Мы воспроизводим в нашем издании полностью порядок стихотворений сборника 1827 г., сохраняя заглавия сборника за исключением заглавий к стихотворениям «Череп», «Послание к барону Дельвигу», «О своенравная София» и «Лутковскому». Следуя общему принципу издания – давать последние редакции стихотворений, мы сохраняем этот принцип и по отношению к сборнику 1827 г.
Кардинальная переработка стихотворений сделана Баратынским до сборника 1827 г. Мы не можем согласиться с М. Гофманом (издание сочинений 1914 г.), считающим, что переработка эта была сделана специально для сборника в течение 1826–1827 гг. Баратынский непрерывно работал над своими уже законченными произведениями. Мы видим это по вариантам журнальных редакций. Стихотворение иногда печаталось в разных журналах в течение одного года, каждый раз с новыми поправками. Несомненно, что тетради, посылавшиеся Рылееву для проектировавшегося издания 1824 г., содержали уже переработанные тексты ранних стихотворений.
Сличая журнальные тексты со сборником 1827 г., мы видим существенную разницу. Как правило, Баратынский сокращает свои стихотворения, устраняет личный, полемический и биографический элементы.
После выхода в свет издания 1827 г. Баратынский продолжает исправлять тексты стихотворений, но в противоположность работе до выхода сборника – коренной переделки уже нет (некоторое исключение составляет послание «Гнедичу, советовавшему сочинителю писать сатиры»). Баратынский ограничивается чисто стилистической правкой, не дающей обильных вариантов. Таким образом, давая поздние редакции, мы не вводим чужеродного элемента в систему сборника 1827 г., а лишь вносим позднейшие, в общем незначительные поправки к этим текстам.
План сборника нарушен нами только изъятием поэмы «Телема и Макар» (см. т. II) и включением двух стихотворений: «Послание к Кюхельбекеру» и «Признание». Послание к Кюхельбекеру кажется нам настолько органически связанным с прочими посланиями Баратынского и столь значительным и центральным для характеристики литературных связей и позиции Баратынского в 20-х годах, что мы сочли необходимым ввести его в сборник, тем более, что причина исключения этого послания вполне ясна. Имя Кюхельбекера, конечно, но могло фигурировать в сборнике после декабрьских событий.
Несколько сложнее обстоит дело с «Признанием». Стихотворение это пользовалось большим успехом у современников. Пушкин писал о нем: «Баратынский прелесть и чудо; „Признание“ – совершенство. После него никогда не стану печатать своих элегий, хотя бы наборщик клялся мне Евангелием поступать со мною милостивее» (письмо к Бестужеву от 12 января 1824 г.). Стихотворение несомненно связано с рядом любовных элегий Баратынского и является завершением их. Если предполагать за стихотворениями «Разлука», «Ожидание» и проч. реальную женщину, то «Признание», равно как и «Оправдание», относится к ней же. Баратынский мог не включить это стихотворение в сборник по двум причинам: во-первых, потому, что стихотворение к 1827 г. не было переработано. В нем еще сохранились все недостатки раннего стихотворения. Вторая причина могла быть биографическая. В 1826 г. Баратынский женился, и ему могло казаться невозможным печатание стихотворения, где говорится о «браке обдуманном» и невозможности между ним и женою «обмена тайных дум».
Весьма вероятно, что именно о «Признании» говорит Л. Пушкин в своем письме к Соболевскому: «Для поэзии он умер; его род, т. е. эротический, не к лицу мужу, и теперь из издаваемого собрания своих сочинений он выкидывает лучшие пьесы по этой самой причине» (напечатано в «Русском Архиве», 1878, кн. 3, стр. 397–398). Поэма «Телема и Макар» очевидно была введена в сборник по соображениям техническим (столь небольшая поэма не могла быть издана отдельным изданием). В сборнике 1835 г. Баратынский поместил «Телему и Макара» в отделе поэм.
Целый ряд стихотворений, написанных до 1827 г., не был включен в сборник. Можно с уверенностью сказать, что отбор этот был в основном сделан Баратынским еще для проектируемого в 1824 г. сборника. К этому времени уже подражательные ранние элегии были неприемлемы для Баратынского. К 1826 г. позиции были пересмотрены, об этом свидетельствует послание к «Богдановичу» и письмо к Пушкину об элегиках. Баратынский вводит в сборник 1827 г. только часть своих «унылых» элегий – такие стихотворения, как «Больной», «Нет, не бывать тому, что было прежде» и др., не вошли в сборник (см. Стихотворения, не включенные в сборники). Вероятно, по той же причине было отброшено послание «Креницыну». В числе отброшенных оказались и многие из альбомных стихотворений, носящих явные следы влияния французской мадригальной поэзии. Верный своему принципу удаления из поэзии элементов личных и имеющих злободневный характер, Баратынский исключил из сборника многие эпиграммы. Несомненно не цензурные условия заставили его исключить такие произведения, как «Леда» и «Хотите ль знать все таинства любви»: цензура была значительно снисходительнее к эротическому вольномыслию, чем к политическому, – «Леда» прошла цензуру очень легко (см. примечания к «Буре» и «Леде»). Такие произведения были несовместимы с высоким представлением об искусстве – это была домашность, шалость пера.
Из собрания стихотворений 1835 года*
В настоящем разделе помещены стихотворения из второго прижизненного собрания стихотворений Баратынского.
Пушкин писал П. В. Нащокину 2 декабря 1832 г.: «Скажи Баратынскому, что Смирдин в Москве и что я говорил с ним о издании полных стихотворений Евг. Баратынского. Я говорил о 8 и о 10 тысячах, а Смирдин боялся, что Баратынский не согласится. Следственно Баратынский может с ним сделаться. Пусть он попробует» (Пушкин, Переписка, т. II, 1908, стр. 398). Сам Баратынский в письме того же года писал Вяземскому: «Я не пишу ничего нового и вожусь со старым. Я продал Смирдину полное собрание своих стихотворений» («Старина и Новизна», кн. 5, 1902, стр. 53).
7 марта 1833 г. «Полное собрание стихотворений» получило цензурное разрешение, летом пошла корректура, и по расчетам Баратынского к концу года издание должно было быть отпечатано. Однако уже 4 августа 1833 г. Баратынский писал И. Киреевскому: «Если увидишь Ширяева, скажи ему, что я весьма неисправно получаю корректуру. Лист должен оборачиваться в три недели, а он оборачивается в пять. Ежели все так пойдет, я не напечатаюсь и к будущему году» («Татевский сборник», стр. 50). Не только в 1833 г., но даже и в следующем году «Полное собрание стихотворений» не успело выйти из печати. Эти годы Баратынский почти полностью провел в Казанской губернии. Трудность пересылки корректуры туда и обратно очевидно и явилась основной причиной задержки издания. Наряду с этим непрекращавшаяся в корректуре работа Баратынского над стихом также очевидно тормозила издание. «Мне нужно, – писал Баратынский тому же И. Киреевскому, – твое пособие в сношениях моих с Ширяевым. Вот уже два месяца, как я не получаю корректуры. Я предполагаю, что для скорости он решился печатать по моей рукописи, не заботясь о том, что я могу сделать несколько поправок. На всякий случай посылаю тебе давно мной исправленную „Эду“ и „Пиры“, но только теперь приготовленные к отсылке» («Татевский сборник», стр. 55).[248] Насколько значительны были вносимые Баратынским в корректуру «поправки», свидетельствует его письмо (ноябрь 1834 г.) к С. Л. Энгельгардт: «Вот тебе, моя душенька, корректура. Похлопочи обо мне… Вот тебе еще поручение: в 4-й главе „Наложницы“ я было уничтожил последнюю тираду со стиха „Елецкий проводив гостей“. Я ее возобновлю и пишу об этом в типографию, но боюсь, что меня не поймут. Прежде нежели мне пошлют корректуру, взгляни на нее, и ежели мое желание не исполнено, отошли назад и вели им растолковать, в чем дело» (Мурановский сборник, 1928, в. 1, стр. 30).[249]
