В той же саге о Хёрде описываются приключения молодого Сигурда Приемыша Торви, воспитанника датского купца. События происходили во времена Харальда Синезубого[331], у которого Сигурд был дружинником. Вскоре, однако, он примкнул к викингам и провел в море несколько лет. За это время он стал предводителем отряда, который плавал на пяти кораблях. Однажды им пришлось сражаться с встреченным в море отрядом викингов, шедшим на семи кораблях. Завязавшееся между ними сражение было несчастливым для Сигурда, так как его пленили и заковали в цепи. Когда его стражники заснули, Сигурду удалось освободить от веревок руки и сбить с щиколоток железо «вместе с пятками». Бросившись в море, он доплыл до берега. А в это время Хёрд склоняет викингов совершить грабительский поход. Вместе с Хёрдом в этом набеге и убийстве пиратов – своих соперников участвовал и некий гет. Они взяли тогда «большую добычу» и вернулись в Гаутланд, где и «провели зиму в большом почете»[332].

«Сага о Греттире» рассказывает о сыне Торстейна, человеке высоком и сильном, который «нарядно одевался, носил дорогое оружие и любил похвастаться. Он был мореход» еще до того, как приехал в Исландию (гл. LIX. Курсив мой. – А.С.).

Хорошей добычей у всех находников считались «груды золота», серебро, дорогие кольца и драгоценные камни, «древние вещи, чудные чаши», возможно, дорогая новая одежда и т. д.[333] Ценились рабы, которых можно было продать либо использовать в собственном хозяйстве.

Чуткий к материалам истории Александр Сергеевич Пушкин, используя романтическое представление о викингах, которое сложилось в его время в историко-литературных кругах Европы, ввел бывшего викинга в поэму «Руслан и Людмила» в качестве положительного, благородного героя. Это доброжелатель Руслана, старик, который называет себя «природный фин» (так в цитируемом издании. – А.С.). Финн вспоминает свою буйную, славную молодость, когда он, удрученный безответной любовью, превратился в морского разбойника, «надеждой полного» все-таки покорить сердце капризной девушки. Вместе с «дружиной братской»[334] «смелых рыбаков» он стал «искать опасностей и злата», и тихий край отцов (!) / Услышал бранный звук булата / И шум немирных челноков». Дальше старик рассказывает:

Проведя десять лет в «битвах и пирах», повзрослевший викинг Финн и его «други» с «гордой радостью» вернулись домой, чтобы повесить «праздные кольчуги / Под сенью хижины родной». А там, продолжает герой,

Поэт возводит решительность викингов к смелости рыбаков, привыкших к опасностям капризного моря. Он говорит о «братстве» и дружбе викингов («други»), о разделе между ними добытого богатства. Добыча, полученная ими в результате их кровавого промысла, особенно жемчуг и кораллы, показывает, что они побывали и в Средиземноморье. Прежде чем отправиться «вдаль», молодежь пошалила дома, нарушив тишину родной земли, а позднее жестокость бывших мирных рыбаков вызывала ужас чужеземных царей. Став викингом в юности, герой поэмы провел «в битвах и пирах» десять лет. Вернулся домой уже вполне взрослым человеком, предвкушая удовольствие повесить воинские доспехи на стену своего дома и предъявить своенравной девушке «меч окровавленный» вместе с ценными дарами. Трудно более выразительно и точно охарактеризовать северных находников!

Викинги, как опять же правильно подметил Пушкин, действительно не всегда задумывались над проблемой «свой» и «чужой». Они одинаково жестоко бились с соплеменниками и чужаками, одинаково безжалостно грабили чужие и свои берега, сражались с пиратами-соперниками из соседних стран или областей.

Прав поэт и в том, что походы в буйной молодости имели целью обрести воинскую славу, столь ценимую в скандинавском обществе, и, безусловно, богатства, необходимые для обзаведения собственным хозяйством и выгодной женитьбы.

Но из саг определенно следует и то, что в сравнительно кратковременные викинги, эпизодические походы, один или несколько раз в течение жизни устремлялись также «зрелые», семейные владельцы хозяйств, которые считали необходимым пополнить свое имущество или стремились развеяться от однообразия оседлой жизни, насладиться «упоением в бою». Такой недолгий, целенаправленный, географически определенный поход относительно небольшой компании охотников до чужого добра имел у современников особое название – грабительский поход (hernadr, что можно перевести еще как «нажива», «грабеж», «опустошение»). Соответствующее выражение «ехать/отправиться грабить» (fara i hernadi), наряду с выражениями «быть в викинге», «отправиться в викинг» (например, fara i vikingr), часто встречается в сагах и употребляется в связи с бондами разного состояния, пиратами и королями. Объектами грабительских захватов, помимо сокровищ и пленников-мужчин, часто были женщины, которых либо оставляли при себе, либо продавали[336], что нередко влекло за собой кровную месть, если дело происходило в самой Скандинавии.

Для скандинавов было вполне повседневным, обыденным делом эпизодически, время от времени, по мере надобности или желания, уходить на одном или двух-трех кораблях и со спутниками в грабительские походы даже к своим соседям и соплеменникам. О грабежах и жестокости скандинавов во время сбора дани, а также о разбойных нападениях, что некоторые из них совершали походя, во время проезда мимо уютного берега даже собственной страны, говорится во многих сагах[337]. Снорри в своем «Круге Земном» немало рассказывает о том, что «случалось нередко». А именно, что викинги на боевых кораблях плыли вдоль скандинавских берегов и «совершали набеги» на прибрежные поселения, в том числе на своих же соседей, так что люди думали, что напали враги[338], и занимали места на крышах, чтобы издали разить врага, не подпуская к дому[339]. Снорри свидетельствует, что такие набеги скандинавов имели место и раньше VIII столетия, и после XI в.[340]; что они грабили вендов и куршей, бесчинствовали в Прибалтике и изредка – в Гардарики (на Руси). Но также грабили и убивали своих противников – скандинавов и их людей[341] (см., например, «Сагу о Магнусе Слепом и Харальде Гилли» или «Сагу об Олаве Тихом»). Нередко отряды викингов сражались между собой («Сага о Харальде Прекрасноволосом», гл. XXII).

В этом очерке, как я уже предупреждала, интересно то, как вели себя воинственные скандинавы как бы «у себя дома», когда отправлялись в походы против своих соседей и даже соплеменников. Так, овдовевший малый конунг Гудред решил жениться на Асе, дочери одного из соседних конунгов – Харальда Рыжебородого, но получил отказ. Тогда он подплыл на кораблях, со значительным для тех обстоятельств войском к усадьбе Харальда и высадился там ночью. В завязавшемся сражении Харальд и его сын пали, а Гудред, который «имел большой перевес сил», захватил большую добычу, увез с собой Асу и женился на ней. У них родился сын. Когда малышу исполнился год, Гудред, который по обычаю стал осенью ездить по пирам, возвращался домой сильно пьяным. В один из таких вечеров, когда король сходил с корабля, покачиваясь на сходнях, его пронзил копьем слуга королевы. И Аса не отрицала, что убийцу подослала она, чтобы отомстить за отца и брата. Как говорит скальд конунга Тьодольва в «Перечне Инглингов»: