По моему мнению, «Поучения Высокого» – квинтэссенция нравственных, морально-этических, житейских «наработок» и идеалов скандинавской языческой культуры, которая, несмотря на все усилия миссионеров и королевской власти, и после формального крещения все еще владела умами скандинавов. Следы этой мощной культуры, известная часть ее наследия сохранились в гораздо более позднем фольклоре, в частности в балладах и песнях, которые также были неотъемлемой частью народной повседневности и пользовались популярностью как у безграмотных крестьян, так и у благородных дам, которые переписывали их в свои альбомы. Баллады – в Скандинавии их называют «народными песнями» – начиная с ХIII в. сочинялись и исполнялись на Скандинавском полуострове, в Исландии, на Фарерских островах, в шведской Финляндии и вообще повсюду на Севере. Эти произведения активно записывались в период северного Ренессанса, в ХVI – ХVII столетиях, и популярны по сей день.

Основное место в балладах занимают мотивы любви, со всеми сопутствующими ей драматическими коллизиями. Но для меня важно не это, а то наследие, которое перешло к балладам, а вместе с ними и всему духовному миру фольклора, от эддической и скальдической традиций, которые скандинавы сохраняют в своей исторической памяти. Баллады показывают, что историческая память скандинавов на протяжении столетий хранит героические мотивы, а также образы персонажей мифов, эддических песней и еще более раннего героического эпоса; полусказочных «саг о древних временах»; имена таких исторических персонажей, как Сигурд, св. Олав, Вальдемар Датский, Фолькунги и др., поставленных теперь в некие произвольные условия. При всех свидетельствах о противоборстве христианства и язычества и поражении последнего[1926], баллады включают множество языческих мотивов, в основе которых лежат представления, отраженные в сагах, скальдической поэзии, мифах.

Так, персонажи баллад разговаривают с мертвыми: например, герой баллады «Юный Свейдаль» взывает к покойной матери, прося ее о помощи; там же фигурирует «богатырский меч, в драконьей крови закаленный». А спавшая «мертвым сном» невеста пробуждается от смерти, заслышав звон шпор любимого[1927]. «Меч-мститель», «заговоренный меч» помогает осуществить кровную месть за отца, причем вслух называть имя меча – опасно![1928] В другом случае человек, чтобы спастись от кровной мести, предлагает мстителю имущество и свою дочь в жены. «Эльфа» из горы убивает парня. «Дева» предстает «в птичьем оперении» и превращается то в лань, то в сокола. Троллям обещан первенец короля. Люди бросают жребий при помощи костей для игры в тавлеи[1929] и мн. др. Обращает на себя внимание и то, что баллады унаследовали вставные строки, характерные для скальдической поэзии, которые теперь стали служить рефреном. Например:

Не менее интересно встретить в балладах сюжеты и темы, которые стали (или уже были?) как бы бродячими, вошли в европейский фольклор и художественную литературу, в том числе русскую. Так, жених, пробуждающий любимую невесту от смертного сна, дважды фигурирует у А.С. Пушкина («Руслан и Людмила», «Сказка о спящей царевне и семи богатырях»). Стихотворное переложение со шведского баллады «Сила арфы» было сделано поэтом пушкинской эпохи Д. Ознобишиным и оказалось настолько популярным, что превратилось в известную народную песню «По Дону гуляет…»[1931].

В балладах можно встретить много бытовых параллелей с сагами. Здесь и частое упоминание о женском рукоделии, в том числе популярной и в эпоху викингов вышивке. Здесь и шитье золотом как занятие королевы и ее придворных дам. И изготовление женщиной мужской сорочки как знак ее согласия на сожительство. Находим в балладах и утренний дар наложнице («дань за первую ночь»): «чулки, башмаки, конопля на сорочку»[1932] (таких точных сведений нет даже в сагах). И упоминание службы при дворе «ради богатства и чести»; и «заморских шелков», «пурпура» как роскошных одеяний, в частности свадебных. И соблюдение при сватовстве правила «ровня жених невесте»; и умыкание невесты. И позорное, «нечестивое» деяние – убийство женщины. Если венды (!) берут крепость, они захватывают девушек в жены – это прямые отсылки к эпохе викингов. Если происходит схватка, то с обеих сторон «бьются родичи»[1933]. Постоянно «у каждого наготове щит, и меч обнажен»[1934]. Снова знакомый сюжет: «Король насильно… / Заставил в постель с ним лечь» мужнюю жену. Она опозорена, рыдает. Муж выносит иск против короля на тинг, король увертывается и лжет, но это ему не помогает! («Песнь о Марстиге»)[1935]. Рыцарь танцует с мечом – а ведь так танцевали юноши в эпоху викингов![1936] Дурной сон оказывается «в руку» и т. д.

Преемственность между сагами и балладами была и прямая. Так, баллада «Юный Ромун»[1937] выглядит как вольный поэтический пересказ «Саги о Хромунде Грейпссоне». Хромунд – историческое лицо, он упоминается в «Книге о заселении земли» как предок исландских первопоселенцев Ингольва и Лейва. Сама эта сага относится к числу сказочных, и хотя в балладе вымысла еще больше, но в данном случае важен сам факт преемственности.

Но обратимся к сагам. Модели поведения и нравственные нормативы, которые в них заложены и по многим параметрам совпадают с формулами Высокого, подтверждаются всем материалом этой книги. Можно отметить, что наряду с характеристиками персонажей, которые вытекают из их биографий и отдельных поступков, в сагах нередки прямые оценки того или иного лица, чаще всего мужчин. Саги уделяют много внимания портретам своих персонажей, особенно героев, характеризуя их иногда двумя-тремя штрихами, иногда – относительно подробно. Сплошь и рядом обрисовка образа начинается с описания внешности персонажа, ей, как мы могли убедиться, придается большое значение. В сагах внешность чаще всего гармонично сочетается с характером и привычками человека, так как в ней видели отражение его внутренней сущности. Выше уже обращалось внимание на то, что определение «чернявый» намекает на иноплеменное происхождение, на «хитрость», даже на рабский статус. Это представление восходит еще к готским преданиям второй половины IV в.[1938] и далеко не всегда соответствовало истинному положению вещей: ведь в Скандинавии эпохи викингов было немало смуглых и темноволосых героев, в том числе видных, знатных людей. Нередко описывается одежда действующих лиц. «Сага о Вёлсунгах» (гл. ХХIII), подобно поэме о Беовульфе и многим песням «Эдды», при описании-оценке «обличья Сигурда» создает идеальный образ героя, выраженный через такие внешние признаки, как одежда, вооружение и общий вид[1939].

Затем речь идет об умениях, душевных свойствах, нередко о репутации, отдельных пристрастиях персонажа. Часто так или иначе в характеристику входит указание имени отца, нередко также матери, иногда деда, воспитателя, сведения о родне человека. Вот образцы некоторых характеристик, которыми богаты саги.