалось, обдавала меня какой-то теплотой. Я бы соврал, если бы сказал, что такое проявление чувств не было для меня приятным.

— Нет.

— Тогда вот моё предложение: ты продолжаешь свои собрания. Но — осторожно. Никаких листовок, никаких громких заявлений. Только обсуждения и реальные проекты, которые мы сможем воплотить без шума. Если вы начнёте агитацию, то будет слишком легко попасть под внимательные глаза опричников. Против них не защитит родовое имя. Потому нужно что-то, что мы можем реализовать, и люди будут видеть действительные изменения, а не новые громкие речи. Поверь мне, простой народ сыт по горло такими речами. Дома — уже хорошо. Если сможете придумать полезные проекты, которые возможно реализовать силами наших семейных предприятий, то вообще отлично будет.

Она кивнула.

— Я понимаю.

Мы стояли в тишине, прерываемой только потрескиванием дров в камине. Я просто наслаждался тем, что смог найти общий язык с женой, и понимал, что деньги не просто копятся, а идут в дело. Конечно, можно было бы поднять большие средства на стройке таких домов с чуть большей ценой.

— Почему ты это делаешь? — неожиданно спросила Ольга.

Я подошёл к окну, глядя на темнеющий город.

— Потому что ты была права. Потому что кто-то должен что-то менять. И потому…

Я обернулся к ней.

— Потому что я не хочу однажды проснуться в стране, где улицы залиты кровью из-за того, что вовремя не услышали народ.

Она смотрела на меня с новым выражением — не с гневом или разочарованием, а с чем-то вроде уважения. Ещё не любовь, но уже что-то.

— Значит, мы союзники?

— Да, — я улыбнулся. — Хотя, пожалуй, самые странные союзники в истории. Князь-инженер и княгиня-народница.

Я поднял бокал.

— За перемены?

Ольга взяла со стола второй бокал и налила себе коньяку.

— За перемены.

После женитьбы мне стало понятно, что бесконечная работа в исследовательском центре уносит мою жизнь зря. Пусть Ольга до сих пор относилась ко мне с значительной степенью настороженности, но немного потеплела с того момента, как началось очередное строительство новых домов для простых рабочих и даже выделяли пару тысяч рублей для снабжения благотворительных столовых. Мы до сих пор продолжали жить в разных сторонах не самого большого дома, а встречались вместе лишь на время принятия еды или для обсуждения проекта.

Практически весь сентябрь был занят тем, что я составлял команду конструкторов, прекрасно понимая, что выбор меня в качестве главы очередного конструкторского бюро был абсолютно ошибочным. Да, у меня было достаточно теоретических знаний и опыта производства ручного огнестрельного вооружения, но этого определённо не хватало для того, чтобы произвести танк. Если с подобными БТР-машинами всё было относительно легко, ведь можно было положиться на уже готовую базу грузовиков, то танки не позволяли настолько сильно расслабиться. Возможно, что в этом вопросе сплоховала разведка, но не было никаких данных насчёт производства военно-промышленными комплексами других стран. Всё же мне приходилось существовать в необычное время начала десятых годов двадцатого века, а потому технологии столь сильно не баловали.

Набранная мною группа была, мягко скажем… пёстрой. Нет, набирал я не попугаев, а людей разнообразной направленности и с различных производств со всех краёв Империи, которая с запада на восток тянулась почти на тринадцать тысяч вёрст, учитывая Тихий океан. Это было серьёзной проблемой, учитывая, что пару специалистов из Калифорнийских территорий приходилось ждать практически полный месяц из-за вод Тихого океана, у которых отношение к тишине имели сильно посредственное отношение, постоянно бушуя и заставляя корабли воздерживаться от переправки гражданского сектора, тогда как авиация была в просто зачаточном состоянии. Самолёты в это время больше напоминали развлечение, чем очень амбициозную часть промышленности, которую в будущем ожидает бурное развитие.

Гул мастерских столичного завода оглушал с первых же шагов. Воздух здесь был густым от запахов раскалённого металла, машинного масла и пота — тяжёлого, старого, трудового, того, что пропитывает одежду насквозь и остаётся там на долгие десятилетия, несмотря на тысячи стирок и килограммы порошка. Мы стояли на пороге нового века на полях сражений — века машин и толстой стали, и именно здесь, на московских конвейерах, среди искр и лязга толстой стали, рождался ответ множеству вызовов войны, которая ещё не успела случиться. Мы создавали первый в мире танк — машину, которую ещё не знал этот мир. Он ещё не имел настоящего ратного имени, но уже обретал форму: низкий, приземистый, с бронёй, скошенной под углами, словно клыки хищника, готового впиться в оборону врага.

Конструкция была со всех сторон смелой, но отнюдь не безрассудной. Пришлось сознательно отказаться от возможной гигантомании, которая была присуща британским «Маркам» из моей реальности. Всё же подобные размеры и имели смысл на момент его создания, но делали этот ромб неповоротливым и лёгкой мишенью для артиллерии, экипажи которой рано или поздно научатся разить такие крупные стальные мишени. Главной же особенностью моего танка, который отличался от схожих его конструкций Первой мировой войны, была вращающаяся башня с тяжёлой пушкой, способной крушить толстые железобетонные укрепления и разрывать пехоту на сотни шагов от себя. Но именно с ней и начались самые первые трудности. Башня, чёртова башня.

Инженер Лоткин, человек с острым умом, но ещё более острым языком, некогда работавший на одном из заводов Новоархангельска, настаивал на полностью электрическом приводе вращения, несмотря на его дороговизну и стоимость производства.

— Механика — это прошлый век! Нам нужно электричество! — горячился Михаил Лоткин, тыча чёрными от копоти пальцами в чертёж, — Башня выходит очень тяжёлой. Если мы будем механический привод использовать, то башня полный оборот только ко второму пришествию Христа полноценный сделает. И сколько раз за это время танк поразить смогут? Хороший пушечный расчёт за минуту сделает четыре прицельных выстрела, особенно при этом не торопясь. Из хорошего орудия из танка решето за это время сделают, а у нас задача какая? Машину собрать, которая фронт прорывать сможет и экипаж при этом сохранит. Чтобы пехоту на пулемётах не класть полками.